Дубинец последним вылезает наружу. Сзади раздается взрыв. Это старик швыряет противотанковую гранату. Обрушившиеся кирпичи закрывают брешь…

Поданько, получив донесение об уходе из тюрьмы группы Дубинца, дает сигнал отхода. Отстреливаясь, его бойцы исчезают в лабиринте ночных анапских улиц.

Группа Дубинца с освобожденными партизанами спешит в соседний переулок. Там, во дворе одного дома, их ждут две грузовые машины, захваченные у немцев. В них размещаются освобожденные и их освободители, и грузовики мчатся на юг, по дороге в Су-Кко…

Проехав несколько километров, машины по команде Дубинца останавливаются. Партизаны сталкивают пустые машины под откос. По еле заметной тропе группа Дубинца, помогая спасенным партизанам, спешит к пещерам в глубине гор.

Утром немцы срывали со стен анапских домов листовки, напечатанные на шапирографе. В них немецкое командование ставилось партизанами в известность, что происшествия этой ночи — дело рук таманских партизан и что население города к ним не причастно. Под листовками стояла подпись:

«Народные мстители казачьей Тамани».

Потери десанта были очень велики: несколько десятков тяжелораненых лежали в пещерах рядом со спасенными егоринцами. Их надо было как можно скорее отправить на Большую землю и получить новое пополнение.

Еще до ночи решающего удара Славин думал об этом. Ему удалось связаться по радио с начальником штаба отрядов новороссийских партизан инженером Сыскутовым. В то время Сыскутов работал на катерах-охотниках, отданных партизанам черноморскими моряками. Партизаны Сыскутова совершали изумительные по дерзости рейды. Под дулами немецких орудий, среди минных полей, каждую минуту рискуя встретиться с немецкими эсминцами, катера Сыскутова забрасывали в тыл немцам диверсантов, снабжали их взрывчаткой, оружием и увозили обратно больных и раненых.

Не всегда эти рейды были удачны. Не раз катера взрывались на минах, гибли в неравных боях с немецкими военными судами, но оставшиеся работы своей не прекращали.

Сыскутов обещал Славину в нужный момент подойти к условленному месту около Су-Кко. Первый рейд прошел благополучно; два катера-охотника, погрузив на борт часть тяжелораненых (среди них был и больной Егорин, который сообщил Славину все необходимые сведения о своих агентурных связях), без всяких приключений достигли Большой земли. Во второй рейд вышла целая флотилия. Флагманом шла канонерская лодка «Червоный казак» с подкреплением Славину, состоящим из партизан-моряков отряда «Норд-ост» и остатков отряда рыбаков «Новый».

«Червоного казака» сопровождали катера-охотники. Флотилией командовал сам Сыскутов. Кроме подкрепления он вез Славину боеприпасы и намеревался вывезти большую партию раненых десантников и всех егоринцев.

Обстановка на море была благоприятной для операции. Ночь выдалась темной и бурной. Небо было закрыто черными, низкими тучами. Задувал штормовой ветер.

До места высадки было уже недалеко: флотилия прошла мыс Хако. Неожиданно у носа «Червоного казака» раздался взрыв. Высоко кверху взметнулся столб воды. Канонерская лодка, подорвавшись на мине, быстро затонула.

Катера-охотники, осторожно обходя место взрыва, начали подбирать тонувших. На борт удалось поднять лишь двадцать шесть человек из сорока девяти. Сыскутова среди них не было… Не меньше часа кружили катера вокруг места, где произошла авария, разыскивая командира, но так и не нашли его. Близился рассвет. Надо было затемно закончить разгрузку и погрузку, и катера пошли к условленному месту у Су-Кко.

Сыскутов объявился позднее. Хороший пловец, он сам добрался до берега, где его подобрал отряд моряков «Норд-ост».

Бережной вернулся в сопровождении отряда охраны в станицу Варениковскую за несколько дней до событий в Анапе. Когда он подъезжал к станице, на сердце у него было тревожно.

Бережного встретил прежний комендант: очевидно, за этот короткий срок Николаю не удалось ликвидировать любопытного немца. Комендант был сдержан, сух, и Бережной еще сильнее насторожился.

Комендант поспешил доложить, что господина Штейна ожидает в станице майор Ридер, приехавший из Крыма. Майор просит разрешения немедленно же переговорить с ним: он привез пакет от гаулейтера Крыма, адресованный господину Штейну.

Ридер явился тотчас же. Это был стройный мужчина лет тридцати пяти, в мундире эсэсовца. Держался он холодно и независимо, как будто не Штейн, представитель всемогущего гаулейтера, был хозяином в станице, а он, майор Ридер.

С первого взгляда Бережной почувствовал, что перед ним сильный, хитрый и опасный враг. Сердце тревожно сжалось. Знал Ридер или нет лицо настоящего Штейна?..

Силой воли Бережной преодолел волнение. Он весь напрягся, как перед рискованным, опасным прыжком.

Внешне он оставался совершенно спокойным. Не спеша взял пакет, не спеша прочел адрес. Посмотрел на большую сургучную печать, закурил и только после этого, вскрыв конверт, начал читать.

Он читал медленно, чувствуя на себе внимательный, настороженный взгляд майора. Ни один мускул не дрогнул на лице Бережного, когда он пробегал глазами приказ гаулейтера немедленно явиться в Крым для объяснений. В конце приказа говорилось:

«Маршрут следования сообщен майору Ридеру и должен быть точно соблюден господином Штейном».

Это походило на арест.

Небрежно бросив письмо на стол, Бережной поднялся:

— Ну что же, я очень рад. Я, признаться, устал от всей этой кубанской неразберихи… Когда мы отправляемся, майор?

— Сегодня после полудня.

— Так скоро? — устало спросил Бережной.

Это его встревожило. Надо было во что бы то ни стало протянуть время и дождаться известий от Николая: только в этом был единственный и очень небольшой шанс на спасение.

— Мне бы хотелось предварительно осмотреть катер и познакомиться с охраной. Я достаточно натерпелся от этих… партизан.

Майор с Бережным пошли к берегу.

Катер понравился Бережному: это было прекрасное новое быстроходное судно. Но охрана его никак не устраивала: на палубе выстроилось десятка три бравых эсэсовцев.

— Не слишком ли роскошно для моей скромной персоны? — улыбнулся Бережной. — Мне думается, майор, нам с вами хватит половины. Остальные будут нужнее здесь, в этой беспокойной станице.

Чуть заметная улыбка тронула губы майора, и он ответил:

— Я не властен ничего изменить: таков приказ господина гаулейтера.

Спорить было бесполезно. Бережной равнодушно пожал плечами и направился к станице.

На улице ему неожиданно стало плохо. Он прислонился к плетню.

— Что с вами, господин Штейн?

— Голова болит… рана…

— Вы показывались врачам в Анапе? — быстро спросил майор.

Бережной не знал, что ответить. Ведь он ездил в Анапу специально для того, чтобы повидаться с опытными врачами. Комендант, разумеется, рассказал об этом майору.

— Да, я был у врача, — слабым голосом, все еще держась за плетень, ответил Бережной.

— У кого именно?

— У… Лютценшвабе. — Бережной назвал первую пришедшую на память немецкую фамилию.

— У Лютценшвабе? — удивленно переспросил майор. — Я не знаю такого специалиста в Анапе.

— Может быть, я путаю… После ранения у меня ослабла память. Но мне кажется, что это был именно Лютценшвабе.

— Когда же вы его посетили, господин Штейн? — настойчиво спросил майор. — Насколько мне известно, приехав в Анапу, вы направились в тюрьму, а вернувшись оттуда, уехали сюда, в Варениковскую.

Это было уже слишком. Проклятый майор, оказывается, успел разнюхать обо всем, что делал Штейн в Анапе. Бережной выпрямился и, глядя в упор в глаза Ридеру, раздельно проговорил:

— Мне кажется, господин майор, я не обязан отчитываться перед вами в своих поступках. Ваши настойчивые расспросы по меньшей мере неуместны.

Майор начал извиняться:

— Вы меня не так поняли, господин Штейн. Я беспокоюсь о вашем здоровье, тем более, что часа через два мы должны отправиться в путь.