Сидя в укрытии, готовый в любую минуту прикрыть минеров огнем автоматов, Славин с товарищами видел все. Он видел, как поднялись из-за кустов Лангунов и Никитин, как швырнули они свои гранаты, как взорвались фугасы и как глыбы земли, обломки паровозов и вагонов обрушились на минеров. Славин понял: прикрывать ему теперь некого. Даже трупы своих друзей он не найдет под сотнями тонн развороченной земли. И он подал сигнал отхода…

Так погибли Михаил Лангунов и Феофил Никитин — два храбрых русских солдата.

Так закончилась борьба партизан за предполье «Голубой линии». Советская Армия готовилась к штурму ее укреплений, закованных в сталь и бетон, и одновременно с этим началась героическая партизанская война за ее обводом — в самом сердце Тамани.

Наступил июль 1943 года. Советская Армия подошла к обводу «Голубой линии».

Еще в то время, когда немцы сооружали «Голубую линию», они, желая обезопасить себя с тыла, прежде всего обрушились на таманских партизан. Разгорелись жестокие схватки на этом сравнительно небольшом участке кубанской земли, где очень мало густых лесов и спасительных оврагов.

Силы оказались слишком неравны. К нам в Краснодар одна за другой приходили тревожные вести.

Около каменоломен немцы окружили скрывавшийся там отряд партизан станицы Варениковской. Два единственных маленьких поселка у каменоломен гитлеровцы снесли с лица земли и уничтожили всех жителей, не пощадив ни старого, ни малого. После жестоких пыток шестнадцать партизан-варениковцев были повешены на базарной площади родной станицы.

Разгромили немцы и штаб соединений партизанских отрядов на Тамани под командованием Егорина. В это соединение входили отряды Гастогаевской, Раевской, Киевской и Варениковской станиц, группировавшиеся вокруг анапских партизан.

Связь с Егориным прекратилась. Мы знали одно — оставшиеся в живых егоринцы разбились на мелкие партии и скрываются где-то в районе Волчьих Ворот. Они находились в исключительно тяжелых условиях: болели и голодали, питаясь древесиной и корнями трав. О самом Егорине не было никаких вестей.

Штаб партизанского движения Юга не раз посылал на Тамань свои самолеты. Летчикам давались задания обнаружить партизан, сбросить им на парашютах продовольствие и боеприпасы и, если представится возможность, снизиться и вывезти больных и тяжело раненных.

Но все попытки найти егоринцев кончались неудачей…

Вот тогда-то штаб Юга и решил организовать в Краснодаре сильный, хорошо вооруженный партизанский отряд и как воздушный десант выбросить его на парашютах за «Голубую линию». Отряд должен был заняться диверсионной работой в тылу у немцев, во что бы то ни стало разыскать партизан Егорина, его самого и переправить больных и раненых на Большую землю.

Отряд был организован довольно быстро. В него вошло сто двадцать человек, преимущественно уроженцев Тамани. Командиром отряда партизан-десантников был назначен Славин, недавно перед тем возглавлявший партизанский отряд новороссийских железнодорожников, носивший наименование «Гроза».

Мне было поручено организовать в Краснодаре школу и срочно подготовить для отряда опытных минеров-диверсантов.

Это было серьезным и ответственным заданием нашего партизанского руководства, и я немедленно взялся выполнять его.

Новый «минный вуз» вскоре открылся на Октябрьской улице, в доме № 80. Наших старых «минных профессоров» не было: Ветлугин был серьезно болен, Еременко погиб, Кириченко выехал в длительную командировку. Литвинов еще не вернулся из Москвы. В нашем возрожденном «вузе» основным преподавателем миннодиверсионного дела стал Павлик Сахотский — прекрасный минер и опытный разведчик. Как-то странно было снова услышать лекции о взрывных свойствах тола, об условных сигналах, о конспирации, о минах замедленного действия, о языке следов… Невольно вспомнилось недавнее прошлое, и мне временами казалось: вот мы опять в предгорьях, на Планческой…

День курсантов был заполнен до отказа.

Мой средний сын, Валентин, вернувшийся после тяжелых ранений из армии, на аэродроме аэроклуба тренировал бойцов отряда в прыжках с парашютами в ночное время и проходил с ними минную практику. Под моим руководством будущие минеры изготовляли в мастерских маленькие портативные «чемоданчики», обладавшие громадной взрывной силой.

Во время всей этой короткой, но очень напряженной подготовки отряда я часто встречался с его командиром.

Славину было лет тридцать пять. Небольшого роста, щуплый, худой, он казался особенно слабеньким и даже хилым среди своих здоровяков-бойцов. Но за Славиным были многие месяцы партизанской борьбы. Мы знали: трудно найти второго такого командира, как Славин. Он был ловок и храбр: рассказывали удивительные вещи о том, как проскальзывал он под самым носом у немецких часовых. При всей своей тщедушности, он был на редкость вынослив: легко переносил голод и стужу. Был прекрасным стрелком. А главное — опытным, волевым, инициативным командиром. Его любили и беспрекословно слушались. В боевой обстановке Славин был строг, требователен, неумолим. Все бойцы его знали: при расчетах с гитлеровцами маленькая рука командира становится очень тяжелой.

Первым взводом у Славина командовал Кирилл Степанович — потомственный черноморский казак и старый рыбак. До войны он работал председателем Совета Старо-Титаровской станицы. Ему было лет под шестьдесят, но он был кряжист и крепок, а его могучие плечи были так широки, что даже при своем немалом росте он казался квадратным.

Третьим взводом командовал Дубинец, уроженец Анапы. Он прожил на свете сорок с лишним лет и прожил интересно: плавал матросом по Черному морю, рыбачил, дрался с контрабандистами. Война застала его на должности помощника начальника анапского торгового порта. Живой, подвижный, веселый, Дубинец был горяч и вспыльчив. Он был замечательным рассказчиком, хотя подчас трудно было уловить, где в его рассказах кончается правда и где начинается вымысел. Он владел каким-то особым секретом располагать к себе молодежь, и молодые ребята души в нем не чаяли. Казалось, стоит шепнуть Дубинцу слово — и они без раздумья пойдут за ним на смерть.

Командиром четвертого взвода был Семенцов, бывший заведующий районным земельным отделом. Страстный охотник, он исколесил Тамань вдоль и поперек и знал в ней чуть ли не каждую тропу и каждую лощинку. С первого взгляда он производил впечатление несколько простоватого казака. Но это только с первого взгляда. В действительности Семенцов был, бесспорно, умен, хитер, изобретателен. Гитлеровцев ненавидел лютой ненавистью.

Ближе всего я сошелся в эти дни с Бережным — командиром второго взвода партизан-десантников.

Впервые мы встретились с ним у меня дома. Он позвонил по телефону и попросил разрешения зайти: ему хотелось поговорить о нашем отряде, о диверсионной работе, об устройстве мин, изобретенных моим старшим сыном, Евгением. Еще до прихода Бережного я кое-что слышал о нем. Он вел свой род из станицы Варениковской, которая была все еще там, за «Голубой линией». В годы гражданской войны, когда ему было лет семь, бандиты белогвардейского генерала Покровского запороли насмерть его отца-фронтовика, смело выступавшего против богатых кубанских куркулей. Потрясенный смертью отца, мальчик убежал из станицы. Года два он беспризорничал, побывал и на Урале, и в Сибири, и в Средней Азии, но все же потом вернулся домой: ему очень хотелось учиться, он стосковался по матери, по родным местам.

Бережной был настойчив и одарен. В год начала войны ему минуло тридцать лет. Молодой коммунист, он был уже руководителем кафедры иностранных языков одного из высших учебных заведений. Английский, французский, а особенно немецкий языки он знал в совершенстве. Его последняя научная работа по сравнительному языкознанию вызвала большой интерес. Бережного приглашали в Москву и прочили ему блестящую будущность.

С первых же дней войны он ушел в армию, хотя мог бы спокойно продолжать свою научную работу. Он стал офицером-танкистом, участвовал в жестоких боях. Был кавалером трех орденов. Тяжелое ранение заставило его уйти из армии. И вот теперь он снова хотел воевать.