Через пару лет Владимир Борисович Коренев — народный артист России и незабываемый человек-амфибия — точно так же попал в Питер, зашел в театр на Фонтанке (кто-то ему посоветовал), точно так же был потрясен и растроган, точно так же после спектакля тряс щуплую руку режиссера. Коренев служил в московском театре им. Станиславского, который в то время оказался без главного режиссера, и Владимир Борисович сделал все возможное и невозможное, чтобы на этот пост пригласили Семена Спивака.

Моему счастью не было предела! К этому времени я уже посмотрела все, что шло на сцене театра на Фонтанке, была своим человеком за кулисами, пила с артистами после спектакля шампанское в маленьком кафе на Технологическом. Тогда эти артисты никому не были известны, кроме поклонников театра Спивака. Еще не были сняты «Улицы разбитых фонарей» и другие прекрасные питерские сериалы, где они потом будут участвовать чуть ли не всей труппой. А две любимицы режиссера вообще станут звездами: Наташа Суркова после фильма «Свои», Даша Юргенс — после «Брата».

И вот Спивак в Москве. Я могу ходить не только на спектакли, но и на репетиции, которые у Спивака такие же талантливые, как и сами спектакли. Куда подевался маленький худенький человечек в очках, похожий на товароведа? Что происходит с ним, когда он из темного зала взлетает на сцену показать роль или отточить реплику? Я не знаю. Понимаю только одно — это НАСТОЯЩЕЕ, а его нельзя ни оценить, ни отрецензировать и уж тем более проанализировать. Происходит чудо, в которое втягиваются актеры — и избалованные успехом и публикой московские звезды, и работники сцены — я лично видела, как электрики в синих комбинезонах сидели в ложе, побросав свои щитки и лампочки, и уж, конечно, зрители, которые, как и я, не могут понять, что творится в их душе и по чьей воле они плачут и смеются.

Тогда еще никто не знал дочку режиссера актрису Эмилию Спивак. Миля училась в институте и была занята в эпизодах в некоторых спектаклях отца. Сеня — очень щепетильный человек и ужасно боялся обвинений в кумовстве. Первая же роль Мили в кино — в неплохом питерском сериале «Тайны следствия» — доказала, что Семен Яковлевич зря скромничает — дочка у него очень талантлива. Сказала об этом Спиваку — он зарозовел (краснел уже раньше!), замахал на меня руками: «Все равно никогда-никогда не буду работать с ней в одном театре! Это неприлично, в конце концов!»

Через полгода он позвонил мне с «бедой»: его любимая актриса, его прима Даша Юргенс уходит в декрет, уже совсем на сносях, а у него на выходе «Отелло», и замены актрисе нет! Сеня чуть не плакал. И тогда я, набрав в легкие воздуха, сказала: «А ты возьми Мильку. Никто тебя сейчас не выручит, не сделает быстро роль Дездемоны — только дочь». Сеня что-то проворчал и повесил трубку. А вскоре — громкая премьера в театре на Фонтанке — весь Питер только и говорил о новой театральной звезде Эмилии Спивак. Сеня часто потом вспоминал тот мой совет с благодарностью.

Первый спектакль в Москве, который он поставил по незатейливой французской пьеске, до сих пор идет с полными аншлагами — а уж лет восемь точно прошло со дня премьеры. Я смотрела «Мужской род, единственное число» бесконечное количество раз. Всех своих друзей-подруг-родственников сводила на него, думала: посижу первый акт, и уйду — и всегда досиживала до конца. Довольно пошловатый сюжетец про женщину, которая стала мужчиной и через много лет вернулась — или вернулся — к мужу и сыну, режиссер поднял до таких высот трагедии, что зрители в зале и плакали, и смеялись. Настоящая трагедия без юмора и смеха становится ужастиком, а вот когда она приправлена смехом и улыбкой — она реально трагедия. Бывшую жену бесподобно играет Коренев, его бывшего мужа — Борис Невзоров. Это не просто дуэт — это великий, блестящий дуэт двух очень талантливых актеров, которых кино не раскрыло даже на сотую часть.

К сожалению, жизнь Семена Яковлевича в Москве не задалась. Министерство культуры не выполнило обязательств, которые брало на себя, приглашая его в Москву. Определенные трения возникли между режиссером и директором театра. И вообще, питерцы — это ведь особая каста, им в Москве тяжело… Это я про творческих людей говорю!

Но в Москве Спивак подарил мне знакомство и дружбу с семьей Кореневых. Главу семейства мне тоже удалось притащить в наше кафе, причем после спектакля, вместе с ним поехали сам Спивак и жена Владимира Борисовича Алла Константинова — актриса этого же театра. Эта жена меня всю дорогу раздражала — ну как я буду при ней расспрашивать актера про его личную жизнь? Но оказалось все строго наоборот. Коренев обтекаемо и дипломатично обходил стороной свои любовные истории, а вот Алла на каждый мой вопрос восклицала: расскажи, расскажи, как ты не хотел на мне жениться! Или: чего ты скромничаешь, ты же был влюблен в Настю Вертинскую. В общем, я поняла, что интервью надо делать с ней, а не с ним. Но газета — это поток, производство. Я быстренько слепила материал для «Декамерона», но Алла Константинова не выходила у меня из головы. И вот летом я выбрала момент, когда супруги отдыхали на даче, и напросилась к ним в гости. Всего-то 90 км — моя «Шкода» без труда пронеслась по Дмитровскому шоссе — и я у Кореневых. Старая дача в лучших дачных традициях, лес растет прямо на участке. Мы отправили Владимира Борисовича гулять с внуком Егором, а сами сели на балконе второго этажа. Проговорили весь день. Коренев даже забеспокоился: «Алла, ты там лишнего ничего не наговоришь?» Но было уже поздно — Алла рассказала мне всю историю их жизни.

Но куда девать это богатство? И я вспомнила про «Караван историй». Он еще только набирал обороты, но довольно уверенно лидировал по тиражам среди глянцевых журналов. Никого знакомых у меня там не было — я набрала первый попавшийся телефон, попала сразу на замредактора по имени Кирилл. Он сразу все понял и продиктовал электронный адрес. И мой Коренев отправился в путешествие.

Его опубликовали в следующем же номере. Кирилл позвонил, поблагодарил и просил «написать что-нибудь еще». Гонорар, который мне заплатили за этот материал, равнялся моей месячной зарплате. Мне бы тогда пораскинуть мозгами и сосредоточиться на «Караване», уйти туда работать, и писать, писать, писать. Но… мозгов на это не хватило, потому что я уже любила свой «Декамерон», не могла с ним расстаться, ведь я считала его своим детищем!

До чего мне не хотелось туда возвращаться! Никак не могла забыть, как однажды перед Новым годом Хозяин пригласил нас — меня, Жилина и Костылина — на фуршет в собственном кабинете. Такие приемы он ежегодно устраивал для менеджеров старшего звена. И мы поперлись, причем больше всех уговаривал пойти Костылин. Я надела черный бархатный костюмчик с короткой юбкой, привезенный очень давно из Лондона, накрутила на голове что-то типа «бабетты» — это был настоящий жест отчаяния, потому что в принципе я люблю брюки и короткие стрижки. Мы пришли чуть ли не первые, Хозяин радостно пожал нам руки и усадил на кожаный диван. На столике пенилось в бокалах шампанское. Я изображала веселье, Жилин с Костылиным были строго сдержанны. Когда в кабинет потянулись Вичи, они через губу здоровались с нами и становились поодаль кучкой. Так что мы втроем оказались как бы в полной изоляции. Их презрение и брезгливость по отношению к нам они не могли, да и не пытались скрыть! Единственное, чего они не понимали, — зачем Хозяин пригласил сюда «этих Успехов»? При первой возможности я улизнула из этой страны веселья. В коридоре меня догнал Певец. Отводил глаза. Пытался что-то объяснить. «Певец! — сказала я ему, — не парься! Ничего объяснять не надо! Все понятно!»

А теперь мы возвращались. И каждый день должны теперь сталкиваться с ними в коридорах. И с Певцом, и с Сайкиной, и с Длинноволосым художником… Наши пути с Жилиным и Костылиным с этого момента разбегались: Жилин вообще ушел из конторы, а Костылин сел в отдельный кабинет генерального директора рекламного агентства, который вскоре вышел из состава издательского дома и стал отдельной юридической единицей. Костылин тут же нарожал еще кучу малых дочерних предприятий — видно, для того, чтобы крутить деньгами было легче, чтобы наличка всегда была в руках.