В бучатинской школе, еще раньше переоборудованной гитлеровцами под казарму, разместился немецкий гарнизон — около трёхсот человек. Однажды он выехал на прочесывание Орликовских лесов, рассчитывая уничтожить партизан. А партизаны, заблаговременно извещенные об этом, тоже снялись с лагеря, обошли карателей и после короткой схватки с оставшейся в деревне охраной ворвались в Бучатин и сожгли оставленную немцами казарму.

Население поддерживало народных мстителей, помогало им, а иногда и само указывало объект диверсий. Так было, например, с одной местной МТС. Фашисты собрали туда весь уцелевший инвентарь из трех МТС района, починили двенадцать тракторов, наладили машины, восстановили нефтебазу, поставили своего управляющего и начали весенний сев. Работать приходилось колхозникам, отбывая барщину по четыре дня в неделю. Работали не только машинами МТС, но и своим инвентарем, своим тяглом. В этом колониальном крепостном хозяйстве как нельзя ярче и нагляднее выразился весь фашистский «новый порядок», и понятно, что этот рабский порядок до глубины души возмутил крестьян, привыкших к свободному труду в Советской стране. Трактористы пришли к партизанам, рассказали в чем дело и просили помочь. Надо разбить машины, спалить горючее, уничтожить этот оплот немецкой колониальной политики.

В отряде была совсем особая организация. Не имея никакого опыта, партизаны продолжали вести работу так же, как это было в подпольном комитете. Командование было выборное, и, кроме командира, существовал еще свой «реввоенсовет» — Каплун, Гончарук и Лагун. Но не командир и не «реввоенсовет», а общее собрание отряда решало вопросы большинством голосов. В боевой обстановке такой порядок неуместен. Постоянно возникали опоры, пререкания, возражения, сомнения, Так получилось и с вопросом об МТС. «Реввоенсовет» решил, а на собрании начались рассуждения и споры. Тогда капитан Воробьев — бывший чекист, бесстрашный человек — заявил, что он, не дожидаясь санкции собрания, пойдет и сам, с одним только наганом проведет эту операцию. Ему возражали, говорили, что это невозможно, хотели поднять на смех, но он стоял на своем. В конце концов Каплун, вопреки мнению собрания, послал Воробьева на операцию. И тот пошел, взяв с собой только двух бойцов.

А задание было и в самом деле нелегкое. МТС находилась на шоссе Москва — Варшава, по которому постоянно двигались немецкие войска. Местность кругом была открытая. Охрану хозяйства нес взвод голландцев — из той нечисти, которую фашисты собирали по всей Европе и бросали на нашу страну.

Воробьев со своими помощниками ночью добрался до МТС и целый день провел рядом с ней, спрятавшись в кустах. Как только стемнело, он вошел в казарму, занимаемую охранниками:

— Руки вверх!

И два раза выстрелил в воздух.

Его товарищи снаружи разбили окна и подняли шум.

— Сдавайтесь, а то всех перестреляем!

Голландцы подняли руки и были обезоружены.

Партизаны захватили несколько винтовок, два ящика патронов и ящик гранат. Но старшего охраны в казарме не было. С трудом объясняясь на ломаном немецко-голландско-русском языке, дознались, что он в гостях у своей переводчицы.

Он в этот день заказал зажарить гуся как-то по-особому, по-голландски. Весь вечер молодая переводчица и старуха, с которой она жила, копошились у печки, а к ужину принесли на стол это необыкновенное блюдо и рядом с ним поставили пару бутылок вишневки. Чем не пир! Ради него, должно быть, и ехал в Россию этот европейский бродяга…

Воробьев постучал в квартиру переводчицы. Старушечий голос спросил:

— Кто там?

— Партизаны. Открывай!

Короткая возня, приглушенные голоса, и дверь открылась. Две женщины — старая и молодая — встретили партизан. Голландца не было. Что же это? Неужели ошиблись? Неужели ему удалось убежать? В таком случае он может привести подкрепление, и тогда задание не будет выполнено.

Наскоро начали обыскивать квартиру. Под периной нашлись китель и брюки. На печке оказались сапоги. А где же он сам?..

Он появился неожиданно. Сначала зазвенела и съехала набок заслонка у русской печи, а потом оттуда высунулись босые ноги.

— Вот он!.. Тащи!.. Вылезай!..

Понукаемый партизанами вояка кое-как выбрался на свет, обожженный и перепачканный. Он хотел пересидеть в печи партизанский налет — и не выдержал: ради его знаменитого гуся печь топили слишком жарко.

После этого партизаны заставили пленных голландцев своими руками разрушить машины, зажечь нефтесклад и в ту же ночь с трофеями вернулись в лагерь.

Много замечательных людей было в этом отряде. Многое бы можно было рассказать и о начальнике штаба старшем лейтенанте Гончаруке, и о лейтенанте Криворучко, и о старшине Черкашине, и о Николае Велько — коренном полищуке. У Велько фашисты расстреляли не только всю семью, но и всех родственников — более семидесяти мужчин, женщин и детей. А все имущество разворовали или сожгли. Только и осталось у человека, что ружье да две собаки, две большие охотничьи собаки, которые были с ним в лесу. С тех пор Велько яростно мстил врагам, не расставаясь с оружием. И со своими четвероногими друзьями он тоже не расставался. С ними вместе он пришел в отряд, с ними вместе переносил все трудности партизанской жизни.

В отряде были не только мужчины. С самого начала работы подпольного комитета в ней участвовала Тоня Бороденко — зубной врач. Типичная украинка — черноволосая, смуглая, черноглазая, постоянно жизнерадостная и задорная — эта девушка была родом из Донецкой области, там у нее осталась мать. Но сама она оказалась во время войны в Белоруссии, здесь ее и застала немецкая оккупация; выехать не удалось. Она работала по специальности — зубным врачом. Связалась с подпольным комитетом, выполняла его поручения, ушла с ним в лес, партизанила наряду с мужчинами и не хуже мужчин.

Была еще Лиза Ляндерс. Родом она из Минска, окончила там десятилетку, работала чертежницей, готовилась поступить в театральный институт. Всю ее семью расстреляли фашисты, а она бежала из Минска и, блуждая лесами, встретила, партизан. Далеко занесла ее судьба, и никогда, вероятно, она не думала, что ей придется быть партизанкой, участвовать в боевых операциях и первую свою роль — роль невесты — играть не в театре, а при выполнении боевого задания. Да, в отряде частенько вспоминали, как Лиза справляла свою «свадьбу».

Во что бы то ни стало надо было уничтожить большой склад сена, заготовленного немцами. А в местечке В., где он находился, стоял значительный гарнизон, и охранялось сено очень строго. Как ни старались, как ни хитрили, — подобраться к складу не удавалось ни днем, ни ночью.

Тогда решили устроить инсценировку свадьбы и для исполнения роли невесты выбрали Лизу. Она — красавица: высокая, стройная, глаза у нее большие, черные и тонкие, словно нарисованные брови.

Нелегко было организовать такое «выступление», и, пожалуй, труднее всего — подыскать костюм для «невесты»: ни у партизан, ни в немецких складах ничего подходящего не нашлось. Но в конце концов какая-то старушка, сочувствовавшая и помогавшая народным мстителям, вытащила откуда-то из сундука старинное платье и какие-то ленты — все, в чем она сама венчалась лет сорок тому назад.

Нарядить «жениха» (эту роль выполнял Петр Кравченко) и «поезжан» было значительно проще.

И вот среди бела дня расселись партизаны на подводах, гармонист растянул мехи, и лошади (тоже разукрашенные по-праздничному) на рысях влетели в местечко. Песни. Хмельные выкрики. Встречные немцы, глядя на подгулявших крестьян, посмеивались:

— О гут! Гут нэвьеста!

Но, усердно изображая пьяных и стараясь наделать как можно больше безалаберного шума, партизаны помнили свое дело, зорко смотрели по сторонам, и вся инсценировка была у них строго рассчитана.

Около склада как бы случайно лошадей попридержали, гармонист соскочил с телеги и пошел по кругу, откалывая замысловатые коленца. За ним — Лиза, Петька и остальные участники.

Часовой сначала не проявлял особого беспокойства, но затем, видимо, заподозрив что-то неладное, вскинул автомат, но выстрелить не успел. Он упал, сраженный партизанской пулей.