А что мы имеем на сегодняшний день?

Ведь по улице спокойно не пройдешь: на каждом углу красавица, у каждого подъезда милое создание. У одной — личико, у другой — ножка, у третьей — целая фигурка. И все стараются подчеркнуть, сакцентировать, привлечь твое внимание. Глаза сами собой разбегаются, голова кругом идет, ноги подкашиваются.

Ну разве так можно?! Нет чтобы по-скромненькому: платочек поспокойнее, платьишко попроще, обувь покрепче — ив семью, к детям, к телевизору. А они?! Ведь стараются кто во что горазд: там оголят, здесь задрапируют, тут подкрасят — и все, и нет человека: что, где и как — ни за что не разберешь. Фигура в одежде теряется! Лицо неизвестно чье! А походка?! А манеры?! А все остальное?! Да что тут говорить, сами знаете!

И все это приходится терпеть, и не просто терпеть, а даже сносить, У-у-у, несносные!

А сколь всего разного они уже придумали на нашу с вами голову: на ножках туфельки — закачаешься, на головках шляпки — с ума сойдешь… А сколько еще придумают?! И все к месту, с толком и по делу. Ну как тут бедному мужчине голову не потерять, не свихнуться, с правильного пути не свернуть?!

Не-е-ет! Дальше так дело идти не может. Их же надо строго предупредить, а потом, если потребуется, и наказать, как злостных нарушителей общественного порядка и нашего с вами покоя. И пусть им впредь неповадно будет, пусть дома этими делами занимаются, если захотят, конечно. А на улице и так, извините, ступить негде! Надеюсь, общественность в лице отдельных мужчин и большинства замужних женщин меня поддержит и правильно поймет.

А в семье?! Ну где эти красавицы? Рваный халат на фигуру, бигуди на голову, тапки на ноги — и все, и привет, и нет предмета для обожания. Смотри — не хочу. Ну, никакого уважения к мужской личности, живописно лежащей на диване в застиранном тренировочном костюме, газетой на груди и грустным выражением на всем лице. Тишина и покой. Ни тебе чувств, ни красивых выражений, ни всяких там взглядов. Все до того привычно, что никому уже неинтересно.

Их бы всех на улицу, в люди. И чтоб посмотрели друг на друга со стороны, посомневались, помучились. Подумали, наконец, друг о друге в любительном падеже…

А так нам эти голые лица ни к чему. Нам этого не надо, а если и надо, то совсем немного, чуть-чуть, самую малость.

И чтоб не на каждом шагу, чтоб при желании обойти можно было.

Агрегат дернулся и затих. Телевизор окончательно вышел из строя. Не помогли ни слова, ни выражения, ни даже сильные удары по корпусу.

Без телевизора какая жизнь, так, блеклое существование, да и отвыкли мы уже книжки читать, разговоры разговаривать. Ни тебе сериалов, ни тебе обращений к народу. Семейные отношения тут же начали опасно натягиваться. Пришлось даже пресекать отдельные попытки их выяснения.

Такая жизнь нам не нужна!

Позвонил в ателье, вызвал специалиста.

Пришел мастер. Весь из себя в коже, хрустит, как новая пятисотрублевая бумажка. Включил, постучал, выключил.

— Все, — говорит, — отработал свое, теперь только на дрова.

Я молчу, не встреваю, паузу держу, а про себя думаю: «Ну погорячился человек, сказал не подумав, пусть отойдет, остынет, в себя вернется».

Предлагаю пивка испить, воболкой побаловаться. Смотрю, товарищ реагирует правильно, не отказывается, в амбиции не впадает. Ясненько! Наш человек. Договоримся. Погудели, за жизнь пообщались. Мастер потихоньку добреть начал. Завожу исподволь на волнующую меня тему:

— Может, что-нибудь все-таки можно, как-нибудь? В порядке, так сказать, исключения.

Он опять к агрегату припал, заднюю стенку снял, поковырял там что-то, отверткой в разные стороны потыкал.

— Ну ладно, — говорит, — для хорошего человека постараемся. Привози в мастерскую, сделаем.

— Хорошо, — думаю, — дело на лад пошло. Теперь только успех закрепить надо, чтобы мастер на попятную не пошел.

— Может, пообедаем? — говорю. — Время уже… того, да и жена у меня по этой части мастерица.

Посидели, закусили. Мастер совсем расслабился, добрый весь стал, как вата. Беру его голыми руками, в свою сторону загибаю:

— Может, как-нибудь без транспортировки, в домашних, так сказать, условиях, по-свойски, с доплатой за качественное обслуживание?

Мастер опять в агрегат полез. Что-то повернул, где-то отогнул, за что-то подержался. Заднюю крышку на место поставил, в сеть включил. Телевизор сразу засветился, звук прорезался, краски по всему экрану побежали. Жена из кухни прибежала, запричитала, руками замахала, мастера мне в пример ставить начала.

А я не расслабляюсь, за мастером внимательно слежу, почти не отрываясь. Опыт ненавязчиво перенимаю.

Смотрю, а гардеробчик-то у мастера не совсем в порядке: под мышкой пиджачок распоролся, небольшая брешка образовалась. «Ну, — думаю, — этим же пользоваться надо, момент ловить обеими руками».

— Я, конечно, извиняюсь, но пиджачок у вас не в порядке, порвался там, где вам не видно, — беру инициативу в свои руки.

Мастер даже в лице изменился, шею тянуть начал, в подмышку заглядывать. Чувствую, достал я его, в слабое место угодил.

— Ну все, — говорю трагическим голосом, — относился, теперь только ка помойку, да и то ке на каждую примут, специализированную надо искать, за городом.

Мастер охать начал, даже причитать в голос. Совсем, вижу, голову потерял. А я сбою линию продолжаю гнуть:

— Есть, конечно, отдельные товарищи, которые могли бы… но их же днем с огнем… да и то не вдруг.

Мастер на лету мысль схватил, ко мне весь потянулся: в глаза заглядывает, кого-то там разыскивает. Ну, я человек мягкий, людей мучить не любитель — не мой профиль. Минут через пятнадцать намекать начинаю:

— Работа уж больно кропотливая, большая аккуратность требуется, опять же оборудование специальное, материалы, опыт. Месяц, как минимум, да и то не факт, что уложимся.

Мастер аж застонал:

— Мне ж по людям ходить! Кто ж меня без кожанки уважать будет, по достоинству оценит?! Мне ж без нее больше полтинника никто не даст, а так пятисотничек с извинениями суют, а то и зелененькую сверху выкатывают. Я ж за месяц всех клиентов растеряю, по миру пойду. Выручайте! Я ж в долгу не останусь, я понятливый.

Тут я его на слове и поймал. Взял пиджачок, пошел в соседнюю комнатку и через пять минут все сделал в лучшем виде. Мастер от радости чуть с ума не сошел, еле удержал я его от этого необдуманного поступка. Взял я с него по-божески — сбои расходы на ремонт телевизора компенсировал. Он мне еще на выходе сверх того предлагал, так я отказался. Мы ведь тоже свою совесть имеем, нам чужого не надо, но и от своего отказываться не намерены. Не те времена…

Вот смотрю я зорко вокруг — все особым полно значением. И взираю я с умилением на творения наших рук! Благодать кругом, красота. Лепота!

Вот плывет по реке мазут. Вот плывет по мазуту баржа. Ледокол бы давно завяз тут, не пройдя одного виража. А баржа у нас — еще та Лепота!

Вот детсадовцы пьют вино. Вот они лупасят родителей. Разве папы и мамы в кино не смотрели про телохранителей? Хороши удалые лета! Лепота!

Вот лежит на помойке панк — надышался, чудак, отходами. Вот застрял на проспекте танк в куче мусора. Так народами с негативом ведется война. Нас к победе ведет она. Смысла нет тут, и все тут — туфта. Лепота!

Вот стоит неказистый ларек, там берет наркоту паренек. Вколет он себе что-то чуток, превратится разом в пенек или станет тверже болта. Лепота!

Вот чиновник лопатит грязь. Вот он по уши в ней увяз. У чиновника в этой грязи будет с бабками все на мази. Грязи этой он хочет еще, с нею жить ему хорошо: бах — и деньги свалились с куста. Лепота!

Вот стоит на эстраде певец — безголосый, как огурец. И зеленый такой же, блин. В шоу-бизнесе он не один, и таких ядреных певцов у нас больше, чем огурцов. Ноу-хау у них в манерах, а хиты торчат на фанерах. Да и на хрен им петь с листа? Лепота!