— На участке Пшеничного противник поднялся в атаку. Судя по всему, бой приближается к его НП. Ожидаю, что с минуты на минуту поднимутся и здесь. Видите, сыплют мины, как горох. Сейчас сделаю налет потой батарее, что бьет из‑за высоты… А вы, товарищ комиссар полка, все‑таки малость пригнитесь, а то наш окопчик не рассчитан на ваш рост…

Прильнув к стереотрубе, Леонов передает связисту очередную команду.

— Пройду к Пшеничному, — решает Коновалов.

Высокий, широкоплечий, он легко и ловко выбрался из окопа. Фатичев и я бежим за ним. Быстро ложимся, когда вблизи подымается дымный столб разрыва, переползаем простреливаемую из пулеметов поляну… Вот и НП 7–й батареи. Один за другим скатываемся в окоп.

Тут ведет огонь из пулемета сержант Макаров.

— Да это ж посевная, а не прицельная стрельба! — с ходу бросает ему военком полка.

Между кустами замелькали фашистские солдаты. Коновалов сам берется за пулемет, грудью прижимается к стенке окопа, упираясь в другую стенку ногой. В его могучих руках «Дегтярев» кажется игрушкой. Комиссар посылает короткие очереди то в одну, то в другую сторону, а сам словно замер, не дрогнет ни одним мускулом.

— Вот это стрелок! — не скрывает восхищения Макаров.

— Гранаты к бою! — командует Коновалов.

Все в окопе прижались к брустверу. В подползающих гитлеровцев полетели гранаты, зачастили выстрелы винтовок.

— Пшеничный, почему молчит ваша батарея? — не отрываясь от пулемета, кричит военком.

Нет связи, двое ушли на линию… — отвечает комбатр, стреляя из автомата.

— Есть связь! — высунулся из блиндажа телефонист.

Наши снаряды стали рваться невдалеке перед окопом. Все вокруг окуталось дымом. Когда он рассеялся, на месте густых кустов оказалась черная, изрытая прогалина. Мы насчитали на ней десятки трупов немецких солдат, присыпанных землей. Атака была отбита…

— Герои, герои ваши ребята! — говорил Коновалов, возвратившись на КП дивизиона. И приказал Фатичеву: — Когда станет потише, позаботьтесь, чтобы люди могли по очереди съездить в Севастополь. Пусть немного отдохнут в городе.

25 декабря батареи 3–го дивизиона оказались не прикрытыми пехотой. До роты фашистских автоматчиков внезапно навалилось с тыла на позицию 9–й батареи. Автоматы застрочили прямо за спиной у орудийных расчетов, пули зазвенели по щитам гаубиц. Несколько бойцов упало на месте.

— Заноси лафет, разворачивай за колеса! — крикнул своему расчету не растерявшийся младший сержант Владимир Зозуля. И через минуту повернутое орудие ударило по автоматчикам.

Но в окопах батарейцев уже рвутся гранаты. У одной гаубицы дело дошло до рукопашной, там тяжело ранен комиссар батареи политрук Данильченко. Несколько автоматчиков, выскочив из‑за кустов, бросились на расчет Зозули. Два артиллериста, сраженные в упор, падают в ровик. Сам Зозуля, прикрываясь орудийным щитом, метает гранаты, потом берется за винтовку.

И снова открывает огонь орудие, у которого Владимир Зозуля остался с одним бойцом. Рядом рвется граната, падает, схватившись за грудь, последний боец расчета. Весь в крови и командир орудия, но он загоняет в ствол еще один снаряд…

Узнав о происходящем на огневой позиции, Халамендык спешит туда с разведчиками и связистами с наблюдательного пункта. А майор Шаров уже приказал комиссарам 7–й и 8–й батарей (они — старшие на огневых позициях) вести на помощь 9–й всех, кто непосредственно не занят ведением огня.

Помощь подоспела вовремя. Оставив до полусотни трупов, фашистские автоматчики отошли. В ячейках вблизи орудий артиллеристы похоронили восемнадцать своих товарищей. Раненых отправили в госпиталь. В их числе был и Даниил Васильевич Халамендык.

Младший сержант Зозуля, отделавшийся легкими ранениями, на отрез отказался идти даже в свою санчасть. Володя Зозуля— любимец батареи. Его сноровка, находчивость, способность действовать невероятно быстро не раз восхищали и товарищей, и командиров. Когда ведется беглый огонь, Володя, бывало, произведет выстрел, отскочит, словно мячик, от орудия и тут же снова прильнет глазом к панораме. Егр часто называли прирожденным наводчиком. А в этот день Зозуля показал себя просто героем.

28 декабря немцы выдохлись и прекратили атаки на правом фланге Чапаевской дивизии. Наши 7–я и 8–я батареи получили приказ развернуться на 180 градусов. С новых наблюдательных пунктов огонь гаубиц был направлен против вражеских частей, наступавших на станцию Мекензиевы Горы.

В это время в наш тыл пробралась еще одна группа автоматчиков, правда небольшая. Снова прервалась связь. Посланные восстанавливать ее красноармейцы Конник и Башкатов приняли в лесу неравный бой. Связь восстановилась, батареи возобновили огонь. Но связисты, до конца выполнившие свой долг, не вернулись на КП. Их похоронили у кордона Мекензи в первый день нового, 1942 года.

В новогоднее утро наши батареи вели огонь уже не по наступающему, а по отступающему противнику.

Отходил он и перед фронтом 54–го полка Чапаевской дивизии. Видно было, как гитлеровцы с ранцами за плечами по ходам сообщения покидали высоту 115.7. Командир полка попросил нашего комдива Шарова дать в 12 ноль–ноль пятнадцатиминутную артподготовку, после которой поднял свои поредевшие за последние дни роты в атаку. И прежде чем противник опомнился, чапаевцы продвинулись на 300–500 метров.

Декабрьский штурм Севастополя был отбит. Свой вклад в это внес и наш дивизион. Он создал на своем участке непреодолимый для врага огневой барьер. Но к концу декабря артиллеристы были настолько измотаны, что держались лишь ценою нечеловеческих усилий.

Измученные тяжелыми боями, мы восторженно встретили известие об успешной высадке наших войск в Керчи и Феодосии. Это была неоценимая помощь защитникам Севастополя,

В начале января на Мекензиевы горы перебросили 172–ю стрелковую дивизию. Вместе с нею прибыли сюда и два дивизиона нашего артполка. 1–й дивизион занял огневые позиции севернее кордона Мекензи № 1, 2–й — между кордоном и станцией Мекензиевы Горы. 172–я дивизия начала отдельными ударами улучшать свои позиции, выбила немцев из Бельбека и с северных склонов Бельбекской долины. Эти рубежи удерживались всю зиму.

2–м дивизионом, как и прежде, командовал капитан Мезенцев. А командиром 1–го стал вместо убитого майора Мирошниченко бывший помощник начальника штаба полка Николай Федорович Постой — старший лейтенант двадцати четырех лет от роду, известный своей храбростью. Он взял к себе командиром взвода управления такого же отважного сержанта Артуша Игитяна из 7–й батареи и вместе с ним проводил большую часть времени в боевых порядках поддерживаемой дивизионом 79–й стрелковой бригады.

Уже весной, в конце апреля, вернулся в полк Даниил Васильевич Халамендык, ставший капитаном. Четыре месяца пролежал он в госпитале, оставив там одну почку, пробитую в декабре осколком.

Комдив Николай Иванович Шаров взял меня с собою, когда ездил за выздоровевшим Халамендыком. Даниил Васильевич всю дорогу ерзал на сиденье «газика», охваченный радостным нетерпением.

— Ох, и соскучился! — признавался он. — Все предлагали эвакуировать на Кавказ, да куда ж я от своих орлов!.. Как там Федя‑то Сухомлинов?

— Федя молодцом, справляется. И ребята его любят, —отвечал майор Шаров.

После ранения Халамендыка сержант Федор Тимофеевич Сухомлинов вступил в командование его батареей и вскоре получил звание младшего лейтенанта. А комиссаром у него стал Александр Канищев, бывший заместитель политрука. Они давние друзья, до войны вместе служили рядовыми бойцами.

У полкового КП к нам присоединился военком Коновалов.

— А, герой приехал! — шумно приветствовал он Халамендыка и втиснулся на переднее сиденье. Старенький «газик», преодолев кое‑как ухабы лесной дороги, доставил нас на огневую позицию 9–й батареи. Здесь уже собрались по приказу комдива командиры и комиссары батарей.

— В блиндаж бы надо спуститься, да больно денек хорош. Поговорим в виде исключения на полянке, — решает военком полка.