На конверте стоял почтовый штемпель «Нью-Маверик, Коннектикут», и она написала внутри свой адрес: «Колони-роуд, Нью-Маверик, Коннектикут».

«Дорогой Дэвид,

посылаю это письмо тебе в офис, поскольку не знаю твоего домашнего адреса.

Однажды ты сказал, что, если мне когда-нибудь понадобится твоя помощь, я могу на тебя рассчитывать. Я в отчаянном положении. Не мог бы ты приехать повидаться со мной? Поверь мне, Дэвид, если бы мне было к кому обратиться, я не стала бы бередить прошлое или старые раны.

Гарриет».

И я почувствовал, через девять с половиной лет, как мое сердце застучало о ребра.

У нее серьезные неприятности, сказал я себе. С мелкими неприятностями надо разбираться быстро. Тут нужен кто-то, кто может сразу что-то сделать. Ты звонишь по телефону. Серьезная неприятность требует серьезной помощи, и можно немного подождать, чтобы получить ее. Гарриет не позвала бы меня просто так, если только она не изменилась совсем.

Я снял трубку и попросил телефонистку соединить меня с миссис Эдвард Брок в Нью-Маверике. Фамилия Брок у них значилась. На Колони-роуд не оказалось никакого Брока. Был конец августа. Они могли снимать летний домик, где телефон зарегистрирован на другое имя. Телефонистка в Нью-Маверике ничем не могла мне помочь.

О, я придумал, что делать. Сегодня пятница. Я решил послать телеграмму, что подъеду вечером или в субботу утром. В письме она не упоминала Эда, но мне представлялось, что она не стала бы просить меня о чем-либо без его ведома. Странно, что она не сказала, как мне с ней связаться.

У меня в кабинете была карта, и я нашел Нью-Маверик в северо-западном углу штата, на границе с Массачусетсом. Район Беркшира.

Я спустился вниз в кабинет Пата Коннорса.

— Помнишь, пару лет назад я спрашивал тебя о парне по имени Эд Брок?

— Конечно помню, — ответил Пат. — Дела у него не ахти.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты что, газет не читаешь? — спросил Пат.

— Читаю, конечно.

— Подозреваю, это «Таймс» и «Уолл-стрит джорнал», — заметил Пат. — Хороший следователь читает бульварщину. Твой друг Брок попал в большую передрягу. Два месяца назад он вел частное расследование в Коннектикуте.

— В Нью-Маверике?

— Да. По-моему, именно там. Подробностей не знаю, но его жестоко избили. Несколько черепных травм, сломана рука, бог знает, что там еще. В общем, хорошего мало. Последнее, что я читал, что полиция никого не задержала.

— Он умер?

— Я за этим не следил, Дэйв. В заметке говорилось, что он в критическом состоянии. Я обратил внимание потому, что несколько раз встречался с ним в суде. Если хочешь узнать подробности, думаю, можно позвонить в его офис в городе.

Я последовал совету Пата и услышал, что телефон временно отключен.

Тогда я рассказал о письме Гарриет.

— Она явно предполагает, что я знаю все об Эде, — сказал я. — И мне бы хотелось быть в курсе, прежде чем встречаться с ней.

Пат предложил связаться с Эдди Бловелтом, криминальным репортером «Графика». Я иногда делился с ним кое-какими сведениями в последние годы, и он охотно согласился помочь.

— Расскажу, что знаю, — бросил он в трубку. — Нью-Маверик не вызывает у тебя никаких ассоциаций?

— Никогда о нем не слышал.

Эдди хмыкнул. Он был жизнерадостным типом лет пятидесяти.

— Все забываю, что ты еще не вышел из пеленок, Дэйв. Двадцать лет назад, годом больше или годом меньше, — собственно говоря, летом накануне Пёрл-Харбора, если подумать, — Нью-Маверик мелькал во всех заголовках. Убийство. Малый по имени Джон Уиллард — популярный писатель. Сатира на грохочущие двадцатые.

— «Чудо без ребер»?

— Вот умница. И полдюжины других. Кинофильмы. Романы. Он основал творческую колонию в Нью-Маверике — для писателей, художников, музыкантов. Не говори, что никогда не слышал о фестивале в Нью-Маверике.

— Не слышал.

— Любой взрослый, живущий в пределах двух сотен миль, каждый год ездит на фестиваль, — сказал Эдди. — Вот раздолье для любителей поразвлечься. Я сам из числа паломников. Напомни, я как-нибудь расскажу тебе об этом, когда Софи не будет поблизости. Но вернемся к твоему вопросу — Джон Уиллард, добрый ангел Нью-Маверика, был убит там летом сорок первого. Он играл на фортепиано в полночь. В чаще лесов. — Эдди рассмеялся. — Не могу избавиться от излишней красивости. Открытая эстрада. На фестивале дают полуночный концерт. Джон Уиллард как раз начал Бетховеном, когда кто-то снес ему голову из дробовика. Мило и непонятно. Пять тысяч людей, все в костюмах и масках, — пять тысяч свидетелей! Естественно, полиция так и не нашла убийцу. Одно из наших величайших нераскрытых преступлений. Случись оно в другое время, шума было бы гораздо больше. Джону Уилларду прострелили голову, понимаете ли, но в это время пала Франция, Британия тряслась на плечах Черчилля, а потом — Пёрл-Харбор. Так легко оказалось забыть о Джоне Уилларде. Только, кажется, дочка его не забыла.

— Дочь Уилларда?

— Ей было три месяца, когда старика кокнули. Теперь ей двадцать один, и она только что унаследовала кучу бабок. Похоже, она наняла твоего друга Эда Брока три месяца назад, чтобы он приехал в Нью-Маверик и занялся этим старым делом. Кому-то такая идея не понравилась. Брок напоролся в лесу на засаду. Его нашли через полутора суток: голова пробита, левая рука сломана, и к тому времени уже началось заражение, так что руку пришлось ампутировать. И внутри что-то отшибли. — Даже беззаботному Эдди, кажется, было немного не по себе. — Я ездил туда, Дэйв. Вместе со старым убийством получался хороший сюжет. Ему крупно не повезло, этому Броку. Лучше бы ему умереть.

— В каком смысле?

— В том смысле, что он — ничто, малыш; овощ. Не говорит. С ним нельзя общаться. Он никого не узнает. Он просто кусок мяса, который в инвалидном кресле выкатывают днем на солнышко, а вечером закатывают обратно в дом.

— А есть какая-то надежда?

— Ноль, — сказал Эдди. — Если он твой приятель, поставь за него свечку и помолись, чтобы Господь прибрал его.

Это в самом деле беда!

— А того, кто это сделал, нашли? — спросил я Эдди.

— Малый, который это сделал, — ответил он, — прятался двадцать один год со времени прошлого убийства. Он научился это делать.

— Брок, должно быть, что-то раскопал.

— Все, что он узнал, останется при нем, Дэйв. Навсегда.

— Ты встречался с его женой, когда был там?

— Славная девочка. Славный сынишка лет восьми. И славный маленький ад для него и для нее. Представляю, как ей спится по ночам.

— Я тоже, — ответил я. Я услышал все, что мне нужно было знать. Но Эдди еще не закончил.

— Не только потому, что ей приходится ухаживать за мужем, в котором не осталось ничего человеческого, — продолжал он. — Я просто вижу, как этот подонок, который убил Джона Уилларда и позаботился об Эде Броке, сидит в кустах, гадая, не окажется ли он в дураках, оставив миссис Брок в покое. Возможно, сейчас она слишком боится, чтобы начать говорить, — боится за себя и боится за ребенка. Но вдруг однажды она наберется храбрости и расскажет все, что знает. Этот злодей сидит там и думает — и может сегодня или завтра решить, что рисковать не стоит. Готов поспорить, он следит за ней, — может быть, ежедневно, когда привозит молоко, или останавливает школьный автобус, чтобы отвезти ее ребенка, или приходит осмотреть ее мужа; «доктор, нотариус, торговец, полицейский». Кто угодно. Понимаешь, что я хочу сказать, Дэйв?

Гарриет, посылая мне письмо, предполагала, что мне все это известно. Переговорив со своим шефом, я условился, что возьму небольшой отпуск, который мне полагался в ближайшее время. К счастью, накануне я как раз закончил дело, которым занимался. Я послал Гарриет телеграмму, что буду в Нью-Маверике после обеда.

До отъезда у меня не хватило времени выяснить подробности старого дела Уилларда. Сначала надо сделать вещи более важные. Гарриет, наверное, было очень трудно решиться написать мне. А сейчас главное — приехать к ней, чтобы она поняла: я помогу ей, как она надеялась.