Сергиенко выслушал лейтенанта несколько недоверчиво и пошел к окопу Ониловой.

— Вы смелая, — сказал он пулеметчице после того, как с ней познакомился. — Но все‑таки запомните: так близко подпускать врага нельзя. Может случиться, что после первой очереди пулемет будет разбит гранатой, а фашисты окажутся у нас в окопах.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — отчеканила Нина.

Скоро о пулеметчице Ониловой— «второй чапаевской Анке» — знал весь полк, а затем и вся дивизия.

В конце августа — начале сентября перед фронтом Пугачевского и 287–го полков противник сосредоточил до восьми полков пехоты и много артиллерии. Ее огонь по нашей обороне достиг, казалось, всех мыслимых пределов. Доставалось нам и от неприятельской авиации.

Удар, нанесенный затем шестью пехотными полками на 3–километровом фронте, означал новую попытку врага прорваться к городу. Подразделения 287–го полка начали отходить. Положение создалось угрожающее. Но командир дивизии успел перегруппировать свои силы. При всем численном превосходстве противника его застала врасплох дерзкая ночная контратака чапаевцев. Было захвачено много оружия и боеприпасов, взято 600 пленных. Подразделения 287–го полка вернулись на позиции, которые вынуждены были перед этим оставить.

Однако вражеские атаки не прекращались, и оборона 287–го полка опять оказалась прорванной. Трое суток шли бои на высотах западнее Дальника. На передний край вышли штаб и политотдел дивизии, в строй встали все бойцы тыловых подразделений. И враг еще раз был остановлен.

А 17 сентября он вновь начал наступать. Через четыре дня противнику удалось выйти на окраину Дальника. До Одессы оставались считанные километры.

В это время вернулся в Чапаевскую дивизию один батальон Разинского полка, а затем и остальные. Дивизию усилили также запасным стрелковым полком. И 2 октября чапаевцы смогли атаковать врага, решительным ударом отбросить его назад. Были уничтожены три батальона неприятельской пехоты, захвачено 30 орудий, в том числе 4 дальнобойных, которые давно обстреливали город.

9 октября первый батальон разинцев выбивал врага из пригородного селения Татарка. Противник сопротивлялся отчаянно, но рукопашный бой решил дело в нашу пользу. Остатки выбитых из Татарки подразделений начали отходить к Болгарским хуторам, однако путь им был уже отрезан, и 60 вражеских солдат подняли руки.

А между Татаркой и Сухим Лиманом оказался окруженным в этот день 33–й пехотный полк румын. Два часа продолжались жестокие схватки, атаки и контратаки. 1300 человек оставил противник на поле боя убитыми и ранеными, 200 сдались в плен. Мы захватили полковое знамя, оперативные документы и печать, много вооружения. Позиции чапаевцев значительно улучшились.

Все это происходило за несколько дней до того, как Приморская армия по приказу Ставки оставила Одессу. Противник еще несколько раз пытался прорвать оборону чапаевцев, но отбрасывался назад с большими потерями. 14 октября он прекратил атаки на этом участке фронта и, как установила наша разведка, приступил к укреплению своих позиций…

Взять осажденную Одессу с боя фашисты так и не смогли. Последние дни обороны убедительно подтверждали: мы уходим непобежденными.

Встречи со старыми сослуживцами часто бывают неожиданными, особенно на войне. В первых числах августа 1941 года, когда бои шли на дальних подступах к Одессе, я был на оборонительных рубежах 25–й Чапаевской дивизии. В дивизию прибыл незнакомый, как мне сперва показалось, генерал–лейтенант. Увидев его издали, я подумал, что это, наверное, какой-нибудь представитель командования Южного фронта. И вдруг узнал в генерале Георгия Павловича Софронова.

Под его началом я служил в свое время в 17–й Нижегородской стрелковой дивизии, которой Г. П. Софронов бессменно командовал все двадцатые годы. Мы не просто уважали, а скажу больше — любили своего боевого комдива–краснознаменца. Любили за сильный и самобытный характер, за душевность и прямоту, за кипучую энергию и настоящую партийность. Потом судьба долго не сводила меня с ним, и, конечно, я очень обрадовался этой встрече.

Георгий Павлович сообщил, что он только что назначен командующим Приморской армией, и это означало, что нам снова служить вместе. Я возглавлял артиллерию той же армии, основное ядро которой составил 14–й стрелковый корпус, где я был до этого начартом.

Приморская армия создавалась для защиты Одессы, и Г. П. Софронов сразу стал обсуждать со мною, как организовать оборону города. Задача была нелегкой: к Одессе рвалась крупная группировка противника, а мы располагали всего тремя стрелковыми дивизиями, с боями отходившими от границы.

В качестве командующего артиллерией Приморской армии мне выпала честь участвовать в обороне как Одессы, так и Севастополя. В этих записках речь пойдет о Севастополе. Но я начал с Одессы, потому что в обороне обоих городов есть определенная преемственность. И то, чему научили бои за один, весьма пригодилось, когда пришлось защищать другой.

Мы вступили в борьбу за Одессу, не имея достаточного опыта взаимодействия с артиллерией флота. Однако о том, что надо рассчитывать и на нее, Г. П. Софронов предупредил меня уже при той первой встрече. Это заставило задуматься об объединении управления всей артиллерией — армейской, береговой, а также корабельной для наиболее эффективного использования ее общей огневой мощи.

Так пришлось практически решать задачу, о которой раньше мы и не думали. Кто до войны мог предполагать, что нам придется защищать с суши такой город, как Одесса (не говоря уже о Севастополе)? Артиллерия береговой обороны предназначалась исключительно для борьбы с морским противником. Уже во время военных действий она начала перестраиваться для использования на сухопутном фронте, где применялась затем очень успешно.

Одесская военно–морская база располагала стационарными и подвижными батареями, насчитывавшими в общей сложности 35 орудий. Наиболее мощные батареи имели калибр 180–203 миллиметра, дальность их стрельбы достигала 40 километров. Начальник штаба артиллерии Приморской армии майор Н. А. Васильев (он пришел вместе со мною из 14–го корпуса) побывал на береговых батареях, познакомился с командирами, совместно с ними наметил места корректировочных постов флотской дальнобойной артиллерии. Это и было началом боевого взаимодействия с нею.

События развивались быстро, все организационные вопросы приходилось решать в ходе боевых действий. К утру 11 августа, в процессе общей перегруппировки войск и создания секторов обороны, были образованы артиллерийские группы поддержки пехоты, куда вошли артполки стрелковых дивизий и подвижные батареи береговой артиллерии (преимущественно среднего калибра). Одновременно создавались группы дальнего действия— из дивизионов армейской артиллерии, подвижных 152–миллиметровых батарей и частично из стационарных батарей береговой обороны.

Артиллерийские полки и отдельные артдивизионы, вошедшие в Приморскую армию, были укомплектованы почти полностью и, отходя от границы, сохранили высокую боеспособность. Всего, вместе с артиллерией береговой обороны, под Одессой набиралось 410 орудий и минометов (не считая ротных). К этому должны были прибавиться еще орудия кораблей.

С отходом частей Западного и Южного секторов на рубежи, близкие к морю, их стала поддерживать и корабельная артиллерия. В Восточном секторе, который с самого начала имел небольшую глубину, артиллерия кораблей использовалась еще раньше.

Командарм Г. П. Софронов смело положил в основу всей тактики Одесской обороны принцип самых активных действий. При этом Георгий Павлович решительно поддержал идею объединить управление всей наличной артиллерией в руках командующего артиллерией Приморской армии и его штаба. Это было осуществлено и полностью себя оправдало, позволив создать при довольно ограниченном количестве орудий такую систему огня, которая не раз приводила противника в смятение и изо дня в день наносила ему большие потери.