Комбат–два Яков Мартынович Пчелкин долго держался на своем старом КП. Его прикрывала «счетверенка» на «Сливе». Комендантский взвод Савченко много раз открывал огонь по автоматчикам, поддерживая с фланга свои роты. Потом прямым попаданием снаряда разбило «счетверенку» на высотке. Оба моряка — Поляков и Кудинов — были убиты. Выбыл из строя раненый лейтенант Савченко. За пулемет становился то сам Пчелкин, то остававшийся с ним Куролесов.

После полудня комбату пришлось все‑таки покинуть свой обжитый КП и перебраться по траншеям на новый — за позициями шестой роты. Она в этот день неоднократно вступала в рукопашный бой, а немецкие танки появлялись и над траншеями. Рота потеряла командира и многих бойцов. Оставшихся в строю возглавил командир взвода лейтенант Васильев. За день он лично подбил гранатами два танка.

Под вечер, когда Пчелкин был вызван к комбригу и на новом КП батальона оставались Ершов с Куролесовым, пришлось и тут отбиваться от прорвавшихся автоматчиков и танков. Комиссар, подобно тому, как это сделал накануне комбат, попросил, чтобы по району КГТ открыла огонь своя артиллерия. Это помогло отбить вражескую атаку.

В направлении кордона Мекензи № 1, от которого уже не так далеко и до Северной бухты, выступала как бы изогнутым волнорезом наша вторая позиция, обращенная на северо–восток. Оборона ее становилась главной заботой командира бригады.

—-Там надо сплотить кому‑то все подразделения, — делился Потапов своими мыслями. — Кулиниченко ранен… Кого бы туда послать — сильного, надежного человека.

— Давайте пошлем майора Кохно, — предложил я. — Все равно его батареи в том же районе.

— Хорошо, вызывайте его, — согласился Алексей Степанович. Решения, в том числе и касавшиеся разных назначений, он принимал быстро.

Иван Ильич Кохно командовал дивизионом противотанковых пушек. В бригаду он попал при ее формировании, из госпиталя, где лечился после ранения, полученного на другом фронте. А перед войной служил преподавателем в артиллерийском училище. При отражении декабрьского штурма дивизион Кохно был единственным артиллерийским подразделением, находившимся непосредственно в боевых порядках 79–й бригады. Все у нас относились с уважением к этому аккуратному и исполнительному, всегда подтянутому майору.

— Товарищ Кохно, я вас знаю как стойкого, смелого и рассудительного командира, — сказал Потапов Ивану Ильичу, явившемуся на КП. — Возьмите в свои руки управление всеми подразделениями второй позиции. Надо не допустить, чтобы противник там прорвался. Особенно важно закрыть ему выход из Камышловского оврага.

— Задача ясна, — ответил майор. Через четверть часа он с военкомом своего дивизиона И. А. Кузнецовым был уже на месте.

В «отряде Кохно» — так мы стали называть все вверенные Ивану Ильичу подразделения — набралось около 150 человек. Из штаба бригады мы дали в помощь Кохно начальника оперативного отделения старшего лейтенанта П. Г. Банкета (это был мой «выдвиженец», командовавший раньше взводом ПВО). В отряд вошла рота противотанковых ружей лейтенанта Ф. М. Грабового.

Как мы и предполагали, танки, а затем и автомашины противника пытались воспользоваться дорогой, ведущей наверх из Камышловского оврага. И как только они выходили из лощины, замедляя ход на повороте, по ним, с расстояния 300–400 метров, без промаха били пушки и противотанковые ружья. Танки вспыхивали, а автоцистерны с горючим сразу взрывались, загромождая дорогу обломками.

Небольшой отряд майора Кохно прочно держался на своей позиции и на целую неделю стал для врага тем трудным «орешком», который немцам никак не удавалось раскусить.

9 июня батальон старшего лейтенанта Оришко вел тяжелый бой уже в полуокружении. Фашистские самолеты, как и перед штурмом, сбрасывали кроме бомб железные бочки, тракторные колеса… Батальон по–прежнему дрался стойко. Раненые после наскоро сделанной перевязки возвращались в строй. Но батальону надо было чем‑то помочь. Решили взять со второй позиции часть роты автоматчиков. Ее командир только что выбыл из строя.

— Назначьте кого‑нибудь из штаба, — приказал комбриг.

Рядом стоял майор Николай Кузьмич Афонин, наш начальник связи.

— Разрешите пойти мне, — попросил он.

— Хорошо, — согласился я. — Но прошу быть осторожным. А то в штабе никого не остается…

Автоматчики прорвались к Оришко, когда остатки батальона держались из последних сил. И еще раз удалось отбросить фашистов назад. Но майор Афонин в штаб уже не вернулся: в этом бою он был ранен разрывной пулей.

Несколькими часами позже выбыл из строя и тяжелораненый командир первого батальона старший лейтенант Оришко. Наши командные кадры таяли. В этот же день был ранен комиссар бригады Иван Андреевич Слесарев. Его обязанности принял начальник политотдела С. И. Костяхин.

Вечером на левом фланге в руках противника оказалась «высота с памятником» — так называли мы возвышенность, где стоял обелиск в честь событий первой Севастопольской обороны. Эта небольшая высотка приобретала сейчас важное значение, как и любой рубеж на пути к кордону Мекензи и Северной бухте.

— Немцев с высоты надо выбить, — сказал Потапов, уезжавший в это время по вызову командарма. — Поручите это третьему батальону.

Раненый комбат Кулиниченко продолжал руководить подразделениями, но такую задачу, как овладение высотой, можно было возложить в батальоне только на начальника штаба старшего лейтенанта М. Л. Латмана. Я объяснил ему, что захватывать высотку надо ночью, потому что днем будет гораздо труднее.

Была уже полночь, когда Латман вместе со старшим лейтенантом А. И. Сафроновым повели на высоту группу человек в двадцать — все, что оставалось от седьмой роты. С КП бригады были видны пулеметные трассы завязавшегося боя. Высотку и все вокруг стали освещать немецкие ракеты. Почувствовав, что Латману может понадобиться поддержка, я послал ему в подкрепление группу бойцов из второго батальона, с двумя противотанковыми ружьями.

Этот сводный отряд занял и высоту, и позиции вдоль проходившей около нее шоссейной дороги. На следующий день враг трижды пытался вернуться сюда, но выбить наш отряд не смог. При отражении фашистских атак там был убит командир седьмой роты Анатолий Ильич Сафронов. Он запомнился мне как удивительно спокойный человек с сильным и твердым характером.

Старший лейтенант Латман и его бойцы ушли с «высоты с памятником» только по приказу, когда потребовалось выполнять новую задачу на другом рубеже.

Рано утром 10 июня, после того как враг уже обошел наши фланги, штаб перешел на запасный КП — в тот самый домик дорожного мастера, где три с половиной месяца назад произошло мое неожиданное назначение в 79–ю бригаду. Кстати сказать, он еще с декабрьских боев, когда командный пункт бригады тоже располагался тут, был известен в армии как «домик Потапова».

Комбриг сразу же отправился в батальоны, а я стал налаживать работу на новом КП. Вдруг вбежал боец из комендантского взвода и крикнул, что сюда идут танки. Выскочив из домика, я увидел с десяток немецких танков — они действительно шли к командному пункту по лощине и вдоль дороги, стреляя на ходу.

Я побежал к стоявшей недалеко 76–миллиметровой пушке и вместе с расчетом вкатил ее на соседний пригорок. Когда мы установили пушку в кустах, до танков оставалось метров пятьсот.

— Целься лучше! — сказал я наводчику, подавая снаряд.

Первым же снарядом один танк был подбит. Затем расчет орудия подбил еще два танка. Завязалась артиллерийская дуэль. Немецкие снаряды рвались около нас, но осколками никого серьезно не задело. Кончилось тем, что уцелевшие танки повернули назад и скрылись. К сожалению, я не запомнил фамилии меткого наводчика. А командовал орудием сержант Николай Париенко. Оказалось, что за его расчетом уже числилось три подбитых танка.

10 июня было очень тяжелым днем. Подтянув свежие части, противник при поддержке артиллерии и авиации возобновил атаки. Пытаясь вклиниться сильной ударной группой — в нее входило до 70 танков—между нами и нашим левым соседом (теперь это уже была 345–я дивизия), фашисты, как и в декабре, рвались к Северной бухте.