Прошло несколько минут. Там, за окнами дома, стояла темная ночь. Ветер шумел верхушками деревьев и гремел оторванным листом кровельного железа по крыше. Моросил дождь…

Прошло полчаса. Вокруг корпуса было по-прежнему темно и тихо. Немцы, очевидно, не слышали взрыва или не обратили на него внимания… Арсений Сильвестрович приказал дать сигналы отбоя.

Когда участники совещания вернулись в комнату, за столом сидел Арсений Сильвестрович. Перед ним лежала карта окрестностей Краснодара.

— Итак, друзья, будем продолжать, — спокойно проговорил он…

Мария Федоровна вышла из комнаты, взволнованная не столько происшедшим взрывом, сколько тем, что увидела Бибикова. Ей очень хотелось расспросить его о Евгении, обо всей нашей семье, но она постеснялась это сделать при всех да еще во время такой напряженной обстановки. Бибиков молчал и, как ей показалось, грустно улыбнулся, приветливо кивнул головой, но ничего не сказал…

Мария Федоровна подождала с полчаса у дверей, за которыми происходило совещание, и потом вернулась в лабораторию. В эту ночь ей так и не пришлось повидать Бибикова, а наутро она узнала, что он уже ушел…

Оправившись после болезни, помешавшей уйти с отрядом в горы, Мария Федоровна уехала с маленькой дочерью Инной к сестре, работавшей воспитательницей в детском городке 3-я Речка Кочеты. Пробыв там некоторое время, она вернулась в Краснодар и поселилась у подруги, работавшей инженером комбината. Вернуться домой ей было нельзя: на квартире стояли постоем немцы. Дома оставалась мать Марии Федоровны — пожилая женщина.

Марии Федоровне хотелось хоть одну ночь провести под родной крышей. Вспомнить о Евгении, вспомнить, как они с ним тут хорошо жили. Где он сейчас? Что с ним?

Немцы усиленно распространяли по городу слухи, что они истребили всех партизан в предгорьях и лесах на Кубани… Но Мария Федоровна не верила этим слухам. Она знала, что партизаны живы, что они борются и что в их рядах борется с врагами и ее Евгений. Ей хотелось принять участие в этой борьбе, и она очень обрадовалась, когда Арсений Сильвестрович предложил ей работать в подпольном арсенале…

Еще до того дня, когда на совещании в подпольном арсенале Арсений Сильвестрович заявил, что «тихая война» кончается и что близко время, когда подпольщики с оружием в руках начнут сражаться с врагом, — в ряде мест, за пределами города, уже происходили открытые стычки подпольщиков с немцами.

Об этих боевых действиях подпольщиков я считаю необходимым рассказать еще и потому, что активными участниками их были бывшие члены батуринской бригады, скрывшиеся из города после того, как они спаслись от расстрела.

…Недалеко от Краснодара расположена большая станица Кореновская. Издавна славится она своими свекловичными полями и сахарным заводом. Севернее Кореновской раскинулась станица Бейсуг. Вот в этой-то станице, вскоре после ареста батуринской бригады, и произошли те удивительные события, о которых я хочу рассказать.

Вначале, когда я узнал об этих событиях, находясь еще в партизанском отряде, они показались мне маловероятными. После ухода немцев с Кубани я навел справки — и правда оказалась еще более невероятной, чем те рассказы, которые доходили по нашей горы Стрепет. И я решил написать об этом. Тем более, что события в станице Бейсуг тесно связаны с основной темой моего повествования: героем событий в станице был подпольщик Краснодара, член батуринской бригады, тот самый Миша, который так негодовал по поводу «предательства» Шлыкова.

Не знаю точно каким образом удалось Мише пробраться из Краснодара в Бейсуг. Миша нашел в станице секретаря районного комитета комсомола, скрывавшегося у своей матери, предъявил ему полномочия от Азардова и Арсения Сильвестровича и собрал в одной из хат всех уцелевших станичных комсомольцев.

На собрании было решено создать степной партизанский отряд. Командиром стал Миша, комиссаром — секретарь райкома комсомола Лозовой. Тут же был зачитан приказ № 1 по партизанскому отряду. В приказе воспрещались какие бы то ни было самочинные выступления без разрешения Миши и назначались командиры подразделений.

Новоиспеченный ординарец Миши — курносенькая пятнадцатилетняя девочка Липа получила распоряжение изготовить… маски. Это, конечно, было данью молодому увлечению романтизмом. Липа смастерила маски из старой черной коленкоровой юбки своей бабушки. Когда маски были готовы и ребята примерили их перед зеркальцем, Миша сказал Липе:

— Лети к станичному атаману!.. Вбеги, запыхавшись, к нему, сделай испуганное лицо и скажи, что в станицу приехал какой-то важный человек из Краснодара, остановился в этой хате и срочно требует к себе атамана. Потом возвращайся обратно и жди на крыльце. Как только завидишь атамана — окажешь мне, сама схоронишься в сенях. Атаман войдет сюда — и ты за ним. Когда я тебе сделаю знак, ты подашь атаману стул. Все это ты должна проделать молча. Не забудь надеть маску, когда вернешься от атамана. Поняла? Ну, на третьей скорости! Бегом!

Не прошло и десяти минут, как Липа вернулась и, с трудом переводя дыхание, прошептала:

— Идет!..

На станицу спустились сумерки. Когда атаман вошел в горницу, он вначале никого не заметил в ней. Решив, что гость ждет его в соседней комнате, атаман взялся было за ручку двери, но из темноты раздался повелительный голос:

— Назад! Подойди к столу!

Вспыхнул огонек зажигалки. На столе загорелась свеча. В ее неярком мерцающем пламени атаман увидел фигуры в масках. Они неподвижно стояли вдоль стены. За столом сидел человек в казачьем костюме, шапке-кубанке. Он тоже был в маске.

— Это что за люди? Кто такие? — спросил атаман, и в голосе его явно послышались удивление и страх.

Ему никто не ответил. Тот, кто сидел за столом, подал знак, и девушка — она тоже была в маске — пододвинула атаману стул.

— Кто вы такие? — повторил атаман, нерешительно садясь.

Человек, сидевший за столом, не торопясь вынул из кармана бумагу, развернул ее и положил на стол. Потом быстро поднялся.

— Встать! — приказал он атаману. — Слушай приказ командира степного партизанского отряда!

Это было так неожиданно, что атаман вскочил и вытянулся во фронт. Руки у него тряслись. Шапка, которую он держал в левой руке, упала на пол. Он часто переступал с ноги на ногу. Его правая рука то подымалась, то опускалась: очевидно, он хотел перекреститься, но не решался этого сделать.

— Связной, выйди на крыльцо! — спокойно, будто ничего не случилось, сказал Миша Липе.

Медленно, раздельно, чеканя каждое слово, Миша прочел:

— «Приказ № 2 командира степного партизанского отряда Краснодарского участка Кубанского края атаману станицы Бейсуг.

§ 1. Я решил временно остановиться со своим отрядом в станице Бейсуг. Все ее жилые и хозяйственные постройки поступают в мое распоряжение. Без моего разрешения никто не имеет права выезжать из станицы, прибывать в станицу и размещаться в ней.

Наблюдение за выполнением этого поручаю назначенному мною коменданту станицы Бейсуг.

§ 2. Поставленный немецкими оккупантами атаман станицы остается исполнять свои обязанности, но во всех своих действиях подчиняется только мне или комиссару. Равным образом это относится к старостам кварталов, стодворок и полицаям.

§ 3. Все натурпоставки германскому командованию с сего дня атаман станицы должен сдавать только моему заместителю по снабжению через моего коменданта.

§ 4. Атаман станицы отвечает своей головой и жизнью своей семьи и родственников за то, что ни один партизан, ни их семьи, ни семьи красноармейцев, командиров, коммунистов или эвакуированных не будут выданы немцам и не будут подвергаться гонениям за отцов, братьев, сыновей.

§ 5. За невыполнение как этого приказа, так и последующих приказов и распоряжений командования партизанского отряда в первую очередь отвечает атаман станицы Бейсуг.