Краснознаменная 256–я дивизия и два полка 5–й партизанской бригады выстояли в кровопролитных боях до 12 февраля, до подхода основных сил армии. Жестокие это были бои. Враг непрерывно бомбил расположение наших частей. Для ориентировки фашисты посылали с земли зеленые ракеты. Карицкий, проявив находчивость, приказал партизанам пускать такие же зеленые ракеты в направлении войск противника. Пунктуальные немецкие пилоты по сигналу этих зеленых ракет основательно бомбили свои части.

На ленинградской земле, на поле брани, шла заключительная сцена — самая напряженная и самая драматичная. Карицкий понимал, что в этих условиях, как никогда, требуются особая собранность, точный учет сил, осторожность. Он связался по радио с комиссаром бригады И. И. Сергуниным, руководившим вместе с начальником штаба М. С. Шохиным действиями 1–го и 3–го полков бригады в районе шоссе Псков — Луга. И было решено: сформировать из местных самостоятельных партизанских отрядов 5–й полк, направить его под командованием П. Ф. Скородумова к Варшавской дороге, чтобы тремя полками ворваться на основную магистраль отступающих немцев. 15 февраля, как только 256–я Краснознаменная дивизия вышла из окружения, Карицкий хотел спешно вести к Варшавской железной дороге полки А. Ф. Тараканова и В. В. Егорова. Ему очень хотелось верить, чтобы заключительный аккорд всей бригады прозвучал именно там, где она должна была воевать с первых дней своего рождения.

Но главный «транспорт» партизан, как известно, собственные ноги. Бойцы навьючены — пулеметы и боеприпасы, раненые, да еще и хозяйственно–штабной обоз… Не успеть. Никак не успеть. Да и незачем. 168–я дивизия генерал-майора Егорова при поддержке 2–й имени И. Г. Васильева партизанской бригады под командованием Н. И. Синельникова уже овладела станцией и поселком Серебрянка. А 18 февраля двинулась 46–я дивизия полковника Борщева и партизанские бригады В. П. Объедкова и И. Г. Светлова разгромили 58–ю немецкую дивизию и приданные ей части и после жестокой схватки освободили станцию и районный центр Плюсса. Варшавская железная дорога на этом участке перестала служить оккупантам. Ленинградский фронт, развивая наступление, пошел вперед, на запад. Район действия 5–й партизанской бригады был освобожден от оккупантов.

Вспоминая эти счастливые минуты, Константин Дионисьевич говорит:

— Как‑то даже не верилось вначале. Несколько минут назад мы дрались, как одержимые, лезли в самое пекло огня. И вдруг — тишина, полнейшая безопасность, мирный воздух. Ну, говорю, братцы родные, стройтесь в колонны…

6 марта 1944 года Международный (ныне Московский) проспект Ленинграда пережил одну из ликующих встреч. Широкие его тротуары и мостовая запружены народом. Пришли сюда и с Выборгской и Петроградской стороны, с Васильевского острова. В город–герой вступала бригада К. Д. Карицкого. Ленинградцы встречали прославленных партизан.

Семитысячная бригада в составе пяти полков шла по родному городу твердой поступью, с чувством исполненного долга. Ей было в чем отчитаться перед ленинградцами. Только с 15 января по 20 февраля 1944 года бригада сбросила под откос 18 вражеских паровозов, 160 вагонов, 2 бронепоезда, разбила 151 автомашину, взорвала или сожгла немало вражеских складов, оборвала 173 километра связи, истребила около 2400 оккупантов, спасла от угона в нацистское рабство свыше 30 тысяч советских граждан.

К крыльцу областного автотреста мягко подкатила «Волга». Из нее вышел широкоплечий мужчина лет, вероятно, около пятидесяти. Он заметно прихрамывал. Годы и испытания избороздили его лицо. Но прямой, ясный и цепкий взгляд светлых глаз, волевая складка губ да глубокая ямочка на подбородке сохранились не тронутыми временем, думал я, мысленно возвращаясь к журнальной фотографии, которую только что рассматривал. «Начальник разведки 1–й Украинской партизанской дивизии имени Ковпака Герой Советского Союза Р. А. Клейн. 1944 год» — стояло под этой фотографией.

— Роберт Александрович?

— Так точно, — последовал ответ, — Клейн, управляющий Орловским автотрестом.

Рукопожатие его было энергичным.

Мы поднялись на второй этаж в небольшой, просто обставленный кабинет управляющего. Настенные часы показывали без пяти минут девять. Секретарь в приемной уже держала наготове какие‑то срочные бумаги. Вдоль стен на стульях сидели нетерпеливые посети–тели. Сквозь чуть–чуть подрагивающие, как это бывает в поезде, стекла окон доносился рокот автосамосвалов, отправлявшихся в рейс из расположенного по соседству большого гаража. Мне показалось, Клейн на какое‑то мгновение прислушался, уловив что‑то свое в рабочем гуле моторов. Потом, сняв пальто и шапку, он подошел к письменному столу, повернул рычажок на маленьком телефонном коммутаторе и взял трубку. Начался рабочий день.

Я много читал об этом человеке. О нем, дерзновенном «партизане Роберте», рассказали боевые соратники П. П. Вершигора, Касым Кайсенов, Д. И. Бакрадзе. Теперь мне хотелось услышать рассказ его самого. Однако обстоятельно побеседовать с Клейном удалось лишь поздним вечером, когда, прогуливаясь по шумной, залитой огнями улице, мы вышли к мосту над Окой, которая делила Орел на две части.

— Видите, вон там, на взгорке, дома, мы построили их в сорок шестом и сорок седьмом, а те — еще через год–два. Той улицы десять лет назад и вовсе не было. А здесь мы скоро возведем…

В его словах, в тоне чувствовался не просто старожил, а человек, отдавший городу частицу своего сердца. Далеко от Орла до города Энгельса, где родился, провел детство и юность Роберт Клейн. Большие расстояния пролегли между истоками Оки и просторами Днепра, еще больше — до Немана, Сана, Вислы, где воевал Роберт Клейн. А вот стал Орел «его» городом.

Почти 20 лет назад приехал Клейн сюда, чтобы организовать и возглавить автотранспортное хозяйство области. Приехал и сердцем прирос к древнему русскому городу, разрушенному фашистами. В юности колхозный тракторист, механик МТС, потом выпускник бронетанкового училища, командир танковой роты, Роберт Клейн отлично знал технику, доверенную ему сейчас, в мирные дни. Его полюбили водители автобусов, самосвалов, легковых и грузовых такси, днем и ночью мчащихся по бетонным лентам дорог Орловщины, механики, диспетчеры.

Русские, украинцы, белорусы, казахи, грузины — люди разных национальностей были они ему, немцу, родными братьями. И тогда, когда командовал разведывательной танковой ротой и когда сражался в партизанских отрядах.

— Было это на Днепре, вблизи могилы Шевченко, — вспоминает Роберт Александрович, — в августе сорок первого. Знали ли пятнадцать моих «братьев», что я, их командир, — немец? Конечно, знали. Но им известно было и то, что я — советский человек, коммунист и готов, как и они, если потребуется, жизнь отдать за Родину.

Пятнадцать красноармейцев моей роты, пятнадцать отважных, отправились со мной по тылам врага. Приказ обязывал нас взять «языка», который был бы не первым попавшимся под руку фашистом, пусть даже и офицером. Приказ требовал от нас захватить в плен и доставить в целости и невредимости в штаб армии, в Золотоношу, такого гитлеровца, который бы располагал важными сведениями о планах вероломного и подлого врага.

Двое суток пробирались мы по тылам оккупантов. Двое суток отыскивали их штабы. Не раз, выдавая себя за «их» немца, я обманывал фашистскую охрану, нагоняя страх на полицаев, и таким образом благополучно проводил своих ребят через такие места, где, казалось, не избежать было нам потасовки. Наконец мы облюбовали подходящий объект; с наступлением темноты бесшумно сняли охрану, поставили наших часовых. С несколькими красноармейцами я быстро вошел в помещение гитлеровского штаба, и через несколько минут мы вынесли оттуда связанного по рукам и ногам офицера. «Язык» был благополучно доставлен в Золотоношу. Командование армии получило от него Еесьма ценные сведения о планах наступления оккупантов. Это, между прочим, позволило вовремя перебросить часть наших сил под Чернигов, где гитлеровцы не рассчитывали встретить сопротивление.