Бубен стих. Кочак выглядывал из яранги.
— Тут жить стану! Тьгкос, выгружай байдару, собак.
Сын пошел к берегу, за ним двинулась уэномская молодежь. Тымкар опустился у стойки, сел.
— Вельбот теперь имеете? — помолчав, спросил он.
— Кочак, — отозвался Пеляйме.
— Кочак? Разве он у вас лучший охотник?
Смущенные его речами, чукчи опустили глаза. Все они знали — Пеляйме рассказал им, — что Кочак выменял вельбот за те шкурки, которые утаил, когда собирал их от всех яранг, чтобы откупиться от русского начальника за преступление Тымкара. Пеляйме узнал свои шкурки, когда летом Кочак их просушивал.
— Много новостей у нас, Тымкар.
С берега тащили полог, разобранный каркас для спального помещения. Впереди бежали собаки.
— Хороши собаки! — похвалил кто-то.
Лицо Тымкара расплылось в улыбке. Какому же охотнику не веселят сердце такие слова? И Тымкар вспомнил, как он и Тыкос выращивали щенят. Вспомнил старика Емрытагина: это ведь он подарил первого щенка.
— Кочак! — глухо, испуганно проговорил кто-то, и все оглянулись.
Кочак шел сюда. Чукчи смолкли, насторожились. Это очень нехорошо, когда шаман сам идет к людям.
Крепкий, несмотря на свои шестьдесят лет, Кочак приблизился, пронизывая собравшихся недобрым, колючим взглядом черного глаза. Тымкару казалось, что этот тяжелый взгляд прижимает его к земле, достает до самого сердца. Шаман подошел, уставился на пришельца. «Как отказать ему?» — раздумывал он. «Как поступить мне с ним?» — думал Тымкар.
Чукчи отошли из-под колючего взгляда Кочака в сторону. Тымкар остался с Сипкалюк, Тыкосом, собаками. Разгрузку байдары прекратили.
— Откуда ты явился? Кто твой отец?
— Какомэй!.. — тихо ахнули в толпе. Кто же не знает Тымкара!
Тымкар поднялся на ноги. Горло перехватило. Хорошо, что он еще не знал, как Кочак приобрел вельбот!
— Кто звал тебя сюда, «зря ходящий»? — повысил голос шаман.
— Каттам… — вырвалось у Тымкара, но, спохватившись, он смолк, крепко сжав кулаки.
Люди снова ахнули. Неслыханное дело! Ругать шамана?! Что же теперь будет?.. Да и как это мог Кочак не узнать его? Стар стал, что ли?..
— Это Тымкар, сын Эттоя, — попыталась исправить положение Энмина.
— Га, ши! — как на собаку, шикнул на нее Кочак, топнул ногой. — Вы! Отправляйтесь! Великое несчастье принес вам этот пришелец! Разве вы ослепли! У него жена эскимоска. У него сын — родной брат кэле. Смотрите, смотрите! — растопырив пальцы, он выброеил вперед руки и, притоптывая, тыкал ими в переселенцев.
Ощерясь, на шамана зарычали собаки.
— Убери своих собак! Убирайся отсюда! — глаз шамана, казалось, горел желтым огнем, но почему-то взгляд этот уже не казался Тымкару страшным.
— Ты, видно, выжил из ума, если не узнаешь Тымкара, сына Эттоя, — сам о себе сказал Тымкар прерывающимся от волнения голосом.
— Сьгн Эттоя — убийца! Мы изгнали его. Разве вы забыли?!
— Ты лживый человек, Кочак! Я никого не убивал. Ты оболгал меня!
— Вы слышите? Вы слышите? Что же вы стоите? Разбегайтесь скорее по ярангам!
Озираясь, женщины, дети, подростки и даже Пеляйме начали отступать назад — одни с испугом, другие недоумевая. Что же это такое: Тымкар — не Тымкар… Да и верно: откуда мог взяться он? Уж не происки ли это кэле? Быть может, они ошиблись, и это не Тымкар? К тому же, разве стал бы чукча, если он человек, так разговаривать с шаманом?.. «Ты лживый человек», — сказал он ему. Как во всем этом разобраться? Кто поможет им?
— Ты слабый шаман и лживый! — повторил Тымкар, — Я не боюсь тебя, я не верю тебе! Уходи. Я стану жить тут! — его кулаки снова сжались.
Тыкос восхищенно смотрел на отца. Сипкалюк дрожала: как все это страшно! С шаманом так говорить! Как можно?
Кочак растерялся: он явно не был готов к такому обороту дела. Он решил, что немедленно запряжет собак — пока еще лежит в долинах снег — и поедет к другим шаманам совещаться. Пусть еще больше перепугаются чукчи, увидев, что он покинул их. А потом, потом они решат, как поступить с Тымкаром. Все эти мысли пронеслись мгновенно, так же быстро, как произошла вся эта сцена.
— Кэле! Кэле! — отмахиваясь руками и пятясь, повторял Кочак. — Бегите, бегите! — и сам он, спотыкаясь, заспешил к своей яранге, бормоча на ходу заклинания.
Через минуту из его яранги снова послышались удары бубна, а спустя четверть часа чукчи увидели, как Кочак покинул Уэном.
К Тымкару снова подошел Пеляйме.
— Тымкар, — Сказал он ему. — Я, Пеляйме, верю тебе. Я твой друг, и я знаю, что ты не убийца. Все люди поверят тебе, и ты будешь жить с нами.
— Пеляйме, тумга-тум! Значит, веришь, что я не убийца? Однако, сегодня я едва не стал им… Как мог он? Разве Эттой не рос вместе с ним? Что плохого я сделал Кочаку? Разве не человек я, а дух? — он опасался сказать «кэле».
— Это хорошо, что Кочак уехал. Пойдем есть. Завтра я помогу тебе установить полог.
Тымкар обнял своего старого друга.
— Много новостей у нас, Тымкар, — сказал Пеляйме, — Недавно приходил к нам таньг. Хороший. Скоро еще придет.
— Хороший таньг? Не Богораз ли?
— Богораз? — Пеляйме, казалось, что-то вспоминал.
— У него брови — как крылья у летящей чайки, длинный нос, большой лоб, не так ли?
— Однако, нет. Его зовут Ван-Лукьян. Ох, совсем забыл! Этот таньг плавал на остров. Разве ты не встретил его там?
— Он был там, — коротко ответил Тымкар.
Чукчи сидели на топчане, кусках плавника и просто на полу. В домике Пеляйме было тесно. Энмина разливала чай.
— Много таньг Ван-Лукьян говорил нам, — продолжал Пеляйме. — Так, говорит, несправедливо, так не будет, вы станете жить лучше. Тогда тоже куда-то уезжал Кочак.
— Верно, — подтвердил один из чукчей.
— Так было. Да, да, Еще сказал — торговля правильная будет, Американов выгоним, — дополнил другой.
Но можно ли этому поверить? — спросил сидящих Пеляйме.
Занятые чаепитием, чукчи молчали.
После чая Энмина куда-то ушла и увела с собой Сипкалюк. Мужчины закурили. Комнатка быстро наполнялась табачным дымом.
— Скоро, говорил Ван-Лукьян, вы сможете за двух песцов получить винчестер с патронами, — не унимался Пеляйме.
Тыкос вспомнил рассказ отца о том, как чернобородый янки требовал у него за ружье целую стопу шкурок высотою с винчестер, И вот за все годы, сколько их было, они с отцом так и не добыли ружья, к которому всегда можно было бы приобрести патроны.
— Конечно, этому трудно поверить, — продолжал муж Энмины, почесывая вспотевшую спину, — однако, так говорил таньг.
— А у него винчестеры были? — спросил Тыкос.
— Однако, не было.
Тыкос громко засмеялся. Чукчи неодобрительно посмотрели на него: хотя трудно поверить словам странного таньга, но разве можно смеяться над этим?
Взгляд Тымкара был сосредоточен и задумчив. Ведь это было бы большое счастье, если бы настала такая жизнь, как говорил Ван-Лукьян. «Меня, — сказал таньг, — прислал Ленин — самый большой и сильный человек на земле, который жалеет бедняков»…«Самый сильный!» — повторил в уме Тымкар, В тундре самым сильным всегда был Омрыквут. А таньг Амвросий говорил чукчам, что на земле самый сильный называется царем. Он помощник бога-духа, стойбище которого на небе. Тогда он представлялся Тымкару богатым оленеводом и шаманом, стаду которого, как звездам, нет числа.
Однако ни главного шамана — бога, ни его помощника — царя никто из чукчей не видел. А теперь оказывается, что самый сильный на земле — Ленин, Так говорил и на острове Ван-Лукьян.
Чукчи курили. Их лица были едва различимы в густом дыму.
— Сначала мы не поверили таньгу, — вмешался какой-то юноша, с достоинством взглянув на Тыкоса. — Думали — шаман он. «Мы, говорил он, большевики, красные». А сам белый, как все таньги.
— Ты много всего видел, Тымкар, — снова заговорил Пеляйме, — ты помоги нам.
— Да, да, много видел, — поддержали и другие.
— Однако, я много видел американов.
— Это так, — согласились чукчи, — мы тоже так думаем. Мы также думаем, что Кочак обманщик и слабый шаман. Ты правильно поступил. Живи с нами. Мы хотим тебя. Кочак нам говорил: «Прогоните таньга. Плохой. Пусть подохнет. Тогда радость появится в наших сердцах». Зачем, однако, станем прогонять? Возможно, он правдивый человек, станет за две шкурки давать винчестер, Разве это плохо? А шаман смеется: «Даже ребенок не поверит этому!» Но кто же в тундре не знает, что Ван-Лукьян правдивый человек! Он вроде как чукча! Ты как думаешь, Тымкар?
