С завтрашнего дня побудка в 6 часов, а отбой в 23.00. Приказ Трибуца. Я слышал, как командир по телефону просил нам отсрочку, т.к. у нас нет угля и мы выключаем динамо в 21.30. Результата не знаю.

На ужин суп из гороховых консервов с мясом. Дали на камбуз 20 банок по килограмму и 2 кг крупы. Такая же жижа, но вкус куда лучше. К этому супу 500 г хлеба, и было бы хорошо. Если разобраться, то выходит одинаково: в банке 250 г гороху, 250 г мяса, остальное – вода. Всего и выходит 5 кг мяса и 5 кг гороху. На третье компот с одной ягодой.

После ужина взяли патефон, штук 40 пластинок у Гагарина и в кают-компании предались мечтам.

Радостное известие: во-первых, к вечернему чаю дадут по 100 г хлеба и 10 г масла; во-вторых, из порта привезли 2 ящика сухой свеклы – 46 кг, мешок пшена 60 кг и 15 кг масла. Живем! Молодец Александров!

Точно, к чаю дали по 100 г хорошего хлеба и по 10 г масла. Две кружки выпил – хорошо! После чая пришлось ехать за водой. Вернулись к 23-м часам.

Встали в 6 часов. В 7 на завтрак. Дали по 300 г хорошего хлеба и 50 г масла. Терпеть с 7 до 12 очень трудно. Если бы рубануть все 300 г хлеба и граммов 30 масла, то было бы ничего, но нужно оставить хлеб на обед, а то и на ужин. До 9 часов провернул все эстонские пластинки. Хорошие. Так напоминают те дни, когда мы были с эстонцами. Такая хорошая музыка, такая чистая запись!

В 9 часов команда: приготовиться тем, кто едет за углем. До 10.30 сидел в шинели и читал, думая, что сегодня уже не поедем. Вдруг в 11 часов: «Всем, кто за углем, получить расход и быстро пообедать!» Суп со свеклой и грибами, довольно густой – 4 столовых ложки и два кусочка гриба. На второе жидкая пшенная каша – 4 столовых ложки. Съел 100 г хлеба и положил в суп и кашу 20 г масла.

В половине двенадцатого во главе с Кузьминым пошли на «Ермак». Нас 9 человек: 6 из БЧ-2, Туликов, Афанков и Лыткин. Забрались опять в помещение личного состава крана. Ждем машины. В половине второго пришел Кузьмин и пошли в порт. Опять в тот же топливный отдел, Кузьмин послал меня с запиской на «Неву» к старпому, чтобы мне дали первую разгрузившуюся машину для поездки за углем на авторемонтный завод №1.

Я застал последнюю машину, ту же и с тем же шофером, что и в прошлый раз. Поехали в порт. По дороге шофер завернул домой – отвез ведро кислой капусты. Где он ее достал – не знаю. На кране ребята говорили, что с 20-го ждут прибавки хлеба, что будто бы вчера к ним приезжал какой-то с двумя с половиной средними и говорил им это. Они питаются тоже по 4-й категории, но у них лучше, потому что, если они что-то не получили раньше, то получают потом полностью. Хлеб, масло, сахар или сироп получают сразу вперед за 5 дней, компот получают тоже сухой на руки. Мы тоже не прочь получать компот на руки, т.к. он будет весь твой, а то в стакане попадается всего по одной-две ягодки.

За углем едем на Московское шоссе. Я ехал в кабине. Ехали полчаса. Весь Международный проспект перегорожен баррикадами, везде заставы и патрули. Туг город уже кончается, вдоль шоссе возвышаются только коробки недостроенных корпусов. Ведь в эти годы Ленинград расстраивался в этом направлении. На авторемонтном заводе десятки машин. Ждут ремонта. Пошли греться к шоферам. «Скулила» Бондаренко начал просить старика, чтобы он уступил ему место у печки. Мы на него сразу все накинулись. Немного отогрелись и пошли грузить машины.

Надо нагрузить три машины. Это по три человека на машину. Двое накидывают в кузов, а один перекидывает уголь сзади в переднюю часть кузова. Ему одному надо успеть перекинуть весь уголь, который накидали двое. Эту обязанность выполнял я. Устали все здорово. Я почувствовал, что на левой ноге пальцы как-то занемели. Снял ботинок, носок – большой палец и два соседних побелели и ничего не чувствуют – отморозил. Кто советует растирать снегом, кто рукавицей, кто бежать к печке. Приковылял в будку, где горела печка, и около нее растер пальцы рукавицей. Сразу заныли, но зато покраснели. Все же в ботиночках на морозе в 20° работать не дело. А больше не в чем.

Только накидали три машины, подошла еще одна. Кузьмин говорит, что, если мы ее будем грузить, он сейчас пошлет Туликова с первой машиной с запиской к старпому, чтобы он дал команду на камбуз оставить нам хороший ужин, хлеба и консервов. Мы, конечно, согласились. Восемь-то человек одну машину нагрузим. Мне не хватило лопаты, и пришлось «сачковать». Кузьмин поручил мне сказать ему, когда кончат грузить машину. Полную не нагружать. К семи часам нагрузили и поехали домой. Совсем стемнело. Затемненные фары совсем не освещают дорогу, а встречные машины идут с полными фарами и ослепляют шоферу глаза. Бондаренко с самого начала залез в кабину и не желал вылезать, но пришел инженер, выгнал его, а рядом с шофером сел Кузьмин и посадил меня к себе на колени. Хотя не особенно удобно, но все же не дует и тепло, но ногам так же холодно.

Уже часа два слышна артиллерийская канонада. Кто куда бьет – не знаем. Шофер говорит, что два месяца назад здесь слышны были крики: «Ура!», отдельные команды, стрельба, а немцы все время били из орудий и минометов по окраинам. Но сейчас уже не бьет, стрельбы из стрелкового оружия не слышно, но артиллерийская пальба ведется постоянно.

Без четверти восемь приехали домой. Получили свой ужин: остывший пшенный суп с мясом. Мяса мне что-то много попалось – 5 кусочков, а пшена 3 ложки. В компоте одна ягодка нецелая. Ребята собрались в средней столовой и ждут что-то, суп не едят. Ждут, может, что еще дадут? Спросили у Туликова, добился он чего-нибудь или нет. Говорит, что был у дежурного командира, но он сказал, что это – не его дело; был у командира, но тот сказал, чтобы не лез с пустяками; был у старпома – «некогда»; дежурный по камбузу ничего не знает и т.д. Этого и следовало было ожидать. Пошли к Кузьмину, тот к Ширяеву. Ширяев дал буханку на всех. Получилось около 150 г на брата. Пошли делить. Туликов кое-как разделил. Взял себе две горбушки. Только собрался пить чай, Манышин зовет. Кто-то сказал, что я взял две порции. Я показал свой хлеб. Не верят, говорят, что съел уже. Ну, черт с вами. Сами разделили по-дурацкому, сами разбирайтесь. Хотел половинку хлеба оставить на утро, но потом рубанул все с двумя кружками чая и солью. Жутко хочется спать. В 9 часов лег и сразу же уснул.

Очень не хотелось вставать. Хотелось часа два еще поспать. Чувствую себя каким-то разбитым, усталым, ничего не могу делать, все валится из рук.

С 7.20 до 8.20 занятия по материальной части – полуавтоматика орудия. Я ее теперь знаю довольно хорошо.

С 8.30 аврал – угольная погрузка. Чувствую, что не могу работать, а что я могу сказать? Хотел пойти постирать, но тоже что- то не хочется. Взял нитки и пошел в ванную зашивать носки и пробыл там до 12. Слышал, как меня искали Панов и Суворов.

Пошел к комиссару Громову поговорить на счет моей семьи. Рассказал ему об их трудностях. Военком написал письмо и велел мне отнести его перепечатать писарю, а потом отдать ему.

Только появился в кубрике, все не меня набросились с вопросами: «Где прятался? Где был с 9 часов? Почему не работал?» Чтобы отвязались сказал, что был у военкома. «Все время?» «Да, говорю, все время». Попов сразу же побежал к военкому проверить. Вернулся и объявил, что, конечно, я наврал, и сел тот час же писать на меня рапорт.

Самое неудобное для меня – это идти снова к комиссару. Как я покажусь ему на глаза? Обед, ясно, мне неполный. Суп опять из сухой свеклы – 3 столовых ложки, но зато попались 5 кусочков мяса. Это редко бывает. На второе жидкая пшенная каша и всего 3 ложки. Сначала я решил оставить на ужин кусок хлеба с маслом, но потом не удержался и съел все. Все 200 г хлеба и 30 г масла. Каша и так жидкая, да еще с маслом, так легко проскочила через горло, что я и не заметил. Я теперь решил делать так: на ужин хлеб не оставлять. Утром съедать грамм 15-20 масла и 75-100 г хлеба, в обед – 15-20 г масла и весь хлеб, а если дадут хлеб вечером, то оставлять его на утро. Масло и сахар хочу прикапливать.