Таким образом, все оставшиеся в фактории ценности были теперь собственностью самого Джонсона. Вот почему он и вынужден был ежевечерне отправлять в склад приобретенную за день пушнину. Но товаров все еще оставалось порядочно, а Мартину было бы жаль подарить их хозяину лишь для того, чтобы услышать от него похвалу своим способностям.

В один из таких горячих дней, когда уже началось таяние снега, к нему приехал Гырголь из стойбища Омрыквута. Одной из трех запряженных нарт управлял он сам, двумя другими — Кутыкай.

Джонсон сразу узнал Гырголя. Но, увидев три загруженные пушниной нарты, Мартин на мгновение даже растерялся: ему стало страшно, что все это предстоит утаить от хозяина. Однако уже в следующую минуту его обрюзгшее лицо прояснилось, он вышел из фактории навстречу приезжему.

Чукчи посторонились. Так он никого не встречал.

— Гырголь! — воскликнул он, как будто принимал старого друга.

— И-и, — широко улыбался тот.

Джонсон протянул ему руку.

Оленевод неуклюже взял ее; так они простояли, как показалось чукчам, очень долго.

Гырголю хотелось, чтобы все видели, как встречает его Джон-американ.

— Хочешь есть? Идем ко мне! Сегодня я больше принимать пушнину не буду, — и, заперев склад на замок, он вместе с оленеводом ушел в жилище.

Их встретила молодая чукчанка.

— Китти! — обратился к ней Мартин, — Это мой гость, Гырголь. Он хочет есть.

Чукчанка засуетилась у жирников. Джонсон сходил к себе в комнату, принес спирта, галет, копченой колбасы. Гырголь сиял. Да, Джон действительно был истинно хороший человек!

Кутыкай возился с собаками, оберегал от них пушнину. Вокруг столпились ванкаремцы: охотники, женщины. Были здесь и приезжие.

— Ты опять будешь торговать поштучно? — спросил Гырголя Джонсон. — Это очень-очень долго.

Оленевод задумался. С одной стороны, это необходимо; надо же пометить товары каждого пастуха, чтобы не спутать; но, с другой стороны, это действительно очень долго, хотя и приятно. Прошлую зиму он привез совсем мало шкурок, а потратил целый день. Сколько же потребуется времени теперь?

— Ко-о[20], — наконец выдавил он из себя.

Мартин пришел ему на помощь.

— Сколько ты привез?

— Ко-о, много. — Он в самом деле не знал количества. Да и как сосчитать?

— Олл-райт! Мы будем торговать десятками, — и янки пояснил ему эту технику. — Но ты знаешь, Гырголь, что прошлый год шхуна не привезла мне товаров и я не даю теперь так много, как раньше?

Гырголь насторожился, отодвинул стопку со спиртом.

— Ты можешь спросить об этом всех чукчей. Они подтвердят тебе, что я говорю правду.

Джонсон сходил за гроссбухом, начал подсчитывать. Судя по виду тюков, Гырголь привез шкурок сто. Если заплатить ему по прошлогодним нормам, то и тогда останется еще не менее шести винчестеров, сорока пачек патронов и шестидесяти — табаку, ящик чаю, двести ярдов кумача, спирт, мука, галеты, бисер и прочая мелочь.

Щелкают косточки счетов. Гырголь наблюдает, как шаманит этот американ.

«Хитрый», — думает он.

Мартин отложил книгу, счеты, выпил еще стопку спирта. Китти принесла свежее тюленье мясо, только что вынутое из котла.

Гырголь вспотел.

— Олл-райт! Ты мой друг, и я дам тебе товаров за каждую шкурку столько же, как и в прошлую зиму.

— Так надо, конечно, — как должное, принял это сообщение муж Кайпэ, обжигаясь горячим мясом.

Блестящая мысль вдруг пришла в голову Джонсону. Он обласкает этого щенка: после торговли он отдаст ему весь остаток своих товаров под пушнину будущего года! Это разумнее, чем рисковать ими. Он отдаст ему все… винчестеры, патроны, кумач, табак, чай, бисер. Он скупит пушнину в норах! Он приручит этого молодого дикаря и не даст возможности чернобородому учесть остаток товаров и записать их ему, Джонсону, на приход. Разве это не блестящая мысль, восхищался Мартин своей находчивостью. Ведь нартовый путь кончается — значит, с пушниной к нему едва ли придет кто-нибудь еще. И, кроме того, оставшись без товаров, он устроит себе месячный отпуск. Ведь он так устал с этими дикарями!

И мистер Джонсон залпом выпил еще стопку.

— Мы будем торговать завтра. Я запру склад изнутри, чтобы нам никто не мешал.

Гырголь согласился.

— Да, а где же Кайпэ? Ты хотел привезти ее с собой.

Гырголь объяснил, что у Кайпэ родилась дочь.

Джонсон разочарованно сморщил нос, закурил сигару. И он и оленевод захмелели. Китти куда-то исчезла.

Утром Кутыкай втащил в склад все тюки с пушниной, и Гырголь с Джонсоном заперлись там.

Любопытные чукчи столпились у дверей, Так Джон еще никогда не торговал.

Привлеченный скоплением людей у фактории, явился туда и Тымкар — и увидел Кутыкая. Гнев охватил его, черные глаза сделались колючими, злыми: он вновь, казалось, ощутил на своей шее затягивающийся ременный аркан.

Заметил его и Кутыкай, побледнел. Гырголь закрылся в складе… кругом чужие люди… Тымкар высок и силен… Машинально пастух ощупал висящий на поясе охотничий нож. Но Тымкар уже принял решение, исключающее ссору. Ведь сейчас ему важнее узнать, где кочует стойбище Омрыквута, чем расправиться с этим жалким пастухом!

Тымкар поздоровался с чукчами.

В ответ громче всех послышался голос Кутыкая. В эту минуту он жалел, что тогда так жестоко поступил с сильным и большим охотником. «Он, однако, видно, лучше Гырголя…» Пастух был зол на Гырголя за шкурки песцов, которые тот отобрал у него. «Кто кормит тебя? — кричал на него вчера Гырголь. — Кто дает тебе мясо? Если ты бедняк, то молчи!» Хорошо еще, если он даст Кутыкаю чаю и табаку. Что скажет теперь жена?..

Тымкар смешался с толпой.

Из-за дверей склада то и дело доносились возгласы удивления: это после торговли Джонсон отдавал оленеводу все остатки своих товаров. Потом до слуха чукчей дошли слова Гырголя. Он просил американа заготовлять для него у охотников лахтачьи шкуры, ремни, жир, торбаса, которых так много нужно пастухам: за все это Гырголь обещал платить пушниной.

Джон согласился.

Чукчи радовались. Теперь они смогут получать все товары за шкурки морских зверей, за жир, ремни, обувь. Это очень хорошо, пусть женщины шьют побольше торбасов!

Чукчи возбужденно говорили друг с другом. Тымкар вплотную подошел к Кутыкаю:

— Каковы новости?

— Ко-о, — неопределенно ответил тот, снова побледнев.

— Откуда приехал? — веки Тымкара вздрагивали, выдавая волнение.

Пастух показал рукой на тундру, не спуская глаз с возбужденного охотника. Однако Тымкар не проявлял никаких признаков недружелюбия; наоборот, закурив, он даже угостил Кутыкая.

Из склада потянуло спиртом. Чукчи удивились еще больше, послышался смех. Кто же не развеселится при таком запахе!

Тымкар втягивал пастуха в разговор. Тот постепенно обрел дар речи, но все время опасливо поглядывал на склад: не вышел бы Гырголь!

— Где кочует Омрыквут? — наконец прямо спросил Тымкар.

Кутыкай ждал этого вопроса. Он замялся: ведь Омрыквут запретил ему быть многоговорливым попусту. Что будет, если узнает Омрыквут?

— Где кочует Омрыквут? — тихо, по властно повторил Тымкар, стараясь скрыть волнение.

Пастух почувствовал, как его щеки похолодели. Он огляделся по сторонам. Из склада слышались веселые голоса. Там пили спирт. Злоба на Гырголя подкатила к горлу Кутыкая.

— Междуречьем, где Амгуэма и Бельма…

Двери фактории распахнулись.

Кутыкай отскочил к упряжке.

— Кутыкай! — пьяным голосом позвал его Гырголь. Джонсон был тоже пьян. Он заметил Тымкара.

— А ты тут что бездельничаешь? Мне нужны помощники — чистить пушнину.

— Карэм! — отрезал Тымкар, качнув головой. — Карэм! — и направился к яранге Вакатхыргина.

Пастух таскал в нарты товары. Охая от удивления, — так много Гырголь увозил товаров, — по сторонам стояли чукчи.

Ванкаремцы придвинулись к дверям, увидели, что склад пуст. Осталась только пушнина. Раздались возбужденные, на разные голоса, восклицания.