Меня эта история взбудоражила, зацепила, не давала спать по ночам — до смерти хотелось услышать Машину версию этой, действительно, драматической истории. Через французских друзей я нашла телефон пресс-секретаря Маши Мериль. Он долго морочил мне голову — а я на каждый телефонный разговор с ним звала подругу, говорящую по-французски, — то назначал, то отменял дату встречи, и, наконец, сказал, что Мериль согласилась — надо ехать.
Я с огромным трудом выбила командировку в Париж — пришлось принести Уткину даже книгу Кончаловского с закладкой на нужных страницах. Он читать, конечно, не стал, но сама книга произвела впечатление. Уткин посовещался с Америкой, и мне выдали деньги на поездку.
Я прилетела в этот очаровательный город в обнимку с книжкой Бориса Носика (кто не знает, это лучший автор путеводителя по Парижу, только и путеводителем в полном смысле слова его нельзя назвать — это книга-путешествие!). В назначенный день в ее офисе на Елисейских полях мне сообщили, что Маша Мериль срочно улетела в Америку. Каждый день я звонила ее пресс-секретарю и мучительно долго объяснялась с ним — и он, и я говорили по-английски плохо. При этом я психовала и нервничала, потому что понимала, что моя командировка летит к чертовой матери. Но меня спас все тот же Носик — в его книге я вычитала, что художник Модильяни и поэт Анна Ахматова имели в Париже ослепительный роман — и я решила пройтись по местам этого романа. Кафе «Ротонда», бульвар Сен-Жермен, кафешка в районе Дома инвалидов — мне казалась, что я не просто шла по следам знаменитых любовников, а подглядывала за ними. В результате заметку в газету я все-таки привезла, командировку «закрыла», но в душе был полный раздрай и неудовлетворенность. Маша Мериль оказалась неуловима! А ведь из-за любви к ней Кончаловский бросил жену Наталью Аринбасарову и маленького сына Егорку. Правда, много позже Аринбасарова в интервью отрицала, что когда-либо произносила фразу «Лучше бы умерла моя мама», что никогда она ничего подобного не говорила и произнести такое про свою мать никогда не могла.
Как бы там ни было, но Господь все-таки всем раздает по заслугам. Через несколько месяцев Маша Мериль сама позвонила через своего идиота пресс-секретаря. Она выпустила в Париже книгу прямо-таки с вичевским названием «Биография одной вагины», и ей нужна была раскрутка в России. Она готова ответить на все вопросы. Второй раз в Париж командировку никто бы не дал, но тут подсуетился Татарин и нашел во французской столице своего человека. И этот человек сделал нам фантастическое интервью — и про Андрона, и про русских мужиков, и про мужиков вообще, которые носятся со своими пенисами, как бабы с торбами… Это для Андрона Маша была незабываемой романтической любовью. Для Маши Мериль наш звездный режиссер — не более чем забавный эпизод в длинной веренице ее романов и мужей, и она никак не могла взять в толк, почему журналист так настойчиво спрашивает ее про любовное приключение тридцатилетней давности…
Фатально непонимание между мужчиной и женщиной. Вот как описывает в своем романе Маша ту же встречу с Андроном Кончаловским.
Итак, Москва, международный кинофестиваль, 1967 год.
«…Молодые русские коллеги быстро нас вычислили. Среди них Отар Иоселиани, Тарковский и два брата, „бедовые дети“ ВГИКа, Андрей Кончаловский и Никита Михалков. Один был режиссером, другой — актером. Тем более что их отец состоял в ЦК, и братья пользовались особым положением…
…Я была очарована не только фильмом („История Аси Клячиной…“), но самим Андроном — типом мужчины, столь отличным от европейских самцов, от моих французских приятелей.
…Андрон естественно брал меня за руку и мужественно увлекал за собой. Мы купили в „Березке“ бутылку водки и по кругу выпили ее из горлышка, распевая песни и провозглашая тосты за дружбу, за женщин и за искусство. Слезы эмоций появлялись иногда в углах его глаз, которым бы доверилась без оговорок.
Вдруг на площади у Большого театра он взял на руки, поднял над собой, как трофей чемпионата мира.
— Я счастлив, — говорил он. — Я люблю тебя.
Вид у него был искренний и потрясенный. Он начал меня кружить, кружить. Он целовал мои руки, мои глаза, мои волосы. У меня самой уже кружилась голова. Алкоголь и любовь врывались в мою плоть как июльский ветер, пахнущий степью и тундрой. Я превратилась в вариацию страсти. Я, быть может, нашла объяснение своего отличия от других. Я была Русской, и только русский был способен разбудить мою истинную сущность…
…Последовала неистовая идиллия. Мы больше не расставались ни на миг, мы занимались любовью, когда другие просматривали фильмы. Мы исчезали через запасной выход, как только в зале гас свет. Мы убегали босиком, чтобы шагов не было слышно. Восемь суток я спала не более получаса в день. Мои лодыжки утроились в объеме, моя печень готова была разорваться из-за водки… Столько алкоголя я не поглотила за всю свою жизнь. Но мы были молоды и способны выдерживать все это…
Но не моя вагина.
Андрон обладал энергией, граничащей с насилием. Он скакал по узкой кушетке моего номера, краснел и сотрясал меня. Его пенис, размером поболее, чем средний, буквально перепахивал меня. Он делал мне больно. И чем более мой партнер неистовствовал, тем более цепенела моя вагина. Она не любит чрезмерности. Не стоило доводить ее до предела и терять сознание в изнеможении, в объятиях любовника, который скорее противник тебе, чем союзник.
Мой прекрасный Татар любил, как будто сражался. С риском для моей жизни. Я не смела просить о пощаде. „Любовь, — думала я, может, вот именно вот это. До сих пор все было розовой водичкой. Теперь, наконец, я подошла ко взрослым дозам“.
…Сегодня я думаю: этот мальчик, без сомнения крепкий и яростный, подсознательно мстил мне за все то, чего у него не было в его стране. Он наказывал меня за мою свободу, за мое настроение, за мои солнечные очки Ray Ban, за мой паспорт, с которым я беспрепятственно уеду, тогда, как он останется в Москве, замурованный, заключенный. Его ярость невозможно объяснить иначе, поскольку он был искренне влюблен…»
И дальше уже в интервью корреспонденту она продолжает:
«— Андрон — человек великолепный, я его очень люблю, он снял замечательное кино, но он проходимец, шарлатан! Я бежала от него. Это человек, с которым невозможно создать что бы то ни было! Он сам говорит: „Если я люблю одну женщину, это совсем не значит, что я не могу влюбиться в другую женщину“. Это татар! Это монгол!
Надо перенестись в ту эпоху. Россия Брежнева… Андрон задыхался. Даже привилегированным людям, как Михалковы-Кончаловские, приходилось несладко. Я думаю, Андрон мечтал жениться на иностранке, чтобы получить заграничный паспорт. Что он и сделал впоследствии со своей следующей женой, француженкой. Во всем этом читалось что-то не очень чистое…
Хотя, конечно, было немало и того, что нас объединяло. Мы оба только начинали свою карьеру. Я была молодая актриса, я снималась у лучших французских режиссеров. К тому же он — красивый, великолепный…
Но это тот тип мужчины, с которым женщина не может жить. Он разрушил жизни всех женщин, которых знал! Он не интересуется женщинами! Ему абсолютно наплевать! Он любит только себя. И детей наплодил повсюду! У него теперь еще и новые дети, с новой женой!
Я уже тогда увидела, что это человек, который думает только о своей выгоде, только о себе самом. Он берет и уничтожает людей без малейших угрызений. Он их потребляет. Он заставил страдать всех женщин, которых знал. Все они были счастливы, безумно счастливы в определенный момент. Но если бы они были умней, они бы понимали, что надо брать этот момент и не ждать ничего большего. Это то, что я о нем думаю. И это правда, что со мной, быть может, у него осталось ощущение такое: было что-то, что не состоялось. Мы всегда сожалеем о том, что не удалось.
С французом я могу спать спокойно, я его понимаю, я знаю, что он хочет в жизни, я могу рассчитывать на него. И если он меня бросит, то предупредит, что бросает. Тогда как русский даже забудет мне об этом сказать.
— Вы были беременны от Андрона?
— Да, но он не знал об этом, я ему тогда ничего не сказала. И я думаю, что это из-за истории с Андроном у меня потом не было детей. В то время я была настолько наивна и молода, что сделала аборт слишком поздно. На сроке более трех месяцев. Но Андрон ничего не знал про беременность. Я ему сказала много-много лет спустя. И жалею, что сказала. Никто не виноват. Судьба!
Не то важно, что именно от него я делала аборт. История Андрона для меня — это история открытия России. Русские мужчины невозможны для жизни, но очень соблазнительны. Андрон — один из самых соблазнительных мужчин, что я встречала в своей жизни. Именно это важно — открытие самца в России».
