Утром Козонин проснулся от громких шагов. Британцев с чемоданом шел к выходу.
— Павел Егорович! — окликнул его Козонин. — А вы кем работаете?
— Писатель я, — не останавливаясь, ответил Британцев и уже из коридора добавил: — Мне есть о чем рассказать людям…
Первым делом — самолет ты!
Обтекаемые формы жены навели отставного летчика-испытателя Берсеньева, казалось бы, на парадоксальную мысль. Он велел женщине раздеться и придирчиво ощупал с головы до ног. Тело у Аглаи Филипповны было стальное.
Берсеньев положил жену лицом вниз, заставил сомкнуть ноги, раскинуть руки и приподнять голову, долго ходил вокруг добиваясь идеальности линий, потом скрылся у себя в комнате, где неделю что-то чертил и рассчитывал. Если б вы знали, если б вы знали, как тосковали руки заслуженного пилота по штурвалу, вы бы не удивились тому, что произошло дальше.
Теоретические выкладки показали, что эксперимент возможен. Аглая Филипповна по многу часов держала заданную ей позу, сам Берсеньев не отходил от жены ни на шаг и что-то поминутно подкручивал в созданной им конструкции. Аэродинамические свойства Аглаи Филипповны оказались почти идеальными, сердце у нее всегда работало как мотор, оставалось только позаботиться о горючем.
Летчик накупил высококалорийной пищи, которая при сжигании могла дать много энергии, не забыл простого черно-то хлеба и разных масел.
Супруги жили в сельской малонаселенной местности, прямо за их домом начинался большой плоский пустырь, с которого глава семейства заблаговременно убрал все камни.
На рассвете Берсеньев как следует заправил жену и вывел ее на взлетную полосу. Убедившись в отсутствии любопытных глаз, он стащил с фюзеляжа Аглаи Филипповны чехол, поставил ее в стартовую позицию и, пригнувшись, расположился на мягких подушках.
Берсеньев чувствовал, что жена уже завелась, тем не менее они без движения стояли на летном поле. Он вздохнул, раскрутил фляжку и налил жене спирта. Аглая Филипповна вскрикнула, затряслась, в животе у нее заурчало, затрескалось, Берсеньев нажал одному ему известную кнопку, тут же из сопла вырвалась реактивная струя, Аглая Филипповна легко пробежала по дорожке и, неся на себе Берсеньева, взмыла в воздух, уверенно и плавно набирая высоту.
В ушах Берсеньева свистел ветер, ему было тревожно, радостно и даже немного страшно, как и в том первом самостоятельном курсантском полете много лет назад, и не беда, что тогда ему доверили грозную боевую машину, а сейчас он летел на смешной безобидной самоделке, — ощущение полета было тем же, и на глаза расчувствовавшегося аса навернулась влага, которую он торопливо смахнул, дабы не заслоняла она видимости.
Аглая Филипповна прекрасно слушалась руля, внизу мелькнула крыша родного дома, лента проселочной дороги, лесной массив.
«На первый раз хватит», — решил Берсеньев и повернул жену обратно. Они благополучно приземлились, и он поставил Аглаю Филипповну в ангар.
На следующий день Берсеньев нашел жену в разобранном состоянии. Пришлось каждую детальку промывать огуречным рассолом, и уже скоро Аглая Филипповна, собранная и сосредоточенная, была готова к новым полетам.
Конечно, не обошлось без приключений. Один раз их атаковал крупный орел-самец, норовивший пристроиться Аглае Филипповне в хвост, в другой — их засекли радары, и в воздух по тревоге были подняты истребители-перехватчики. В обоих случаях удалось уйти за счет хорошей маневренности Аглаи Филипповны.
О Берсеньеве узнали на Западе. Французы пригласили его с супругой на авиационный праздник.
Берсеньев поехал, показал несколько фигур высшего пилотажа.
Жена выглядела очень эффектно, на корпусе у нее было выведено «Аглая», по бокам сияли красные звезды, рядом с тяжеловесной «Мрией» она смотрелась легко и воздушно.
Денежный приз Берсеньев с удовольствием принял, продать Аглаю, естественно, отказался, а на замечание феминисток, мол, как можно так эксплуатировать женщину, ответил достойно.
— Другие на бабах пашут, — объяснил он непонятливым, — а я — летаю!
Муж
Смотрела Машенька, как подруги замуж выходят, ждала, крепилась, а потом плюнула, раздобыла здоровенное полено и вырезала себе из него мужа.
Получился муж не хуже других — с руками, ногами и всем остальным, что мужу полагается. Прошлась Машенька по магазинам, костюм купила двубортный, белья, одела мужа и посадила за стол напротив себя чай пить.
— Варенья положить кизилового? — спрашивает Машенька и под столом противоположный стул толкает. Муж "От же головой кивает, положи, мол.
— А бараночек свежих? — ласково интересуется Машенька. Муж снова кивает, съем, мол, с удовольствием, спасибо.
Почаевничали, Машенька посуду вымыла, в ночную рубашку переоделась и с мужем спать легла. Все как у людей.
Неделю живут, месяц.
Машенька мужу всю свою жизнь рассказала. Муж слушал внимательно, с сочувствием, ни разу не перебил. Ни с кем у Машеньки такого понимания не было.
— Чего-то ты изменилась, похорошела? — с подозрением косились па Машеньку подруги. — Никак мужика завела?
Стеснялась Машенька вначале, а потом призналась: живет с хорошим человеком. В первый же выходной нагрянули гости. Раскрасневшаяся Машенька встречала их на пороге, вела в комнату.
— Вот. — говорила она, — знакомьтесь. Мои муж Поленов Иван Иванович.
Гости называли себя, и муж ласково кивал каждому.
— Повезло Машеньке, — перешептывались за столом подруги — Не пьет он совсем. Ни одной рюмки не опрокинул… И все таки он чурбан! — решили они на обратном пути. — Ни с кем даже не потанцевал, только на свою Машеньку смотрел…
А Машенька после работы — сразу домой. Иван Иванович ждет ее у телевизора. Обнимутся супруги, поцелуются. Накормит Машенька мужа и идет в ваннную стирать (очень Иван Иванович белье смолой пачкал), а муж футбол смотрит, переживает.
— Какой счет? — кричит, чтобы сделать мужу приятное, Машенька из ванной.
— Два— ноль! — доносится ответ из комнаты. — Голы на шестой и десятой минутах провел Рональдиньо.
Один только раз подвел Иван Иванович Машеньку. Пришлось ей как-то по обмену опытом выехать в соседнюю область. Сварила Машенька мужу кастрюлю щей и уехала спокойная. Вернулась и чуть не упала. Сидит Иван Иванович, на диване, а рядом с ним какая-то чурка. Рассвирепела Машенька, чурку из дома выкинула, а с Ивана Ивановича такую стружку сняла, что на всю оставшуюся жизнь запомнил. Старый уже был, опилки сыпались, а все вспоминал, с улыбкой, правда.
А в первый момент было ему совсем не до улыбок — едва совместная жизнь прахом не пошла. В ногах у Машеньки валялся, прощения просил.
Простила Машенька. Да и как не простить. Готовилась она стать матерью, а как растить дитя без отца?
Иван Иванович так волновался, что в роддом его привезли под руки. И напрасно! Здоровенький у них малец получился. Корочка, правда, была на теле, но врачи помазали, чем надо, и прошло.
Иван Иванович на работу устроился, в министерство, ездил до пенсии в черной «Волге». Еще были у них с Машенькой дети, и все — как на подбор, молодые дубки.
И немудрено, если в семье крепкие корни.
Елена ЕВСТИГНЕЕВА
Шедевр
Ирина устало отложила кисть в сторону и залюбовалась результатом проделанной работы. Полотно получилось именно таким, каким она его задумала: тяжелая крона изумрудными волнами спадала с узловатых ветвей старого дерева к нежной поросли, вьющейся вдоль дуплистого ствола. Чистый бирюзовый цвет зарождающегося утра подчеркивал его мощь и зрелость столетнего дуба, а мареновое пятно цветущих астр в нижнем левом углу грамотно оттеняло скромное достоинство векового дерева. Именно так ей и хотелось творить в последнее время — никаких условностей, недоговоренности, все очень конкретно. Картина не должна требовать никакого домысливания, а лишь побуждать к созерцанию фотографически точно выполненных деталей, с чем на этот раз она справилась просто блестяще. Эту картину она назовет бесхитростно просто — «Дерево». «Забирай и вези, только аккуратней!» — крикнула сна курьеру, который должен был доставить последнюю картину в открывающуюся назавтра галерею. Ирина побежала звонить знакомому искусствоведу, чтобы заказать рецензию, а юноша, не долго думая, варварски сложил полотно пополам и, свернув его в трубочку, пошел по указанному адресу. На открытие выставки Ирина не успевала, но она не волновалась, зная, что устроитель выставки, хороший знакомый, не подведет. Только вечером, пробежав через залы с полотнами других авторов, Ирина остановилась у стены со своим полотном, и слезы градом хлынули из ее глаз. Испорченная картина выглядела невнятной зеленой мазней, симметрично удвоенной нерадивым курьером. Слева висел пояснительный текст искусствоведа, который гласил: «Формирование индивидуального стиля данного художника лучше всего проследить на примере последней работы автора с символичным названием «Дерево». В линиях, неоднократно очерчивающих ту или иную форму, угадываются традиции русского конструктивизма и европейского футуризма. Творческий метод этой художницы формировался постепенно по пути все большего усложнения композиции, смещения планов и многослойности изображения, что привело к созданию многоплановой композиции со сложно организованным, тектонически-активным внутренним пространством, эффектно сочетающимся с локальными цветовыми акцентами, многократно повторенными автором. Прием удвоения создает эффект зеркальности внутренней динамики пространства. Ирреальный, метафорический образ древа жизни позволяет ценителям прекрасного пуститься в поиски собственного суперэго, сокрытого в душе каждого из нас. Цветовая сложность фона способствует процессу познания бытия и вызывает ассоциации с местом абсолютной гармонии, где древо познания добра и зла провоцирует дальнейшие поиски самоидентификации художника. Созданный стиль несет в себе сильное энергетическое начало и является уходом ст реальности в атмосферу безвременья. Стремление закольцевать время в сложном сплетении абстрактных форм ведет к потрясающему по силе воздействия на зрителя эффекту разорвавшейся бомбы. Это безусловный шедевр современного искусства!». Ирина безутешно прорыдал всю ночь, а утром следующего дня узнала, что критики признали картину «Дерево» лучшим произведением года.
