Подошел к нему поближе – ба! Да это памятник А. В. Суворову! Никогда бы не догадался. А вот и знакомый по открыткам и по позапрошлогоднему посещению Ленинграда знаменитый Зимний Дворец. Если в прошлое посещение Ленинграда меня тянула к себе Нева, т.к. на ней, в ожидании Дня военно-морского флота стояли боевые корабли, то сейчас Нева была пустынна. Поэтому мне хотелось обойти со всех сторон архитектурные ансамбли, посмотреть – а что интересного за ними?
Зашел за Зимний Дворец – большая площадь Урицкого, а в центре ее красивейшая высоченная колонна «Александрийский столп», как отозвался о ней Пушкин, а за ней гигантским овалом, охватывая часть площади, длинное здание внушительно строгого вида с десятком дверей и громадной аркой с колесницей. До революции – место пребывания Главного штаба.
В 1955 г., когда я учился в ВММА, ко мне заехал отпускник – мой младший брат Алексей, старший лейтенант флота, командир тральщика «стотонника», базировавшегося в Поркалаудде. Через три дня он исчез, не предупредив меня ни о чем. Через дна дня я обратился в Управление милиции, находившееся в левом крыле бывшего Главного штаба, с заявлением о пропаже братца и необходимости его розыска. Внутренние апартаменты, в которых я был, не произвели впечатления и не остались в памяти.
А что за Аркой? Короткая, не очень широкая часть улицы Герцена, пересекающая ул. 25 октября.
На этом отрезке улицы в первые дни ноября ежегодно, в течение 6 лет мы, слушатели ВММА, подолгу ожидали своей очереди выхода через Арку на Дворцовую площадь для репетиции парада.
А поскольку время было раннее – 6 утра, а на улице холодно, то мы забивались в подъезды домов, выходивших на эту улицу. Помню, нас поразило, что в доме на правой четной стороне улицы лестничные площадки на втором этаже и выше были очень большие и в стены площадок были вделаны большие зеркала. Неужели уцелели с дореволюционных времен? В домах, где мы, офицеры- слушатели, снимали комнаты, такого никто не видел.
Выйдя к проспекту 25 Октября и повернув направо, увидел между первыми домами проспекта над зеленью какого-то сада-сквера верхнюю часть желтой квадратной легкой башни с высоким шпилем. Догадался – Адмиралтейство! С Невы я его видел прошлый раз, но поразили два флигеля-павильона с арками, между которыми невзрачные жилые дома полностью загородили основное здание Адмиралтейства. А теперь я увидел тыльную, вернее фасадную часть, которая протянулась вдоль сада Трудящихся на полкилометра. Но правильнее – сад протянулся вдоль фасада Адмиралтейства, т.к. оно старше по возрасту.
На втором этаже в самой крайней части правого крыла здания мне пришлось побывать не по своей воле в декабре 1941 ив январе 1942 г., в самый разгар блокады. Дважды под винтовкой отводили сюда к следователю, а потом в Политотдел Ленинградской ВМБ.
Пройдя по саду Трудящихся вдоль Адмиралтейства, вышел к коричневой громаде Исаакиевского собора, обошел его вокруг и мимо Манежа, с двумя конными фигурами перед фасадом, по бульвару Профсоюзов вышел к площади Труда, где на трамвайной остановке стояли несколько краснофлотцев. Обратил внимание на внушительное красно-кирпичное трехэтажное здание казарменного типа, торцом выходящее на площадь слева.
Спросил у встречного краснофлотца – что за здание? «Флотский полуэкипаж». Флотский – это понятно. Но почему «полу-»? Одной стороной здание протянулось от площади вдоль одноименной улицы почти до Мойки, а от торцевых концов здания – высокие заборы упираются в ограждения какого-то канала, образуя большой, как бы внутренний двор между зданием и набережной канала.
Не думал я, что не пройдет и двух недель, как я окажусь в этом полуэкипаже, отмою с себя грязь первых дней войны, отдохну дня три и вперед на запад. А в феврале 1944 г., когда немцев отбросили немного от Ленинграда, в этом полуэкипаже я жил неделю в составе сборной лыжной команды от Кронштадта, прибывшей для участия во флотских лыжных соревнованиях.
Однажды, очень поздно вернувшись из «самоволки», никак не мог попасть в казарму на проходной не пропускали. На мое счастье, около полуночи на территорию заезжала грузовая автомашина, и, пока дежурный открывал ворота, я успел забраться в кузов и укрыться каким-то брезентом. А во дворе, пока машина еще не встала, соскочил с нее, так что и водитель не заметил.
Вернулся на площадь Труда, перешел по мосту лейтенанта Шмидта на правый берег Невы и направился налево к Военно- морскому училищу им. М. В. Фрунзе. С какой завистью я смотрел на курсантов, входивших и выходивших из здания училища! Буду ли я когда-нибудь твоим курсантом? Ниже по течению реки на набережной ничего интересного не заметил, но на противоположном берегу реки явно был какой-то судостроительный завод. Видны были эллинги, выходившие к самой реке, а на воде около них стояли несколько недостроенных корпусов подводных лодок.
Вернулся к училищу, полюбовался памятником элегантному офицеру русского флота Крузенштерну.
Спустя 55 лет, 9 мая 1996 г.. после участия, в торжественном шествии ветеранов Великой Отечественной войны от площади Восстания, по запруженному радостными жителями и гостями города Невскому проспекту, до Дворцовой площади, я оказался у этого памятника. Молодые ребята в штатском, представившиеся курсантами морского факультета BMOJIA им. С. М. Кирова, попросили сфотографироваться с ними (я был в парадной военно- морской форме) у Крузенштерна, который остался таким же молодым и элегантным офицером, как и 55 лет назад.
Но бывал я около этого памятника и раньше. В начале ноября 1941 г., когда Неву уже почти до середины сковал ранний, крепкий лед, наш «Суур-Тылл» двое суток стоял у набережной рядом с памятником Крузенштерну.
Несколько матросов, спущенных за борт на досках, красили высокие черные борта в белый цвет. Черные – они были очень заметны на белом фоне снега и льда не только днем, но и ночью. Я красил борт в районе бака, и моя «люлька» была метрах в двух ото льда, так что самостоятельно на палубу не выбраться. По распорядку дня у немцев, перед обедом, несколько их орудийных батарей беглым огнем бьют по выбранным на сегодня районам города минут 15-20, пока их не засекут наши корректировщики и наши батареи не заставят их замолчать. На сей раз немцы выбрали наш район – снаряды рвутся на набережных и в домах ниже моста лейтенанта Шмидта, некоторые рвутся на льду Невы. Ребята, которые меня спустили, куда-то скрылись от снарядов, и мне оставалось только смотреть, где они рвутся, и молить бога, чтобы подальше от корабля.
И сейчас перед глазами четкая картинка: примерно на траверзе Горного института посередине Невы маленький буксирчик на коротком буксире тащит плавучий кран. Вдруг на кране сильный черный взрыв, в воздух летят какие-то осколки. А оседают они уже на бурлящую воду. Крана нет, а буксирчик беспокойно крутится у места его исчезновения..
А в феврале 1944 г., когда я был в Ленинграде на лыжных соревнованиях, я обнаружил стоящий на этом же месте бывший «Суур-Тылл», теперь «Волынец». По разрешению дежурного по кораблю поднялся на палубу, но никого из сослуживцев по 1941 году не застал – были на берегу.
Наконец решил, что можно направляться к дяде. На трамваях с несколькими пересадками через Петроградскую сторону добрался до Финляндского вокзала, а от него недалеко и до площади Калинина. Родственники, конечно, были очень удивлены моему появлению. Объяснил им, как и задумал, что приболел и не мог выехать со школой на Валаам. Но к прежней легенде добавил, что дня через 3-4 должен приехать мой одноклассник и мы с ним вместе поедем на Валаам. А пока я подожду его в Ленинграде. Ну что им оставалось делать? Но, чтобы их не очень обременять своим присутствием, т.к. жили они в однокомнатной квартире, я решил найти свою двоюродную сестру по материнской линии Анфию Петровну Фоуди, которая была старше меня на 14 лет и училась в экономическом институте. Разыскал ее в общежитии на Васильевском острове, где она жила с сыном лет четырех и матерью своего отца, расстрелянного белыми в 1919 г. в поселке Пуд ость под Гатчиной за то, что он, будучи директором местной школы, прятал у себя раненых красноармейцев.
