Короче, Джонни Сандз был неповторим и оригинален, этот человек своего времени.

Итак, Джонни Сандз опаздывал. Можно было заключать пари десять к одному, что публика будет его ждать.

Куист организовал все со своей обычной практической сметкой. Мюррей Клинг начал представление привычным монологом, нанося удары по всем и каждому — от Никсона до королевы Елизаветы, от Марты Митчелл до Мохаммеда Али. Публика была в восторге. Возвращался Джонни Сандз! Популярная рок–группа потрясала стропила. Молодой певец, который заявил, что он «всем обязан Джонни Сандзу», исполнил свой номер. Известный актер заблаговременно обратился к присутствующим с призывом делать благотворительные взносы. Молодая певица в знак уважения к Джонни осчастливила мужскую половину публики.

За это время Куист разыскал подходящего журналиста. Ему не удалось уговорить Уолтера Кронкайта выступить с таким коротким сообщением, но его должен был заменить Брайан Марр.

— Я хочу прочитать вам последние новости, — объявил Марр публике, которая вежливо приветствовала его. — Шестьдесят второй рейс из Чикаго, направлявшийся в Нью—Йорк, возвратили обратно около часа назад, так как было получено сообщение, что в самолет подложена бомба. Среди пассажиров этого рейса находился Джонни Сандз.

В публике пронесся вздох ужаса, раздались крики: «Нет, нет!» Марру пришлось, подняв руки, призвать всех к тишине.

— С Джонни полный порядок! — крикнул он в микрофон. — Заверяю вас, Джонни в полной безопасности!

Раздался вздох облегчения, затем зал взорвался аплодисментами. После чего публику ожидало большое разочарование.

— Около сорока минут назад Джонни вылетел из Чикаго, — объявил Марр. — Он должен прибыть в Нью—Йорк в течение часа, может, чуть позже. Его поджидает полицейский эскорт, чтобы сопровождать его до «Гарден». И он передает вам следующее сообщение: «Скажите им, что я буду петь для них до завтрака, если они дождутся меня!»

Гром аплодисментов приветствовал эти слова. Мюррей Клинг снова взял инициативу в свои руки, немного вспотев от напряжения. Ему предстояло провести на сцене около полутора часов. Он оглядел просторный зал. Никто пока не ушел, но он уже ощущал легкую перемену в настроении своей аудитории. Теперь его вызывали на соревнование — на соревнование, из которого он должен был выйти победителем.

Это был бег на длинную дистанцию. Снова выступали певцы. Рок–группа исполнила свой номер с несколько меньшей живостью. Джаз–банд, который заполнял паузы, казалось, дошел до безумия. Люди выходили в буфет и комнаты отдыха, чтобы скоротать время. И затем, когда казалось, что этому уже не будет конца, посреди длинной запутанной шутки, которую пытался всучить им Мюррей Клинг, из вестибюля в зал донеслись отдаленные звуки — высокие ясные звуки трубы.

Это походило на волшебство. Мелодию подхватили двадцать тысяч глоток.

Джонни Сандз вернулся. Он появился в отдаленном проходе между рядами, золотая труба поднята к небу.

Когда стройными рядами входят праведники,

Когда стройными рядами входят праведники…

Джаз–банд подхватил мелодию. Пробежав по проходу между рядами, Джонни вспрыгнул на сцену. Широким жестом он призвал толпу присоединиться к нему, подав им знак своей трубой. Затем он оказался у микрофона и запел:

Когда входят праведники,

Когда входят праведники…

Женщины вопили от восторга. Тысячи голосов подхватили мелодию. Наконец песня закончилась, и он поднял руки, призывая к молчанию.

— Вы все великолепны! — сказал он.

Гул восторга. Лидия, сидевшая рядом с Куистом в десятом ряду, прижалась к своему спутнику.

— Боже мой, мне и в голову не приходило, что труба может быть сексуальной, — прошептала она.

— Ошибаешься, — поправил ее Куист. — Все дело в человеке. Ему не дашь больше сорока, и он выглядит хорошо сохранившимся для своих сорока лет.

Джонни снова призвал к тишине.

— Вы столько времени ждали меня, — сказал он. — Дайте мне десять минут, чтобы сполоснуть лицо и надеть свой парадный костюм, потом я останусь с вами сколько захотите. Навсегда, если пожелаете.

Он спустился со сцены и, направляясь по проходу между рядами, прошел мимо Куиста и Лидии. За ним по пятам следовал Эдди Уизмер, его мальчик на побегушках, похожий на Мики Руни. Джонни остановился около Куиста. Вблизи он выглядел напряженным и взволнованным — вполне на свой возраст.

— Мне надо поговорить с тобой, дружище, — сказал он Куисту.

— Конечно, Джонни, — ответил Куист. — Завтра. Приходи ко мне около одиннадцати завтра утром, и мы выпьем за завтраком.

— Сегодня ночью, когда все это закончится! — возразил Джонни. — Я нуждаюсь в твоей помощи, дружище. Господи, как мне нужна твоя помощь!

И он пошел дальше, а девушки цеплялись за его одежду.

Что касается музыки, то эту ночь невозможно забыть. Джонни был в своей лучшей форме и, похоже, не знал усталости. Он пел и играл Кола Портера и Джероми Керна, Гершвина и Берлина, «Битлз» и Берта Бакарака. Он выполнял просьбы публики, не оставив без внимания ни одну. Дон Эдвардс, который аккомпанировал Джонни в течение двадцати пяти лет, казалось, медленно увядал под ослепительными лучами прожекторов, но сила и энергия Джонни росли на глазах. Пожилые хронометристы вспоминали истории далеких двадцатых, когда после представления музыкальной комедии в старом театре «Уинтер Гарден» Эл Джолсон появлялся, бывало, на авансцене и спрашивал: «Хотите еще послушать? Я в настроении спеть» — и продолжал петь до рассвета.

Брайан Марр, журналист, настолько заинтересовался происходящим, что остался после своего сообщения новостей, чтобы посмотреть, что произойдет дальше. В зале не было ни одного свободного места, но он уселся на ступеньках в проходе между рядами рядом с Джулианом Куистом. В те несколько минут, пока публика ждала Джонни, который пошел умыться и переодеться в сверкающий золотом смокинг, Марр рассказывал:

— В Чикагском аэропорту сейчас, должно быть, глубокая ночь. Сначала этот переполох из–за бомбы, а потом, пока в самолете искали несуществующую бомбу, какой–то человек был убит в мужском туалете — застрелен насмерть.

— Мы его знаем? — сухо поинтересовался Куист.

Марр пожал плечами:

— Никаких подробностей еще нет.

Позднее, когда труба Джонни издавала мощные звуки, Марр недоверчиво покачал головой:

— Клянусь, никогда еще он не был в такой прекрасной форме.

— Два года отдыха, — заметил Куист. — Его дыхательные пути были сильно потрепаны, когда он ушел со сцены.

— Здорово пил, верно?

— И все еще пьет, — уточнил Куист.

— Не понимаю, почему он ушел, — заметил Марр.

— Заработал больше денег, чем можно было потратить; приобрел столько поклонников, что уже не знал, как от них избавиться.

— Ерунда, — возразил Марр. — Он ненасытен. Понаблюдай за ним. Он любит эту толпу, любит их за то, что они любят его. Он охотнее поет, чем пьет! Почему он ушел со сцены?

— Возможно, из–за каприза? Может, сегодняшний вечер вернет его обратно.

Эдди Уизмер, крошечный Мики Руни, прошел по проходу между рядами и остановился возле Куиста.

— Джонни говорит: забудьте о сегодняшнем вечере, — сказал он. — Он увидится с вами за завтраком.

— В одиннадцать часов, — напомнил Куист.

— Годится, — согласился Эдди.

— Он прекрасно играет, Эдди, — заметил Куист.

— Великолепно! Всегда был и всегда будет таким! — воскликнул тот.

Куист жил в двухэтажной квартире на Бикман—Плейс. Широкая терраса выходила на Ист—Ривер, неподалеку от продолговатой коробки здания ООН. На второй этаж квартиры допускали только избранных. Там была спальня Куиста, окна которой также выходили на реку: просторная комната, где много воздуха, а стены окрашены в бледные пастельные тона. Большинству она показалась бы унылой, потому что на стенах не было никаких украшений, никаких картин, только синие занавески, которыми можно задернуть окна, чтобы в комнату не проникал свет. В комнате находилось только два предмета меблировки: громадная, необъятных размеров кровать с пружинным матрасом и столик около нее, на котором стояли телефон, маленькая коробка двусторонней оперативной связи, соединяющая спальню с первым этажом, и электронные часы.