— Как ты попал к нему? Можно ли поступать так опрометчиво? — говорила хозяйка, угощая Гришу горячим чаем с лепешками. — Ну, хорошо, не хмурься… не буду, ни о чем не буду спрашивать. Я знаю, тебе нельзя говорить об этом с чужим человеком. И это хорошо, лучше помолчи: тебе вредно волноваться…

Хозяйка рассказала о себе.

Ее звали Екатерина Ивановна Грушко. Она учительствовала в станичной школе. Муж умер. У нее остались двое ребят — Арсений и Афанасий. Старшему — семнадцать, младшему недавно пошел пятнадцатый. Сейчас они крепко спали в соседней комнате.

— Вся моя жизнь в ребятах, — говорила Екатерина Ивановна, и глаза ее светились лаской. — Дороже их для меня ничего нет на свете. Ничего! А тут такой ужас. Я каждую минуту дрожу за них. Вот и сейчас… Шум, крики — это, оказывается, тебя искали — и я уже не могла сидеть дома. Как хорошо, что я тебя встретила. Ведь немцы оцепили станицу… Скажи, твоя мать жива? Боже, как она сейчас мучается, бедная. Но ничего, ничего, все уладится… Сыт? Вот и хорошо. А теперь ложись спать: на тебе лица нет. За ночь я что-нибудь придумаю.

Екатерина Ивановна постелила Грише рядом с сыновьями.

— Спите, спите спокойно, — и она целует сначала смущенного и растроганного Гришу, потом своих ребят. — Утро вечера мудренее…

Екатерина Ивановна разбудила ребят чуть свет: в станице шел повальный обыск. Арсений вывел Гришу во двор и спрятал в стог сухого камыша, что стоял на краю усадьбы.

Учительница ждала «гостей» на крыльце своей хаты. И вдруг увидела: у соседки на дворе горит точно такой же стог. Очевидно, кто-то из немцев, поленившись разбросать камыш, просто сунул в него горящую спичку.

Екатерина Ивановна метнулась в хату.

— Арсений… Как быть с Гришей? Сгорит…

Арсений обнял мать.

— Если что — живыми в руки не дадимся! — с этими словами он положил рядом с собой тяжелый железный шкворень.

Мать внимательно посмотрела на сына. Впервые ее мальчик показался ей взрослым мужчиной.

В хату вошли немцы. Они перевернули все вверх дном — двигали мебель, возились в кладовой, заглянули в подпол. Потом вышли во двор.

Мать с ребятами стоит на крыльце. Вот немец не торопясь идет к стогу, где спрятан Гриша.

Екатерина Ивановна еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть.

Немец медленно обходит стог. Останавливается. Пинает стог ногой. Потом сует руку в карман, что-то ищет.

— Спокойно, мама. Спокойно, — чуть слышно шепчет Арсений.

Немец достает спички — и направляется к калитке, закуривая на ходу сигарету…

Обыск кончился. Екатерине Ивановне хочется сейчас же подбежать к стогу, раскидать сухой камыш, обнять Гришу, привести его в хату, накормить… Но сделать это нельзя: немцы снуют по улице. И только поздно вечером Гришу удается переправить домой. Когда ночью ребята засыпают, Екатерина Ивановна зажигает ночник и входит к ним в горницу. Все трое лежат рядом. И Екатерине Ивановне кажется, что у нее не двое, а трое сыновей…

В следующую ночь учительница провожала Гришу.

— Не хочется мне тебя отпускать, — говорила она, обнимая его на прощанье. — Дай мне слово прислать весточку. Мы будем ждать…

Екатерина Ивановна долго не могла уснуть в эту ночь, прислушиваясь к каждому звуку на улице. Но в станице было тихо…

На следующий день поздно вечером Екатерину Ивановну неожиданно вызвали к атаману, в правление. Сыновья встревожились.

— Не бойтесь, — сказала она, уходя. — Опять какая-нибудь новая инструкция…

Войдя в канцелярию, она увидела сидевших за столом станичного атамана и лейтенанта немецкой жандармерии. А у дверей стояло человек пять солдат. Чуть в стороне у стены стоял… Гриша.

Она не сразу узнала его. Лицо — сплошной кровоподтек, разорванная одежда в крови. Правая рука как-то неестественно выгнута и связана с левой за спиной.

У Екатерины Ивановны похолодело сердце. Только бы не проговориться! Только бы не выдать жестом или взглядом, что знает его! Она не могла оторвать глаз от Гриши. А он в упор смотрел на нее и, казалось, просил: «Крепись. Не выдавай. Молчи».

— Вы его знаете? — спросил лейтенант.

Екатерина Ивановна помедлила с ответом: надо собрать всю волю, всю выдержку.

— Нет, я его не знаю.

И, как только Екатерина Ивановна произнесла эту фразу, ей стало легче: она поняла, что владеет собой, что ее голос спокоен…

— Несколько дней назад, — сказал лейтенант, не спуская холодного пристального взгляда с учительницы, — к здешнему старосте явился представитель большевистского подпольного комитета из Краснодара. Его не удалось задержать — он скрылся. Вот этого субъекта сегодня поймали в степи. Нужно установить — действительно ли он тот, кого мы искали. К сожалению, квартальный староста, который легко бы мог опознать его, вчера ночью найден убитым около своего дома. Кто его убил, мы пока еще не знаем… Но у нас есть сведения, что поздно вечером того дня, когда гость из Краснодара явился к старосте, вот этот парень пробрался к вам в хату.

— Повторяю: я не знаю его.

— Ввести свидетельницу, — приказал лейтенант.

В комнату вошла соседка Екатерины Ивановны Дарья — жена полицейского. Она была бледна и не смотрела на учительницу.

— Скажите этой фрау то, что вы говорили мне пять минут назад.

— Вечером в тот день я видела, как учительница ввела этого хлопца к себе в дом, — скороговоркой сказала Дарья, будто повторила заученный урок.

— Ну, а еще?

— А еще вчера ночью ее старший сын вышел из хаты с этим хлопцем и вернулся один…

— Что вы на это скажете?

— Я скажу, что если бы я даже спрятала этого юношу у себя, его обязательно бы нашли. При обыске у меня перерыли все, даже белье в комоде.

— Это говорит лишь о том, что вы оказались хитрее нас.

Лейтенант встал и крикнул:

— Пора кончать!.. Слушайте меня внимательно. Если вы опознаете его — я прощу вашу вину и прикажу выдать вам в награду свинью с поросятами. Если же вы намерены упорствовать — тогда берегитесь… У вас есть дети. Подумайте о них.

— Я русская, господин лейтенант, — негромко ответила учительница. — Даже за горы золота я не пошлю на смерть невинного человека… Я не знаю этого хлопца!

— Посмотрим! — вскипел лейтенант. — Давайте сюда щенков!

Два немецких солдата втолкнули в канцелярию сыновей учительницы. Они бросились к матери.

— Мама! Что случилось? — испуганно спросил младший.

Екатерина Ивановна вскрикнула, обняла сыновей.

— Вы знаете арестованного? — спросил немец, обращаясь к мальчикам.

Не думая, не отдавая себе отчета, учительница невольно подалась вперед. Сейчас она скажет правду… Только бы не мучили ее детей!

И вдруг она почувствовала, как Арсений сильно сжал ей руку выше локтя.

— Я спрашиваю: вы знаете арестованного? — закричал лейтенант.

— Нет, — ответил Арсений. И младший брат тотчас повторил:

— Нет…

Екатерина Ивановна на мгновение закрыла глаза, гордая за своих сыновей.

— К стенке его! — услышала она голос лейтенанта. Немецкие солдаты схватили Арсения и поставили его лицом к стене. Подошел лейтенант и ткнул дулом револьвера в затылок мальчика.

Дарья вскрикнула и выбежала из комнаты…

— Считаю до трех, — сказал лейтенант. — Или ты сознаешься, или… Раз… Два… Два… — повторил лейтенант.

Гриша шагнул вперед. Его разбитые губы что-то шептали. «Сейчас он выдаст себя, чтобы спасти Арсения», — пронеслось в голове Екатерины Ивановны.

— Нет! — опережая Гришу, крикнула она. — Я не знаю его! Мы не знаем его!..

Раздался выстрел. Арсений дернулся, качнулся, повалился навзничь.

Мать со стоном бросилась к нему. Она прижала его окровавленную голову к груди, смотрела в его мертвые глаза, гладила его волосы. Потом вдруг поднялась, выпрямилась…

Она смотрела прямо в глаза лейтенанту, и тот невольно попятился под ее взглядом.

— Ты убил моего сына, моего первенца… Ни слова не услышишь от меня, подлец!

Лейтенант торопливо вынул платок и обтер им вспотевшее лицо и руки.