С подзорной трубой, как адмирал, на мостике «Морского волка» стоял сам чернобородый янки. Минувшей зимой его шхуна побывала в доке. Там сменили двигатель, сделали ледовую обшивку, выкрасили шхуну под цвет моря, вооружили. Никакие встречи в открытом море не страшны были теперь «Морскому волку».

Чернобородый вышел из Нома и держал курс на острова в проливе Беринга. Зимой ему посчастливилось сделать приличный бизнес: по сходной цене он закупил большую партию залежалых товаров. Коммерция эта обещала высокие прибыли. Но сейчас главное было даже не в этом: главное — первому посетить как можно больше поселений и собрать в них пушнину.

Янки спешил.

— Полный вперед! — то и дело кричал он в машину, отрываясь от подзорной трубы.

Шхуна быстро лавировала между крупными льдинами. По бортам шуршала мелочь. Иногда ощущались небольшие толчки. Но хозяин командовал «полный вперед», и моторист выполнял приказание.

Вдали уже виднелись острова.

Капитан поглядел на часы, зажег потухшую сигару.

— Самый полный вперед! — гаркнул он снова.

— Есть, хозяин, самый полный вперед, — послышался ответ.

Но скорость не увеличилась: двигатель и без того работал на пределе.

Солнце спускалось к горизонту. Еще два-три часа, и оно, ненадолго растворившись в зареве заката, начнет снова взбираться вверх. А с началом дня эскимосы могут уйти на промысел, и придется напрасно тратить время, ожидая их возвращения. Надо поспеть к острову до начала охоты.

За долгие годы общения с народами крайнего северо-востока Азии владелец «Морского волка» изучил их быт, мог обходиться без переводчика.

«Язык…» — посмеивался он в густую бороду. Немелькын — хорошо, этки — плохо, неушка — девушка, тумга-тум — друг-приятель, акамимель — спирт, песец, лисица, клык — вот и весь язык, так полагал он. «Да и какой может быть у дикаря язык, — обычно говаривал он приятелям в Штатах, — если ум взрослого эскимоса подобен уму трехлетнего американского ребенка». Об этом свидетельствует в одном из своих трудов и американский «ученый»-эскимосовед.

Острова приближались. Издали они казались мертвыми, но на самом деле в этот час там кипела жизнь. Эскимосы только недавно возвратились с промысла, поделили добычу, разнесли ее по ямам-хранилищам, и теперь женщины варили мясо, а старики важно расхаживали от землянки к землянке.

Берег пустел. Все меньше виднелось людей, и вскоре лишь один Тымкар продолжал вкапывать в землю китовое ребро: он начал строить свою землянку.

Закат пламенел. Пролив расцветился перламутром с оранжево-зелеными прожилками.

— Тымкар, — Сипкалюк выглянула из землянки дяди. — Иди, ты устал, однако.

В ее руках была иголка с тонким сухожилием вместо нитки. Сипкалюк шила меховой полог из шкур: их собрали эскимосы почти из каждой землянки.

— Э-эй! — вдруг возбужденно воскликнула она. — Смотри, смотри! Шхуна идет, Тымкар! — она совсем вылезла из землянки, вся склонилась вперед, приложив ладонь ко лбу, над глазами.

Действительно, к острову подходила шхуна. Тымкар удивился, что сам не заметил ее. Сердце его радостно застучало. Шутка ли, после долгой зимы у них сейчас будет чай, табак и кумач на камлейку Сипкалюк! А может быть, удастся получить и винчестер? Глаза Тымкара загорелись. Он радостно закричал на весь поселок:

— Хок-хок-хок! Шхуна идет. Поднимайтесь, однако.

Сипкалюк уже скрылась в землянке, растолкала Майвик; Тагьека не было дома, он накануне отправился в Ном. Майвик заторопилась, хотя ей и нечего было собирать для обмена: все шкурки, полученные от Тымкара за пользование винчестером, муж забрал с собой. Но все равно, кто же не выходит встречать первую шхуну! «Ничего, — думала она, — лучше идти к шхуне с пустыми руками, чем плыть в Ном».

Ей пришлось и весной выдержать серьезный бой с Тагьеком, но переселиться вновь за пролив она отказалась наотрез. И Тагьек отплыл один, пригрозив, что не вернется совсем.

Прихватив с собой меха, эскимосы вышли на берег, начали готовить байдары к спуску на воду.

Шхуна бросила якорь.

Чернобородый спустился с мостика и направился к трюму-лавке. По той спешке, с какой эскимосы собирались на берег — в подзорную трубу он отлично это видел, — янки безошибочно определил, что явился сюда в эту навигацию первым.

Отперев дверь плавучей лавки, купец зашел за прилавок, зажег фонарь, оглядел товары, закурил. Ароматный дымок сигары струйкой потянулся вверх. Хозяин поглаживал богатую черную бороду.

Шхуна слегка покачивалась.

За морем и берегом теперь наблюдал вахтенный.

Эскимосы что-то мешкали. Они столпились, спорили. Пользуясь свободной минутой, янки открыл бутылку рома. Ром веселит сердце, с ним легче торговать.

На острове Тымкар говорил эскимосам:

— Это человек лукавой речи. Берегитесь его. Я не дам ему ни одной шкурки. Пусть отсохнет мой язык, если я говорю пустое!

«Но кто знает, верно ли говорит этот чукча?»— думали островитяне. Трудно верить человеку, когда хочется курить, хочется крепкого чаю. Ведь целую зиму с таким нетерпением они ждали этого радостного дня.

— Как можно отказываться от обмена? — неодобрительно заметил один из стариков. — Так никогда и никто не поступал из нашего народа.

Подростки окружили взрослых, заглядывали им в лица, прислушивались к словам, сгорая от нетерпения. Как медлительны эти старики!

— Тымкар, — подступила к нему жена. — Старики гневаются. Пусть…

— Если ты женщина — молчи! — гневно оборвал он ее.

Обиженная грубостью, Сипкалюк отошла от него. Зачем он так сказал ей при всех?.. Разве она хочет ему зла? Он еще никогда так не поступал с ней.

Суеверные эскимосы колебались. Кому же приятно начинать торг, когда этот чукча каркает, как ворон.

А Тымкар все говорил. Он рассказывал, как янки угостил уэном дев дурной водой, а потом, когда чукчи потеряли разум, он соблазнял их товарами и увез его за пролив.

— Возможно даже, что он — не человек…

— Черт их подери! — вслух выругался владелец «Морского волка». — Разве за этим я шел полным ходом, чтобы теперь терять время из-за этих дикарей? Эй, на палубе! — гаркнул он, задрав бороду вверх. — Где же эти «индейцы»?

Эскимосы по-прежнему стояли толпой на берегу.

— Однако в его голове верные думы, — поддержал Тымкара старик Емрытагин, подаривший зимой Тыкосу щенка. — Если обманщик — зачем станем торговать? Есть и другие «сильные товарами люди». Подождем.

«А верно ли это?» — думали другие. Женщины стояли опечаленные, но еще надеялись, что торг состоится. Среди мужчин было явное замешательство. Высказав все, гневный Тымкар хотел уже уходить, как вдруг в толпе произошло движение. Со шхуны спускали шлюпку.

— Берегитесь, обманщик это! — еще раз возбужденно выкрикнул Тымкар.

В шлюпке стоял чернобородый янки. Высокие голенища его сапог были пристегнуты ремешками к кожаным брюкам. За поясом торчал пистолет, в зубах — сигара. Двое матросов гребли.

Эскимосы косились на оружие. Они терпеть не могли, когда к ним являлись вооруженные люди.

— Ну вы, черномазые! — еще из шлюпки приветствовал их янки. — Чего чешетесь? Вам разве не нужны товары?

Смущенные речами Тымкара, люди на берегу молчали. Никому не хотелось первому лезть в это сомнительное дело. А вдруг это не человек, а дух?

— Нам не нужны твои товары! — хрипло и дерзко выкрикнул вдруг Тымкар по-чукотски и вышел из толпы вперед.

Эскимосы повернулись к нему, на всех лицах был испуг.

Шлюпка подходила ближе. По берегу Тымкар шел к ней навстречу. Он первый схватил брошенный матросом конец, но вместо того, чтобы помочь причалить, швырнул его обратно.

— Э-эх! — ахнули в толпе.

Шлюпку развернуло на волне, она накренилась, стоявший янки резко качнулся, выронил изо рта ситару, схватился руками за борт.

Гребцы выправили крен, начали отыгрываться на волне, не двигаясь ни вперед, ни назад.

До суши оставался десяток шагов. Чернобородый узнал Тымкара. «Почему он здесь?»