Но Коля был молод и горяч, Корвалан еще не освоился в новой должности, они требовали нововведений. Я, понимая, что ничем хорошим этим не закончится, все же посоветовала написать служебную записку на имя генерального директора. Уткин вообще ничего не смыслил в компьютерах, но хотя бы расскажет об этой «служебке» Хозяину, и тот — а вдруг в Америке он проникся новыми компьютерными технологиями и понимает их значение для прогресса? — и сделает необходимые распоряжения. Я хоть и проработала в издательском доме уже много лет, все еще не переболела наивными детскими болезнями «вот приедет барин, барин нас рассудит».

Реакция на записку последовали незамедлительно. Но совсем не та, какую мы наивно ждали. Акимов расценил наше письмо как посягательство на свою вотчину и кляузу на себя лично. Он прибежал ко мне и громко проорал: «Ты вот не знаешь, чем они занимаются, ты не понимаешь ни хрена в компьютерах, ну я тебе покажу!» — что-то в этом роде. Я не сильно испугалась, но ор Акимова мне не понравился. Такие люди, как правило, слов на ветер не бросают, значит, надо ждать большой беды.

Но Акимов превзошел все ожидания. Коля скрыл от меня, что он легко взломал все защиты Акимова, которые его служба установила в целях безопасности, поставил себе и всему своему отделу «аську». А хитрый Акимов не стал сразу докладывать об этом злостном нарушении руководству — и тем более мне, а затаился и стал ждать, когда ребята напишут на самих себя компромат. И дети попались, как кролики в силки.

Красавица Нина была молода и еще училась в институте. Мне она показалась девочкой скромной и вполне приличной. Писала слабо и безграмотно, зато быстрее остальных поняла нашу тематику и таскала хорошие и неожиданные темы. А научиться писать — дело наживное. Нина заходила ко мне в кабинет, непременно краснея и опуская глаза, на редакционных тусовках помалкивала и забивалась в угол, поэтому, когда мне передали толстый пакет со второго этажа от генерального директора, я и предположить не могла, что его содержимое хоть как-то может коснуться этой милой девочки. В пакете лежали распечатки разговоров по «аське» моих новых сотрудников — Леши и Нины. Леша тот еще тоже скромник… Эти двое в течение всего рабочего дня писали друг другу письма, вспоминая свой ослепительный секс — то на природе, то у кого-то на квартире, то прямо здесь, в кабинете издательского дома «Вич-инфо»! Видимо, в присутствии Коли им казалось особым кайфом смаковать подробности своих же сексуальных утех. Месть Акимова оказалась изощренной и жестокой.

Я вызвала Корвалана, показала ему распечатки. На конверте рукой Уткина поставлена резолюция: «разобраться и принять меры». Корвалан посмотрел распечатки и даже покраснел.

— Вот ты их привел, — устало сказала я ему, — ты и принимай меры.

Мне было жалко ребят. Я понимала, что если их и не уволят — они уйдут сами. Так и случилось. Уж не знаю, какие беседы вел с ними Корвалан, но Леша и Коля написали заявления об уходе. Осталась только Нина. Но она сделала вид, что вся эта история не имеет к ней никакого отношения.

Народ неодобрительно ворчал, что на каждого рядового корреспондента приходится слишком много начальников. Это была истинная правда. Я, три моих зама, которые по очереди курировали выход номеров, да еще Недобежкин. Он сам придумал себе должность шеф-редактора и категорически отказался дежурить на выпуске номера. Любой здравомыслящий человек спросит — (и будет прав!): «Что же ты, начальник, не могла заставить его работать так как надо тебе?!» А вот не могла! Потому что Недобежкин — из старого состава Вича и, если помните, был в том самом списке неприкасаемых, который продиктовал мне Хозяин. И кто знал — до какой степени распространялась эта его неприкасаемость?

Что касается Юли Ясной — тут было все понятно. Налицо явная личная симпатия Хозяина к миловидной молодой женщине. С первого же месяца своей работы даже я, бестолковая в таких вопросах, поняла, что не только трогать — но и прикасаться к Ясной не стоит. Юля отвечала в «Виче» за самую любимую и, с точки зрения Хозяина, популярную рубрику про интимную жизнь. С нее когда-то и пошла слава газеты. Она занимала добрую половину места в издании и практически вся от первой до последней строчки делалась Юлей. За это она получала гонорар, несравнимый с другими сотрудниками. А гонорар выдавался раз в месяц: это как раз и был день встречи с генеральным директором Уткиным. Он передавал деньги в пакете, а потом в редакции я раскладывала их по конвертам и раздавала народу. Гонорары, как правило, составляли большую часть заработка журналистов, а у Ясной и вовсе львиную долю.

Я как-то заикнулась при Юле, что считаю несправедливым: треть гонорара всего номера уходит ей одной, две трети делятся между десятью как минимум журналистами. Ясная подняла на меня удивленные глаза и ничего не сказала, гордо удалившись. Зато ровно через пять минут раздался звонок от Хозяина — он звонил лично и в неурочный для Америки час! Голос его показался мне даже незнакомым — такие ледяные нотки сквозили в нем. Он объяснил:

— Разве я вас не предупреждал о том, что Юля Ясная — лучший сотрудник редакции, и платить ей мы должны столько, сколько она заслуживает??? Таких людей надо беречь, а то их куда-нибудь переманят.

Да кому она нужна, подумала я про себя, но ледяные нотки в голосе Хозяина заставили меня трусливо проблеять что-то подобострастное типа «Да-да, будет исполнено».

На самом деле в первые же дни работы мне стало ясно, что Юля никакой не лучший работник, что пишет она слабо и неграмотно. Врач по образованию, она, конечно, умела увидеть нужную газете тему, но идеи для этих тем ей подсказывал целый штат: два сотрудника библиотеки, специально нанятый для этих целей переводчик — ему из Америки присылали кипы специальных изданий каждый месяц, он их переводил и самые интересные темы предлагал Ясной. Ясная пыталась из них написать заметку, которую потом несла профессионалу Недобежкину, и тот уже делал из него конфетку. Поэтому, когда я спросила Недобежкина, чем он будет заниматься, если не собирается вести номера газеты, он мне ответил: «Курировать интимную рубрику Ясной». У меня в ушах сразу зазвенели ледяные нотки хозяйского голоса. И что я могла ему возразить?

Но кроме кураторства, Недобежкин занимался слежкой за мной. Он ведь так хотел стать главным редактором, бедный! Он уже видел себя в моем кресле, и в уютном салоне АУДИ, которая положена по должности, он уже выработал командный голос долгими тренировками и неспешную походку, которой, по его мнению, передвигаются большие начальники, и купил по случаю костюм с блестками, чтобы ходить на приемы к Хозяину… Я, конечно, была ему поперек горла. Он бы от обиды даже уволился — но за долгие годы работы в «диванной» журналистике растерял все свои газетные связи, да и не предлагали больше нигде такой зарплаты, которой столько лет баловал его Хозяин. Слежка за мной выглядела так: он засекал время, когда я приходила на работу, и тут же пытался дозвониться до Америки. Когда ему это не удавалось — писал пространные факсы с указанием грубых нарушений трудовой дисциплины новым главным редактором. Так же факсами он отправлял ксерокопии с моей правкой газетных страниц — неправильной, как он считал. Мне потом рассказала об этом секретарша Хозяина, которая, собственно, все эти факсы и отправляла.

Целый год боролся со мной Недобежкин. Я с ним не ссорилась, не выясняла отношений. Наоборот, всячески подчеркивала перед коллективом свое к нему уважение как высокому профессионалу, коим он, безусловно, являлся.

Через год Недобежкин сдался. Понял, что борьба бессмысленна. Мы стали даже по-дружески беседовать — нас объединила любовь к собакам. Но я не чувствовала себя победителем…

Весной по редакции пронесся слух — Ясная едет в отпуск в Италию на целый месяц! И вскоре после ее отъезда ко мне прискакал Костылин. Он, как всегда, принес на хвосте новость — Хозяин собирается запускать еще одно издание — глянцевый журнал. На какую тему? — хотела спросить я, но вопрос был совершенно лишний — ничего, кроме сисек-писек делать здесь не умеют. Но Костылин забеспокоился — нет-нет, они хотят глянцевый светский журнал, такой как Космополитен или Оффисиел. Костылин прямо винтом крутился на стуле от догадок — кто возглавит новый журнал? «Как кто, — удивилась я, — неужели ты не понимаешь, что все это создается для одного-единственного человека — Юли Ясной?» Костылин даже оцепенел: