— Н-ну… — выдавил я с натужной улыбкой. — Стараемся… Персонажи ведь… Каждого хочется… порельефнее… поярче…

Затем меня осенило, что майор умышленно морочит мне голову, явно собираясь чем-то в дальнейшем огорошить. С подходцем, видать, колет… Как Лапшин у Юрия Германа. Комплиментов вон успел наплести… Ох, не коты его интересуют… Нет, не коты…

— Любите их, небось?.. — улыбнулся майор.

— Д-да… — сипло ответил я, плохо уже соображая, что говорю. — Л-люблю… Котов люблю… собак… вообще животных…

— Хм… Собак?.. — Он недоверчиво качнул головой, бросив меня ненароком (Ну да, ненароком! Жди!) в холодный пот. Снова выдвинул ящик и выложил на стол стопу рукописей с торчащими из нее закладками, причем на верхнем листе этой кипы я тут же углядел штамп Нижне-Волжского книжного издательства, правда, не чернильный — просто черный. Видимо, ксерокопия…

— Да нет… — с сожалением проговорил майор, разнимая рукопись на первой закладке. — С собаками у вас не то чтобы натянутые отношения, но… Вот, послушайте. Рассказ «Строительный». Самое начало… «У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин…» — Майор поджал губы и, досадливо покряхтев, стукнул кончиками пальцев по неугодившей строчке. — Ну вот не вижу я, хоть убей, этих ваших дворняжек! Ну, сидели у ног, ну, морды у них встревоженные… Но как-то не сочувствуешь им, не сопереживаешь… Вы согласны со мной?

Я смог лишь мелко покивать в ответ, отчего зубы мои слегка задребезжали. Ох, что-то серьезное он нам шить собрался! Уж больно издалека заходит…

— Далее! — Майор перебросил еще пару страниц. — «Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул…» Вы же ИХ здесь явно делаете предвестниками несчастья, вроде ворон… Ну разве так можно?.. Или вот в рассказе «Монумент»… Сами послушайте, как ваш герой о них отзывается: «Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…»

— Он отрицательный… — прохрипел я. — Он отрицательный персонаж…

— Допустим, — согласился майор. — Но давайте сравним. Давайте посмотрим, как вы описываете кошек… Рассказ «Пробуждение». Так… Вот он у вас запрокинул голову… Ага!.. «Что-то падало с огромной высоты многоэтажного дома — что-то маленькое, пушистое, живое…» Чувствуете разницу в отношении? И далее… «То ли она не удержалась на ледяной кромке крыши, то ли ее выбросил из окна лестничной площадки какой-то мерзавец…»

Пока он читал, я успел с судорожным вздохом скосить глаз в сторону полного синевы незарешеченного окна. Неужто все, а? Неужто допрыгались?..

Но тут цитата кончилась, и я поспешил отвести взгляд от синевы за окном. Майор смотрел на меня с усмешкой.

— И слово-то ведь какое выбрали!.. — посетовал он. — «Мерзавец». Надо же! Раз выбросил из окна кошку — значит, уже и мерзавец… — Майор вновь собрал кипу листов воедино и устремил на меня загадочно мерцающие серые глаза.

— Что вы от меня хотите?.. — сипло сказал я.

Нет, вру. Ничего я не сказал. Это надо было сойти с ума, чтобы задать подобный вопрос. На него ведь и ответить могли. Короче, все, на что я отважился, это оттянуть пальцами ворот свитера и произвести горлом некое вопросительное сипение.

— Я хочу всего-навсего дать вам добрый совет, — сухо сказал майор. — Прекращайте вы эту вашу кошачью пропаганду…

Сначала я подумал, что недослышал. Точнее — переслышал, что, впрочем, тоже неудивительно, если учесть мое состояние. Возможно, что слово «кошачью» майор не произносил вообще, возможно, оно само собой возникло в моем вконец замороченном мозгу. Не решаясь переспросить, я. сидел в предобморочной тишине, как сейчас помню, держа руки на коленях. На глубокий внешний вырез окна вспорхнул воробей, повертелся, потом скосил глаз в кабинет — и, истерически чирикнув, опрометью ушел в синеву. Майор неспешно выравнивал кипу машинописных листов. Приведя ее в идеальный порядок, полюбовался — и спрятал в стол. Потом снова поднял голову.

— Скажите… — мягко осведомился он. — А вот эта ваша юмореска про котов… Она что, полностью соответствует действительности?

— Это… насчет моего морального облика? — спросил я в тоске.

— Нет-нет. Я о количестве животных. Неужели и впрямь шесть штук за два года?..

— Н-ну… около того…

— А собачку завести желания не возникало?

— У нас квартира на шестом этаже… — виновато ответил я. — Да и выгуливать некогда…

Майор сочувственно покивал.

— Скажите, — снова заехал он издалека, — а вы никогда не задавали себе такой вопрос: почему это русские люди в большинстве своем любят собак больше, чем кошек?

— Советские, — машинально поправил я. (Ну не придурок, а?)

— Что?

— Советские, — повторил я, поскольку деваться уже было/докуда. Слово, знаете ли, не воробей. Воробью — что? Чирикнул — ив синеву… Я запоздало ужаснулся и принялся выпутываться — Понимаете, до революции дело обстояло несколько иначе… Русский мужик считал собаку нечистым животным и в избу не пускал. А вот кошка жила в избе… Я ничего не придумываю — так в словаре Даля…

Майор посмотрел на меня благосклонно.

— Да, — сказал он. — Я оговорился умышленно… То есть история вопроса вам знакома?

— Какого вопроса?.. — переспросил я, холодея.

— Ну, не скромничайте, Евгений Юрьевич, не скромничайте. — Майор прищурился и процитировал — на этот раз наизусть: — «Покажите мне хоть одного человека, который умер бы на могиле своей собаки…»

И вот тут я, братцы вы мои, окоченел. Фразу эту я придумал и занес в записную книжку всего две недели назад. Идиоты! Боже, какие мы идиоты!.. Надо же — литературу прячем… Да куда ты и что от них спрячешь! Насквозь видят…

— Вы что же, думаете, только тот писатель выполняет социальный заказ, кто воспевает строительство БАМа? — Майор усмехнулся и, как мне показалось, зловеще. — Не-ет… Тут все, поверьте, куда сложнее и тоньше!.. А ну-ка вспомните: когда вы услышали в первый раз, что собака — друг человека?

— Н-не помню… В первом классе, наверное…

— Вот видите! Вы это знали еще в первом классе. Собака — верный, преданный друг. Кошка — предатель. А человек, не любящий собак… Кстати, кто у нас в стране прежде всего не любит собак?

— Не знаю, — тупо отозвался я. По хребту ползли мурашки.

Майор крякнул и взглянул с упреком. Видимо, ждал большей сообразительности.

— Те, кто сидел в лагерях, — явно испытывая за меня неловкость, пояснил он. — Ну и шпионы, разумеется… Как только о каком-нибудь персонаже становится известно, что он боится собак, читатель тут же настораживается. Он чувствует нутром, что перед ним потенциальный враг… И чтобы выработать у народа такой стереотип, потребовались многие годы и жертвы… Вспомните «Золотой ключик»! Ведь Алексей Толстой написал эту сказочку отнюдь не для собственного удовольствия. К вашему сведению, это был социальный заказ на уровне ЦК партии: противопоставить образ положительного пуделя Артемона отрицательному коту Базилио.

— Да но… Там же еще у него полицейские бульдоги… — робко заикнулся я, малость приходя в себя. Или наоборот. Не знаю.

— Верно, — сказал майор. — Бульдоги. Именно бульдоги. Есть у них в мордах что-то кошачье, вы не находите?.. Или взять того же Булгакова! Вы, видимо, полагаете, что роман «Мастер и Маргарита» так долго запрещали публиковать, потому что там действуют Иешуа и Воланд? Нет. Не печатали, потому что Бегемот! Кот Бегемот… Представь его нам Михаил Афанасьевич в образе пса — и никаких бы проблем не возникло.

— То есть как это? — позволил я себе возмутиться. — А остальное? Там же сатиры полно…

— А остального бы не было, — отечески ласково объяснил майор. — Остальное Булгаков как истинный художник просто вынужден был бы переделать… Кто-то из великих (Рембрант, если не ошибаюсь) сказал однажды: «Если я изменю цвет шарфа, мне придется переписать всю картину». Вы улавливаете, вообще, о чем я говорю?

И я вновь потряс головой: то ли утвердительно, то ли не очень.

— Проще всего с мультфильмами, — задумчиво продолжал майор. — Творческие коллективы вообще легче контролировать, нежели авторов-одиночек… Если обратили внимание, все наши мультики только и делают, что прославляют собак и очерняют кошек. «Голубой щенок» смотрели? Снят по нашим разработкам. Вот только с цветом главного героя перемудрили…