Поэтому Лангунов предложил ввести ограничители, разработанные Ветлугиным. Весь смысл этих ограничителей состоял в том, что они устанавливались на определенную силу тяжести. К примеру: над фугасом с ограничителем благополучно пройдет относительно легкая бронедрезина, но тяжелый состав со снарядами взлетит на воздух.

Применение ограничителя осложняет работу минера. Прежде всего нужен очень точный теоретический расчет. Однако Лангунов быстро справился с этим, тем более что на Планческой Ветлугин дал своим «студентам» сравнительно простую формулу расчета. Не менее точной должна быть и установка фугаса: здесь играют роль три миллиметра, оставляемые между минным зарядом и стыком рельса. В обычных условиях это, пожалуй, и не так сложно, но в обстановке диверсионной работы, когда установку фугаса приходится проводить в кромешной ночной тьме, учитывая каждую минуту, эту работу можно поручить только опытному, спокойному и аккуратному минеру. Никитин, как никто другой, подходил для этого дела.

Взяв с собой десять человек для прикрытия, Зайцев, Лангунов и Никитин отправились к месту диверсии.

Место для взрыва было выбрано удачно. Здесь железнодорожное полотно лепилось по склону горы. С одной стороны, у самой бровки полотна, почти отвесно, спускался вниз обрыв. С другой стороны поднимался срез горы. Вершину ее не было видно из окон проходящего поезда.

Я не знаю, как удалось минерам добраться к месту минирования, которое, несомненно, особенно ночью, зорко охранялось немцами. Не знаю, как долго немецкие часовые позволили Лангунову и Никитину работать на самом полотне. Мне известно только одно: в полночь работа была закончена. На небольшом расстоянии друг от друга минеры заложили два «волчьих фугаса» и, отойдя в сторону, залегли в кустах.

В восемь часов утра немцы, как и предполагал Лангунов, для проверки полотна пустили балластный поезд. Он благополучно прошел над фугасами: расчет Лангунова был верен.

Через час, тяжело пыхтя, показался длинный состав с боеприпасами. Его вели два паровоза серии «Э» — самые тяжелые на наших кубанских дорогах. Сзади, в хвосте поезда, шел третий паровоз — толкач.

Как часто бывает в таких случаях, минеры, следя за паровозами, решили, что они уже прошли место минирования и что фугасы отказали. И, когда вконец расстроенные Лангунов и Никитин, потеряв последнюю надежду, лежали бледные как полотно, раздались два взрыва.

Первый фугас разорвался под вторым локомотивом и сбросил оба паровоза вниз.

Второй фугас сработал примерно под десятым вагоном. На полотне творилось что-то страшное. Вагоны летели вниз по обрыву, перевертывались, сплющивались, ломались. Начиненные минами, снарядами, патронами, они рвались тысячами взрывов. И даже Зайцев, достаточно видавший взрывы на своем веку, был потрясен.

Короче говоря, от громадного состава со снарядами остались только колесные скаты, отброшенные на десятки метров, да груда исковерканных, разбитых в щепы вагонов.

Все это произошло вскоре после диверсий в Нижне-Баканской, когда Валентин поднял на воздух фашистский штаб, дед Филипп обрушил скалы на шоссе и Николай Васильевич взорвал немецкие склады в амбарах…

Минеры благополучно вернулись на свою стоянку. Но Лангунов и Никитин даже не успели помыться, как их вызвал к себе командир отряда Славин. Дело в том, что, по сведениям агентурной разведки, немцы собирались еще раз протолкнуть на передовую специальный поезд со снарядами и колонну грузовых машин по шоссе. Надо было во что бы то ни стало помешать им и еще раз закупорить и железную дорогу и шоссе.

На этот раз диверсионную группу повел сам Славин. Путь был тяжел: этот небольшой участок предполья «Голубой линии» немцы хорошо охраняли. К тому же приходилось спешить: времени оставалось в обрез. Минеров освободили от всякой ноши, товарищи несли не только взрывчатку, но даже их вещевые мешки.

Отдыхая на привалах, Славин часто сверял местность с картой. Наконец перед ними раскинулись знакомые горки, впадины, иногда переходившие в глубокие провалы, заросшие зеленью. Вдали виднелась широкая поляна, за которой желтела ровная линия насыпи железной дороги.

За насыпью, глубоко внизу, под горой, шло шоссе. Оно было извилисто: то уходило далеко от железной дороги, то вплотную придвигалось к ней, делая замысловатые петли и крутые повороты.

У Славина не было достаточно людей, чтобы отдельно минировать железную дорогу и шоссе. Значит, надо было одним ударом закупорить и то и другое. И командир, прекрасно знавший этот район, нашел идеальное место для такой диверсии.

Так же, как и в прошлый раз, железная дорога лепилась здесь по склону. Шоссе лежало ниже, у основания горы. Если взрыв дороги будет достаточно мощным, он обрушит вниз большие массы земли и камней и надолго закроет движение по шоссе.

Так и было решено.

Лангунов и Никитин поползли вверх. С громадным трудом им удалось подобраться к железнодорожному полотну. Они увидели: немецкие посты расставлены на редкость густо и между ними безостановочно ходили патрули. Казалось бы, что от минирования следует отказаться. И вот тогда Лангунов и придумал новый план диверсии: смелый и опасный. Больше того, он был смертелен для минеров.

Лангунов решил заложить два фугаса. Первый — в маленькой, закрытой кустами бетонной трубе для стока воды, проходившей под железнодорожной насыпью. Эту трубу немцы почему-то не охраняли — то ли проглядели ее, то ли не считали нужным поставить пост около нее. Второй, более мощный фугас, — чуть ниже полотна, в грунте, на самом откосе. Этот второй фугас должен был дублировать первый и, кроме того, обрушить громадное количество земли и камня на шоссе.

Оба фугаса в нужный момент предстояло взорвать, бросив в них гранаты. И вот этот-то единственно возможный способ взрыва именно и таил в себе смертельную опасность: только чудом могли спастись минеры, которым неизбежно придется лежать в непосредственной близости от страшных фугасов.

Минеры, конечно, знали, что их почти наверняка ждет смерть. Но они шли на это.

Наступила ночь. Фугасы были заложены благополучно: немцы не заметили минеров. Соединив оба фугаса детонирующим шнуром, минеры отползли в сторону, в укрытие, положили рядом с собой противотанковые гранаты и стали ждать.

На рассвете немцы заволновались. Сплошными шпалерами встали немецкие солдаты вдоль полотна дороги. Потом, проверяя путь, прошла бронедрезина, обходчики, патрули, а за ними шел тяжелый паровоз — он толкал перед собой платформы, до краев груженные камнем.

План немцев был ясен. Они поняли секрет ограничителей, рассчитанных на определенную тяжесть, и пустили на разведку платформы с камнем, которые, очевидно, весили столько же, сколько весил паровоз их специального поезда. И, будь здесь заложена та же мина, что и в первый раз, замысел немцев удался бы: платформы неизбежно вызвали бы взрыв. Но сейчас они благополучно прошли над бетонной трубой — и немцы успокоились.

Минут через сорок вдали послышался шум. Загудели рельсы. На повороте показался поезд. Так же, как и в первый раз, его тащили два тяжелых паровоза. На тендерах, на крышах вагонов, на подножках сидели немецкие автоматчики. Идя под уклон, поезд быстро набирал скорость.

Минеры ждали. Поезд подходил все ближе. Между ним и бетонной трубой оставались десятки метров. Минеры одновременно выдергивают флажки предохранителей. Никитин первым швыряет свою гранату в тот фугас, что заложен в бетонной трубе. Лангунов, помедлив две секунды, бросает туда же свою гранату.

Один за другим раздались два взрыва гранат. И вслед за ними — оглушающий грохот фугасов.

Земля вздрогнула, закачалась, вздыбилась над полотном, разверзлась громадной зияющей воронкой и с громовым рокотом обрушилась вниз, на шоссе.

В момент взрыва головной паровоз был как раз над бетонной трубой. Он разломился надвое. Пар со свистом вырвался из котла. Будто нехотя, над землей поднялся тендер, окруженный комьями земли, исковерканными рельсами, обломками шпал, и тяжело рухнул вниз, под откос. За ним летели: второй паровоз, вагоны… Они катились в грохоте взрывов снарядов. И казалось, нет конца этому грохоту, этой страшной, громыхающей лавине, несущейся вниз, по крутому откосу.