Чрезвычайный комитет по спасению еврейского народа Европы стимулировал внесение резолюции Джиллета — Роджерса, которая в свою очередь привела к созданию Управления по делам военных беженцев»38. И все же Гольчман и Уайз не прекращали кампании против Бергсона. 19 мая 1944 г.
Голыдман посетил госдепартамент и, судя по хранящемуся там меморандуму, «намекнул на тот факт, что Бергсон и его коллеги находились в США на основании временных гостевых виз…». Он добавил, что «не может понять, почему правительство либо не выслало Бергсона из страны, либо не призвало его на военную службу». Автор того же меморандума отмечает: Уайз «зашел настолько далеко, что информировал г-на Пеля, что считал Бергсона таким же злейшим врагом евреев, как и Гитлера, поскольку его деятельность могла привести только к усилению антисемитизма»39.
Управление, как показали события, очень мало чем помогло евреям. В своей книге «В то время как погибло 6 миллионов» Артур Морзе писал, что управление спасло лишь собственными усилиями 50 тыс. румынских евреев, а косвенным путем, благодаря нажиму Красного Креста, нейтралов, духовенства и подпольных сил, еще несколько сот тысяч человек40. Более поздние подсчеты снижают эту цифру до примерно 100 тыс.41. Управление никогда не представляло собой сколько-нибудь влиятельной организации. Штат его сотрудников никогда не превышал 30 человек, и оно не могло обойти госдепартамент в своих сношениях с нейтралами и потерпевшими крах нацистскими сателлитами. Оно было не в состоянии гарантировать, что спасшиеся евреи получат приют в Америке, хотя у многих из них там имелись родственники. Шмуль Мерлин, ведавший в Чрезвычайном комитете вопросами информации, объяснил, почему управление оказалось таким относительно слабым:
«Нам стало ясно, что мы потерпели поражение, когда еврейские организации предложили дать деньги на содержание управления. Совершенно естественно, что мы ожидали от администрации выдвижения серьезной программы его работы. Это означало, что правительство должно было ассигновать необходимые для его содержания средства точно таким образом, каким оно это делает в отношении всего действительно ему нужного. Вместо того еврейский истэблишмент избавил Рузвельта и конгресс от этой заботы. Он взял на себя оплату всех основных расходов управления и обещал собрать около 4 млрд. долл. на первое его обзаведение; еще 15 млн. долл. он внес на оплату расходов управления по делам военных беженцев за все время его существования. Эта сумма была так ничтожна, что сотрудники управления постоянно посмеивались и говорили: „Подождите только, пока евреи выложат какие-то настоящие деньги”»42.
«Джойнт» выделил 15 млн. долл. из тех 20 млн., которые управление фактически истратило. Другие еврейские группы добавили сюда еще 1,3 млн. долл. Если бы у управления было больше денег, оно могло бы и сделать гораздо больше. Если бы еврейский истэблишмент объединился с иргунов -
цами для дальнейшей кампании субсидирования правительственных расходов, то весьма вероятно, что управление не испытывало бы нужды в средствах. До создания управления правительство отклоняло все требования относительно подобной комиссии на том основании, что другие учреждения делали все возможное. Появление же на свет управления означало, что правительство официально взяло на себя обязательство по спасению; однако еврейский истэблишмент упорствовал в своей непримиримой враждебности по отношению к иргуновским активистам и продолжал требовать депортации Бергсона вместо того, чтобы объединиться с Чрезвычайным комитетом.
В 1946 г. ревизионисты вернулись в ВСО, и в конце концов враждебность к ним несколько уменьшилась, но Бергсон, Мерлин, Бен-Ами и другие ветераны комитета никогда не могли слушать публичные выступления деятелей истэблишмента, господствовавших в Израиле вплоть до 1977 г., без того, чтобы не вспомнить об их былом обструкционизме. В
недавние годы этим ветеранам ревизионистского движения удалось с помощью тех секретных ранее документов, которые стали их достоянием в соответствии с законом о свободе информации, доказать вероломную закулисную игру Уайза,
Гольдмана и иже с ними; в результате этого спор относительно противоречивших друг другу усилий сторон по спасению евреев Европы так до сих пор по-настоящему и не улегся. Так, например, Васеерштайн утверждает, что молчание лидеров является «мифом»:
«Возникновение этой легенды отнюдь не случайно.
Напротив, это — обвинение, которое было впервые высказано во время и непосредственно после войны конкретной группой: ревизионистскими сионистами и их отпрысками… Это был их боевой лозунг, которым они пользовались в своих усилиях вовлечь еврейскую молодежь «о вводящую в заблуждение и морально нечистоплотную кампанию обличительных речей и террора»41.
Фактически первое объяснение причин того, что истэблишмент ничего не делал, исходило от троцкистской газеты
«Милитант», которая 12 декабря 1942 г. писала:
КАПО правде говоря, такие организации, как
«Джойнт» и Еврейский конгресс, а также Еврейский рабочий комитет, не решались заявить о себе, поскольку боялись породить здесь волну антисемитизма. Они слишком дрожали за собственные шкуры, чтобы бороться за жизнь миллионов людей за границей»44.
Несомненно, что бывшие лидеры Чрезвычайного комитета пытались разоблачить своих старых врагов, но, с тех пор как вспыхнула война, они стали критически относиться также и к собственным усилиям и охотно признавали, что начали действовать слишком поздно. До заявления Уайза в ноябре
1942 г. они не понимали важности сообщений о массовых убийствах евреев. Однако более широкая критика по адресу комитета связана с их первоначальным требованием о
Восстание «Иргуна» в 1944 г.
Американским иргуновцам суждено было совершить множество еще худших ошибок, когда в январе 1944 г. «Иргун»
поднял восстание в Палестине. Прибыв в мае 1942 г. в Палестину, Бегин нашел ревизионистов в полном смятении. Он потребовал реорганизации «Иргуна» и в конце концов был назначен его командиром. «Иргун» всегда представлял лишь незначительное меньшинство евреев в Палестине. Большинство палестинских евреев считало его членов «помешанными фашистами», причинявшими делу сионизма огромный вред нападками на Великобританию, когда та сражалась против
Гитлера. Иргуновцев не признавали даже члены ревизионистского политического аппарата, придерживавшиеся старых взглядов. «Иргун» представлял собой крайне малочисленную организацию, насчитывавшую всего лишь несколько сотен членов. «Хагана», видевшая в них фашистов, начала бороться с ними в сотрудничестве с англичанами, хотя «Иргун» и воздерживался от нанесения «Хагане» ответного удара, отдавая себе отчет в том, что после войны им придется объединиться, чтобы попытаться изгнать из страны англичан. Он не нападал и на военные объекты, чтобы не создавать впечатления, что вмешивается в военные дела.
Таким образом, во многих отношениях восстание носило символический характер, но оно переключило внимание в
Соединенных Штатах и Великобритании с европейских евреев на палестинских. Уайзу представился удобный случай восстановить доверие к себе, и он обвинил Чрезвычайный комитет в поддержке терроризма. Однако американцы — именовавшие себя теперь Еврейским комитетам за национальное освобождение, — равно как и Чрезвычайный комитет, ставили в заслугу восстанию не то обстоятельство, что оно отвлекло внимание от Европы, а, скорее, то, что оно усиливало понимание бедственного положения евреев. Петер Бергсон продолжал упорно защищать как само это восстание, так и отношение к нему комитета:
«Мне известно, что имеются такие историки, которые утверждают, будто в конце концов мы были не лучше истэблишмента, что и мы также направляли наши усилия не на спасательную работу, а больше на оправдание «Иргуна». Они не правы. Как можно не возмутиться, если англичане ничего не делают для спасения ваших сородичей в Европе? Мне было бы стыдно за палестинских евреев ка «за народ, если бы в стране не нашлось никого, кто бы восстал»45.
