Прозвучало это так, будто Дэлзиел был лично во всем виноват, и, к восторгу Вэтмоу, суперинтендант клюнул на приманку.

— Ко мне это не имеет никакого отношения! — огрызнулся он. — Эти подлецы не советуются со мной, когда им убивать.

— Разумеется, Энди, — миролюбиво согласился Вэтмоу, — но полицейский комитет требует от нас результатов следствия. Люди волнуются, Энди. Голос общественности! Мы должны работать с ними в тесном контакте. Связи с общественностью — непременный атрибут нынешнего времени! Вы изучили мои директивы по этому вопросу?

— Угу, — пробурчал Дэлзиел весьма неубедительно.

— Отлично. Тогда вы должны знать, что информация и консультация — это то, что комитет требует от нас, и наш долг — обеспечить им это. Я не могу выполнять свои обязанности, пока вы, Энди, не будете в свою очередь обеспечивать меня информацией. Вам следует запомнить это.

— Консультация и информация, — повторил Дэлзиел, словно заучивая наизусть два важных слова на каком-то странном языке.

— Вот именно. Ну, так вернемся к нашим баранам. Как идет следствие и чем я могу помочь вам, Энди? Вот все, что я хочу знать.

«ОТКРЫТО 24 ЧАСА В СУТКИ! — гласил плакат. — ПОПРОБУЙ НЕМНОГО КУЛЬТУРЫ ВМЕСТЕ С ЗАКУСКОЙ!»

Паско вспомнил, как Чанг, выступая по местному радио, объявила о своей ненависти к театрам, которые большую часть времени бывают закрытыми и недоступными для народа.

«„Кембл“ принадлежит публике, дорогой мой, — говорила она растерянному репортеру. — Я не хочу руководить театром, который наглухо закрыт и изолирован от людей, как форт Нокс, театром, в который актеры пробираются через черный вход, словно епископы в бордель. Невозможно продать культуру, если нет зрителей, которых волнует товар!» 

Сегодня культура была представлена парой гнусавых исполнителей народных песен, вопивших в фойе о горестной доле ткача во время войны Алой и Белой розы [10]. 

Войдя в бар, Паско был вознагражден горячим приемом Чанг.

— Питер, радость моя! — закричала она, направляясь к нему. Позади нее подпрыгивали какие-то создания меньших размеров, подобно лилипутским корабликам, влекомым Гулливером. — Я как раз говорила о вас. Не могли бы вы достать для нас десяток полицейских щитов? Мы одержимы идеей превратить пьесу о полиции в мюзикл. Я уже предвкушаю, как хор, занятый в большом ритмическом номере, будет топать сапогами и бить дубинками в щиты!

Сеймур, шедший позади Паско, встревоженно замер: инспекторы с университетскими степенями, может быть, и способны воспринимать подобные зрелища, но только не честолюбивые констебли. Чанг, чуткая ко всем движениям на сцене, заметила это и, понизив голос, добавила:

— Черт возьми, Пит, прелесть моя, слушайте — я не хотела смутить вас. Иногда вылетает. Вы не сердитесь? — Она наклонила свое лицо так близко, что инспектор почувствовал на щеке ее легкое дыхание.

— Кто-то будет прощен, а кто-то наказан! — произнес Паско. — Выбирайте — что вам больше по душе.

Чанг засмеялась, и смех ее был подобен звуку храмовых колокольчиков в романах Киплинга.

— Это светский визит или вы ищете наркотики? — спросила она Паско.

— Я хотел бы поговорить с Меркуцио.

— С Родом? Он там, в углу, со своей кузиной, — последнее слово она произнесла с особенной интонацией, которая озадачила Паско. В дальнем углу бара он увидел Ломаса, сидевшего рядом с Лэкси Хьюби, причем так близко, что головы их почти соприкасались. «Может быть, между ними что-то происходит?» Эта догадка обескуражила его. Кажется, семейства Хьюби и Ломасов не испытывали горячих чувств друг к другу, а эти двое уж совсем не годились на роль Ромео и Джульетты.

Паско извинился перед Чанг и направился к паре в дальнем углу. Заметив его, молодые люди прервали беседу.

— Здравствуйте, мистер Ломас, мисс Хьюби, — улыбнулся им Паско.

— В прошлый раз мы были Родом и Лэкси. Видимо, предстоит официальный разговор, — отозвался Ломас.

— Можем мы поговорить наедине, мистер Ломас?

— А здесь это разве невозможно?

Род был прав: громкие голоса и музыка создавали в баре такой шум, что подслушать их нельзя было бы при всем желании.

Паско посмотрел на девушку.

— Я пойду, — поспешно сказала она.

— В этом нет необходимости. Мой констебль купит вам что-нибудь выпить. Сеймур!

Девушка поднялась и направилась к стойке, следом за ней поспешил слегка смущенный констебль.

Паско уселся в освободившееся кресло.

— Хотел бы задать вам пару вопросов, мистер Ломас. Во-первых, зачем вы взломали шкатулку?

— Что? Я не делал этого! Это абсурд! — запротестовал тот, изображая изумление и шок почти по методу Станиславского.

— Вы пропустили одну строчку, — укорил его Паско. — Сначала идет фраза: «Какую шкатулку?» Только когда я скажу какую, должно последовать возмущение.

— А вы неплохой клоун, — сдавленно произнес Ломас.

— Спасибо. Видите ли, мы нашли отпечатки пальцев внутри и снаружи шкатулки. Они совпадают, с отпечатками на стакане около вашей кровати…

Паско соврал насчет отпечатков внутри. Там было наложение одних отпечатков на другие — и никакой определенности.

— Так вы копались в моей спальне? — На этот раз негодование Ломаса было неподдельным.

— Нет, — мягко возразил Паско, — мы осмотрели спальню покойного Александра Хьюби с разрешения мисс Кич. Но не будем отклоняться от нашей темы. Вернемся к шкатулке.

Ломас задумался на мгновение, потом на его лице появилась открытая, искренняя, почти печальная улыбка.

— Да, верно, я заглядывал в шкатулку. Но не взламывал ее. Замок был уже сорван. Я просто рылся в вещах.

— С какой целью?

— Просто так. Нет, я сказал глупость. Послушайте, если говорить честно, у меня была безумная идея — а что, если существует другое завещание, о котором старина Теккерей просто не знает. Ведь нельзя же отрицать такую возможность, не так ли? Я в самом деле не могу смириться с мыслью, что до последнего дня старуха верила, будто ее драгоценный мальчик жив.

— Понятно. Надо полагать, вы надеялись, что существует кое завещание, по которому ваше семейство наследует все имущество?

— Я родился в День Святого Иуды. Только прирожденные оптимисты становятся актерами.

— Ну и как, удалось что-нибудь найти?

— Ничего. Кроме массы вещей, подтверждающих, что дорогая старушка Гвен была не в своем уме.

— Для этого не стоило ломать замок.

— Послушайте, это мог сделать кто угодно. Почему вы выбрали меня?

— Вряд ли кто угодно. В доме были лишь вы и мисс Кич. А у нее есть ключ.

— Да будет вам известно, что и другие люди посещают этот дом.

— Например?

Ломас посмотрел украдкой в сторону бара и понизил голос:

— Как насчет Джона Хьюби, отца Лэкси? Пару дней назад он приезжал к мисс Кич, спрашивал о завещании, письмах и прочем. Да, это мог быть он! Он же форменный дикарь. Трудно поверить, что Лэкси его дочь.

Паско сделал пометку в своих записях.

— Теперь расскажите мне о своей поездке в Италию, — предложил он.

Ломас нахмурился, но тут же вернул на свое лицо открытую, честную улыбку.

— А-а-а! Вы видели наклейки на моих чемоданах. Какой же вы проницательный детектив, старина! Да, летом я был в Италии. После фестиваля в Солсбери я, как сумасшедший, рыскал повсюду в поисках работы. Наконец сказал себе: «Лето есть лето!» — и принял предложение матери поехать за границу за ее счет.

— Это было ваше первое путешествие в Италию?

— Нет, я ездил туда несколько раз.

— Где вы были в Италии? — Паско держал ручку наготове.

— В разных местах.

— Тоскана?

— Да, там я пробыл достаточно. Послушайте, а в чем, собственно, дело?

— Встречались ли вы когда-нибудь с Алессандро Понтелли?

Ломас не счел нужным притворяться, что не слышал этого имени.

— Вы имеете в виду погибшего парня, того, который объявился на похоронах? Что вы, черт побери, хотите сказать, инспектор?