22 человек, 16 из которых были сионистами3. К 1930 г. режим Пилсудского ужесточился и превратился в подлинно полицейское государство, беспощадно расправлявшееся с политическими заключенными. Пилсудский сохранил сейм, но подминал его под себя и допускал махинации с выборами,
вследствие чего результаты выборов 1930 г. оказались в основном подтасованными. Число еврейских представителей в сейме снова сократилось, на этот раз до 11 человек, из которых 6 являлись сионистами.
С ужесточением диктатуры сионистские парламентарии стали проявлять больше интереса к оппозиции против Пилсудского, но такая тенденция оказалась пресеченной победой
Гитлера в соседней Германии. На первых порах польские сионисты недооценивали нацистов. До прихода Гитлера к власти сионистские газеты «Гайнт», «Момент» и «Новы дзенник» уверяли своих читателей, что, как только Гитлер официально вступит в должность, он окажется стесненным в своем антисемитизме присутствием в его коалиционном кабинете таких консерваторов, как фон Пашен и Гугенберг. Они также полагали, что потребности германской экономики вскоре заставят его занять более умеренную позицию по отношению к евреям4. Несколько недель существования нового порядка разбили эти фантастические домыслы в пух и прах, и теперь польских сионистов тревожило опасение того,
что успех нацистов развяжет волну экстремизма в Польше.
Всякая их заинтересованность в создании оппозиционного блока исчезла, и Пилсудский снова стал для них нужным человеком, поскольку он резко критиковал режим в Берлине5.
Крутой поворот в мнении сионистов о диктаторе вызвал шумные протесты со стороны оппозиционных партий, выступавших против Пилсудского. Еврейское телеграфное агентство сообщило по поводу дебатов по еврейскому вопросу в сейме
4 ноября 1933 г. следующее:
«Лидер Крестьянской партии депутат Рог… осудил антиеврейскую позицию гитлеровской Германии. Преступление, которое совершается против германских евреев, является международным преступлением. „Польша никогда, — заявил он, — не возьмет примера с гитлеровской Германии. Он, однако, не мог понпять, — продолжал Рог, — как могут еврейские политики, борющиеся против германской диктатуры, примирить со своей совестью ту поддержку, которую они оказывают в Польше польской диктатуре. Нехорошо, — утверждал он, — чтобы польские народные массы сохранили в памяти то, каким образом евреи поддерживают их угнетателей”»6.
26 января 1934 г. Пилсудский подписал с Гитлером — соглашение о ненападении сроком на 10 лет. В том же году варшавские власти, видя бессилие Лиги Наций урегулировать германскую проблему, решили денонсировать договор о меньшинствах, заключенный в Версале под диктат союзников.
13 сентября 1934 г. Наум Гольдман встретился в Женеве с польским министром иностранных дел Юзефам Беком, чтобы попытаться убедить его изменить свое решение, но безуспешно. Как обычно, ВСО не пожелала организовать массовые демонстрации протеста за границей и вместо того возложила все свои расчеты на дипломатическое вмешательство со стороны Лондона и Рима 7. Польские сионисты оставались верными Пилсудскому до самой его кончины 12 мая 1935 г.;
Осиас Тон и председатель Польской сионистской организации
Аполинарий Хартглас предложили заложить в его память «лес имени Пилсудского» в Палестине8. Палестинские ревизионисты объявили, что построят в его честь общежитие для иммигрантов 9.
«Рабочие не были заражены»
Победа Гитлера взволновала экстремистов в кругах польских антисемитов, но, пока был жив маршал, его полиция подчинялась строгому приказу пресекать любого рода уличную агитацию. Однако преемники Пилсудского, «полковники», уже не могли себе позволить — по политическим соображениям — продолжать его курс. Им недоставало его авторитета, и они знали, что должны проводить такую линию,
которая пользовалась бы поддержкой определенной части населения, ибо в противном случае они оказались бы свергнутыми. Антисемитизм явно отвечал этой цели, поскольку он потворствовал традиционным предубеждениям многих представителей польской буржуазии. Тем не менее они все же пытались поддерживать порядок; всякие ограничительные меры против евреев должны были приниматься в строгом соответствии с законом. Закоренелые антисемиты из числа эндеков и родственных им пронацистски настроенных националрадикалов, или наровцев, понимали, что капитуляция «полковников» перед антисемитскими настроениями происходила из их слабости, и они зачастую бросали полиции вызов. По стране вскоре прокатилась волна погромов. Эксцессы нередко возникали в университетах, где эндеки и наровцы пытались ввести в практику «гетто-скамьи» и многочисленные ограничения для евреев. Вскоре же был претворен в жизнь бойкот еврейских магазинов, и бродячие банды юдофобов начали терроризировать поляков — постоянных клиентов этих магазинов. Уличные нападения на евреев стали повседневным явлением.
Сопротивление, которое евреи оказывали погромщикам, было в основном делом рук бундовцев. Хотя до середины 30-х гг. они значительно уступали по своей численности сионистам, тем не менее они всегда представляли собой господствующую силу в еврейском рабочем движении. Теперь ониорганизовали в своей варшавской штаб-квартире круглосуточные дежурства летучих отрядов. Услышав о каком-то нападении на евреев, их «орденер-группе» устремлялась на улицы с палками и обрезками свинцовых труб в руках, чтобы вступить с погромщиками в бой. По временам случалось, что в сражениях со сторонниками эндеков и наровцев в каком-либо районе участвовали сотни бундовцев, еврейских профсоюзных активистов и их друзей из военизированных формирований ППС — «Социалистической акции»10. Наибольшую известность среди таких уличных боев получила битва в Саксонском саду — знаменитом варшавском парке, — разыгравшаяся в 1938 г., когда Бунд обнаружил, что наровцы планировали организовать в этом парке и на прилегающих к нему улицах еврейский погром. Лидер такой «орденер-группе» Бернард Гольдштейн так описывал эту битву в своих мемуарах:
«Мы организовали многочисленную группу борцов сопротивления, которую разместили вокруг большой
площади поблизости от Железных ворот. По нашему плану мы намеревались заманить хулиганов на эту закрытую с трех сторон площадь и заблокировать четвертый выход с нее, так чтобы они оказались в западне, где мы могли бы дать им бой и преподать надлежащий урок… Когда иа площади собралось довольно значительное число наровских хулиганов… мы внезапно вышли из наших укрытий и окружили их со всех сторон… Пришлось вызвать кареты, „Скорой помощи”» 11.
Ранее, 26 сентября 1937 г., наровцы устроили взрыв в штаб-квартире Бунда. Бунд быстро сколотил группу из 30 человек: десять бундовцев, десять членов отколовшейся от сионистов группировки левой «Поалей Циона» и десять поляков. Все они направились в штаб наровцев. Поляки под видом ремонтных рабочих вошли первыми и перерезали телефонные провода. Затем в помещение ворвались остальные члены группы. Впоследствии один из бундовцев, Хайман
Фриман, рассказывал об этом налете так:
«Произошло побоище, но у них на самом деле не было шансов на оказание сколько-нибудь энергичного сопротивления. Наше нападение произошло молниеносно… Мы действительно разгромили все помещение и основательно им надавали… Это была поистине чистая работа» 12.
Хотя широко бытует ошибочное мнение, будто антисемитизм был свойствен всем классам польского общества, факты показывают, что он представлял собой явление, присущее в первую очередь буржуазии и в гораздо меньшей степени крестьянству. Основная масса польского рабочего класса следовала за ППС, и рабочие с самого же начала поняли,
что борьба Бунда — это их борьба и что их помощь преследуемым евреям как возмездие наровцам была жизненно важной. В 1936 г. газета «Палестайн пост» сообщила своим читателям, что всякий раз, как фашистские студенческие банды выползали из своих укрытий в университетах, чтобы начать погром, «польские рабочие и студенты-неевреи быстро спешили на помощь евреям. Не так давно Польская социалистическая партия организовала ряд крупных пропагандистских митингов… и в ходе их можно было услышать весьма волнующие выступления поляков-неевреев, которые, по всей видимости, страстно стремились отмежеваться от эндекских хулиганов» 13.
