Тымкар и Вакатхыргин медленно идут по тундре.
— Дни уходят. Много зим позади. Долго жил, состарился.
Тымкар молчит.
— Умру скоро.
«Зачем он пришел сюда? — думает про старика Тымкар. — Не отомстить ли за Эмкуль?»
— Ты много видел, Тымкар. Ты расскажи чукчам, как надо жить. Мой язык устал говорить им. Состарился я, — как сына, старик берет его нежно за плечи, усаживает на кочку, опускается сам.
Долго сидят они тут. То думают, то говорят.
— Гырголь теперь называет себя хозяином тундры. Стаду его нет числа. Много людей губит. Безобразничает.
— Как можно быть хозяином тундры? Байдара, что ли?
— Жизнь изменилась, Тымкар. Если приходят сюда за пушниной другие люди, Гырголь убивает. Много рассказал мне пастух Кутыкай. Однако боятся чукчи Гырголя.
Тымкар и сам уже многое слышал о том, что творится в тундре. Не одну бессонную ночь провел он, думая, как сделать, чтобы чукчи жили лучше. Ван-Лукьян говорит, что для этого нужно прогнать американов и шаманов, отнять вельботы у богатых и отдать их охотникам, оленей поделить между бедными пастухами. Тымкар и сам думает, что это было бы правильно. Хорошо, если бы все чукчи думали так!
Упомянутое стариком имя Кутыкая отвлекло Тымкара от своих мыслей. Кутыкай… Как мог он рассказывать о хозяине, если для него он отобрал тогда у Тымкара Кайпэ?
— Разве Кутыкай стал другим человеком? — спросил он и, не ожидая ответа, рассказал Вакатхыргину про аркан.
— Раньше слепым был Кутыкай, как новорожден" ный щенок. Теперь стал зрячим. Другие пастухи тоже не любят Гырголя. Хуже волка, говорят про него, Эмкуль… — хотел что-то еще сказать старик, но не смог. Слезы снова застлали его глаза.
Сердце Тымкара наполнилось гневом. Почему же чукчи не прогонят Гырголя? Эти мысли вернули его к давно минувшим событиям. Вспомнил свое посещение стойбища Омрыквута. Нет, всю жизнь у Тымкара не было гнева на Гырголя из-за Кайпэ. Тымкар не нашел стойбища, она стала женой Гырголя — вот и все. Но теперь, когда Тымкар узнал об Эмкуль, когда он так много узнал о Гырголе, гнев кипел у него в сердце.
Луна скрылась. Темно. Где-то неподалеку журчит ручей да изредка доносятся звуки бубна. Это шаманит Ляс. Он искренне убежден, что связан с духами.
Стойбище спит. Только у Омрыквута старческая бессонница. Да Кайпэ бредит в полудреме. Вместе с дочерью она убегает от Гырголя… «Уйду», — слабо шепчут ее сонные губы.
Скоро рассвет. Но Кочнев и Элетегин еще не вернулись из стада. Кочнев решил ночью, без хозяев, поговорить с пастухами.
Вакатхыргин и Тымкар подходят к стойбищу.
— Ты, однако, напрасно не взял Эмкуль в жены.
Тымкар молчит.
— Добровольно весной попрошу смерти, — говорит Вакатхыргин. — Кто станет кормить старика? Сами голодные, умирают чукчи, когда нет зверя.
— Вместе станем жить, приходи! — в голосе Тымкара так много нежности, совсем неожиданной у этого сорокалетнего большого мужчины.
Вакатхыргин отрицательно покачивает головой:
— Мой винчестер износился. Эмкуль ушла.
Тымкар не знает, как отговорить старика от ухода из жизни.
Он пытается:
— Таньг-губревком говорит: винчестер — за двух песцов, новый закон!
— Это верно, так говорит он всем людям.
Из яранги доносится рокотание бубна.
Начинает светать.
Выходит из шатра Омрыквут.
— Почему не спится вам, беспокойные люди? — он подозрительно оглядывает их! «Разный народ съехался…»
— Льды близко, спешить надо.
Омрыквут провожает их недоверчивым взглядом. «Беспокойное время, — думает он, — Таньг, эти двое, какой-то парень еще». Где он видел его? Всю ночь этот Тыкос не давал покоя голове Омрыквута. Что-то далекое, но знакомое напоминал ему сын Тымкара. Но стар Омрыквут, ослабела память, а узнать позабыл.
— Много чукчей уходит, мало живут, — сокрушается Вакатхыргин. — Вымрем, исчезнем…
— Это так: совсем обезлюдел Уэном.
Старик останавливается.
— Ты много видел, Тымкар, Рассказывай чукчам. Пусть думают. Лиши их покоя. Тогда найдут дорогу, прогонят американов, убьют Гырголя. Рассказывай! Пусть захотят жить, как в сказке!
— Стану! Сам думал так. — Голос Тымкара от волнения стал хриплым. — В голове твоей верные думы, — тихо заканчивает он.
Лицо у Тымкара строгое, взгляд ясен. Лоб пересекла глубокая морщина.
Стойбище безлюдно. Только хозяин, страдающий бессонницей, маячит у шатра. Но дни его сочтены. Их не продлит большое стадо. Оленями готовится безраздельно завладеть Гырголь. Давно ждет он смерти тестя.
Вакатхыргин и Тымкар расходятся по шатрам.
Утро холодное, мрачное. Неприветлива тундра без солнца.
* * *
С севера мчатся рваные облака. Причудливы, страшны их узоры. Кажется, вот сейчас обрушатся тучи вниз, все сомнут, захватят и поволокут за собой по сырой и угрюмой тундре.
Поднимается ветер. Чукчи встревожены: ветер пригонит льды, не застрять бы здесь со своими байдарами! Идет торопливый обмен. Береговые отдают связки ремней, лахтачьи шкуры на подошвы, моржовый и нерпичий жир для отопления. Кое-кто привез табак, трубки. Взамен получают шкуры оленей на зимнюю одежду, камусы для теплой обуви, жилы — нитки, туши оленей.
Тыкос — в долине Вельмы. Там с девушками дочь Кайпэ собирает ягоды. Он идет ей навстречу.
— Здравствуй!
— И-и, — игриво отвечает она (невысокая, ладная, на щеках вспыхивает румянец) и, опустив голову, проходит мимо. Неподалеку другие девушки; они понимающе переглядываются.
Тыкос красив и строен. Какая же девушка не захочет его в мужья! Сердце его бьется часто. Он не видит мрачного неба, потемневшей, суровой тундры. В его юной голове зреет план: он приплывет сюда через год, припасет разных товаров отцу девушки, в крайнем случае он отработает за нее. Она станет его женой.
Эх, Тыкос!.. Твое счастье, что наступает время новой жизни — свободной и справедливой, когда ты сможешь без подарков и отработки жениться на любимой девушке. Родись ты раньше — твои мечты остались бы несбыточными. Разве ты не знаешь, что отец дочери Кайпэ — Гырголь? Зачем ему твои подарки? Разве он отдаст дочь бедняку? Он хочет выдать ее за Енока, сына Канкоя, стаду которого нет числа.
Тыкос весел. Он уверен, что она станет ждать его, хотя они не говорили об этом: он понял ее взгляд. Напевая, Тыкос торопится к стойбищу. Там возле байдары уже суетятся люди.
Не спеша, девушки тоже повернули назад.
Тымкар с утра потерял сына и ту, которую он накануне принял за Кайпэ, Он уже обменял свои заготовки и теперь бродит по стойбищу, переходит от одной группы людей к другой. Всюду торговля1 сосредоточенные лица, спешка.
— Однако, где же старшая жена Гырголя? — смущенно спрашивает он подростка.
— Кайпэ? А вот стоит у яранги.
У яранги — невысокая морщинистая женщина.
Тымкар всмотрелся. Неужели? Неужели это Кайпэ? Он почувствовал, как кровь прилила к щекам; затуманило взор. Оглянулся. Никто не наблюдал за ним, но Кайпэ уже скрылась в яранге.
Сутулый, седеющий, он стоял, не зная, как поступить, что сделать. Щемило сердце, кровь стучала в виски, глаза увлажнились. «Кайпэ, — беззвучно шептали губы, — Кайпэ, Кайпэ…»
— Какомэй! — глядя на него, как на глухонемого или сумасшедшего, воскликнул какой-то чукча, стоя рядом. Он сзывал людей по просьбе таньга, но этот чукча его не слышал.
— Тагам! Таньг зовет всех!
Тымкар еще больше ссутулился и пошел за посыльным.
Кочнев собирал людей, чтобы выбрать делегата на зимний съезд бедноты в Уэлен. Конечно, не поднимись ветер, собрать чукчей было бы нетрудно, но сейчас все спешили: одни — отплывать, другие — выменять у них нужные товары.
Гырголь ходил недовольный. Эти осенние ярмарки с береговыми чукчами в известной мере конкурировали с ним. Уже много лет все нужные оленеводам заготовки он получал от Джонсона и за них брал в тундре пушнину или оленей, если для расплаты с ним не хватало пушистых шкур. Гырголь был уверен, что он помогает жить всем оленеводам Амгуэмской тундры. Правда, еще упирался старик Канкой, но скоро его стадом завладеет сын Енок…
