— И это все?

— Да, Питер, это все. И не вздумай спросить об этом Волланса. Запомни: ты ничего не знаешь! Не хочу, чтобы всем стало ясно, что я ваш осведомитель. Хотя…

— Хотя что?

— Понимаешь, Генри приезжал сюда на прошлой неделе, вынюхивал что-то. Его редактор, Айк Огильби, тоже был в городе, обедал в «Джентльменах», угадай, с кем? С самим мистером Великолепным — вашим любимым заместителем начальника полиции. Как видно, осведомителей у вас больше, чем ты думаешь.

— Сэмми! — раздался голос Чанг. — Я сообщила вашему другу, что припасла у себя в офисе бутылку для джентльменов из прессы. Мистер Паско, вы тоже можете прийти. Через полчаса вас устроит? Дорогуша! Соберите всех остальных горе-артистов, если вам не трудно. А теперь я должна пообщаться с публикой…

Раддлсдин и Волланс отошли. Чанг начала что-то говорить Элли, но не успела она произнести и пары слов, как ее прервал еще один гость, в котором Паско признал Меркуцио и Аптекаря. У него было бледное красивое молодое лицо, которое Паско где-то видел и до спектакля.

— Простите, Чанг. Я был ужасен, — произнес Меркуцио без обиняков.

— Не стану спорить с тобой, радость моя. — Голос Чанг звучал жестко.

«Словами тоже можно нанести удар, как в карате», — подумал Паско.

— О, прекрасный тиран! Дьявол в обличий ангела! — Меркуцио страстно вздохнул и, смутившись, закашлялся.

— Пит! Эл! Я плохая хозяйка. Познакомьтесь — Род Ломас. А это Эл и Пит Паско.

— Очень приятно! — поздоровалась Элли. — Мы как раз говорили о том, как нам понравился спектакль, правда, Питер?

— О да! Это было так трогательно, так правдиво! — промямлил Паско.

— Не старайтесь выдавить из себя что-нибудь приятное о моей игре, — сказал Ломас со слабой улыбкой.

— Вы хорошо умерли, — сказал Паско дипломатично.

— Да. Это я сделал отлично.

— Род… — Голос, произнесший это, был очень слаб, и, чтобы обнаружить, откуда он исходил, Паско пришлось оторвать взор от гималайского великолепия Чанг и посмотреть вниз на унылое подножие, где стояла маленькая девушка. В ее облике было что-то знакомое. Вдруг в его мозгу Ломас и девушка соединилась, в памяти всплыла встреча в баре «Черный бык», но от этого девушка все равно не стала выглядеть старше.

— Извините, Лэкси. Я забыл. Вам принести выпить? — спохватился Ломас.

— Нет, нет! Яза рулем, — ответила та, помотав головой так энергично, что с ее носа чуть не слетели огромные круглые очки.

— Глупо спрашивать, понравился ли вам спектакль, — сказал Ломас.

— Все было хорошо. Я не очень часто хожу смотреть пьесы. — Лэкси бросила извиняющийся взгляд на Чанг.

— Лэкси предпочитает оперу, — произнес Ломас, словно оправдывая ее.

— Вот как? Значит, вам, моя прелесть, нравится все элитарное, эскапистское и абсолютно нереальное?

«Она действительно подбирает себе людей не своего калибра. Нельзя терять надежды», — подумал Паско.

— Это не совсем так, — ответила девушка. — Кое-что в опере совершенно реально, по крайней мере в такой же степени, как пробудиться в склепе и обнаружить рядом с собой мертвого возлюбленного.

Чанг изумленно на нее взглянула, так, наверное, изумился бы жираф, если бы на него напала мышь. Потом она от души рассмеялась и спросила:

— Кто твоя подруга, Род?

— Виноват. Это моя кузина Лэкси. Лэкси Хьюби! Лэкси, познакомьтесь — Чанг! Я забыл ваши имена. Я и роль-то свою сегодня с трудом могу вспомнить. Виноват.

— Паско! Эл и Пит, — представился Паско, вспоминая, что имя Хьюби тоже о чем-то ему говорит. Ну, конечно: убитый, найденный во дворе полиции, мог быть тем итальянцем, который претендовал на завещание миссис Хьюби. Его мысли прервал голос Элли:

— Здравствуйте, Лэкси! Как дела?

— Спасибо, прекрасно, миссис Паско, — ответила девушка.

— Эй, послушайте, — заговорила снова Чанг, — я должна уделить внимание мэру и его жене. С этими штуками на шеях они выглядят так, как будто сорвались с якоря и их вот-вот унесет в открытое море. Пит, дорогой, я подумываю о том, чтобы поставить пьесу о полицейском. Теперь, когда я внушила городскому совету ложное чувство безопасности, может быть, вы взялись бы как-нибудь проконсультировать меня, чтобы я была уверена в успехе? О'кей?

— О, конечно, — проговорил Паско. — О'кей! Всегда к вашим услугам.

— Прекрасно. Я найду вас. Эл, Лэкси, до встречи.

Она поплыла — высокая и грациозная, будто лебедь среди утят, по направлению к мэру.

— О полицейском? — переспросил Род Ломас.

— Вот именно. Прошу любить и жаловать — я ваш друг-полицейский, — отозвался Паско. Он привык к тому, что упоминание о его профессии вызывало у собеседников икоту, но на этот раз это было похоже на столбняк.

Ломас попытался что-то сказать, закашлялся и наконец выдавил из себя:

— Да, прекрасно, рад был познакомиться… Лэкси, как насчет того, чтобы подбросить меня? Я чувствую себя немного разбитым.

— Я готова. До свидания. Миссис Паско, до свидания.

— До свидания, Лэкси, — сказала Элли.

— Чао, Род, Лэкси! — бросил им вслед Паско. — Странное маленькое создание. Откуда ты ее знаешь?

— Мы встречались на собраниях, — ответила Элли неопределенно.

— Собрания для того и существуют. Ты, надеюсь, не хочешь сказать, что она — активистка «Группы борьбы за женские права»?

— А почему она не может ею быть? — возмутилась жена. — Хотя она и вправду не активистка. Лэкси в основном занимается пропагандистской работой. Доставляет брошюры, собирает деньги для голодающих в Африке, для фонда «Спасем детей» и тому подобное. Тихая, но с сильной волей.

— Вот это мне в них нравится, — грустно промолвил Паско. — Ну, хорошо, Эл. Что у нас там дальше по программе? Поспешим в Сарди и подождем первых откликов?

— Заткнись, подлиза! Куда делись твои сатирические замечания о Большой Эйлин?

— Я говорил тебе — я ее боюсь.

— Ты увлечен ею, мечтаешь о ней! Стоило ей улыбнуться, и ты ползаешь у ее ног!

— Выше я просто не могу забраться.

— Негодяй!

— То, что ты говоришь, так правдиво! Так трогательно и очень, очень правдиво!

Стояла переменчивая сентябрьская пора, похожая на апрельскую, но сильнее бередящая душу, когда время раскачивается, словно на качелях, между жаркими, как в середине лета, полуднями и морозными ночами, и тени деревьев — тяжелые и неподвижные на залитых солнцем мостовых — мечутся и корчатся под луной, которую поминутно закрывают тучи.

Клиффа Шермана привели, в суд во вторник утром. До этого он провел три дня в полицейском участке, так как единственный адрес, который он сообщил, был адресом его бабушки в Восточном Далвиче, где Клифф не жил постоянно, по крайней мере уже года три. На допросе он сказал, что бродяжничает, путешествует по стране и ведет тяжелую жизнь. Сеймур не поверил ему. По внешнему виду парня не было похоже, что у него тяжелая жизнь, и пахло от него совсем по-другому. Но это был еще не повод для обработки его резиновой дубинкой.

Уилд перешел в другую стадию своего затянувшегося одиночества, уже не ожидая, что вот-вот что-то случится, ибо это «что-то» уже случилось. Но он ждал чьего-то голоса. Чьего? Клиффа? Вэтмоу? Своего собственного? Который подсказал бы ему, что произойдет в следующей сцене этой черной комедии. Наконец-то он по-настоящему понял значение этого термина. Черная комедия — это когда человек стоит совершенно нагой и беспомощный в свете прожектора и скорее ощущает, чем слышит, как со зловещим хохотом скрежещет вокруг него темнота.

Уилд знал, что должен был заговорить сразу же, как Сеймур привел мальчишку в полицию; вместо этого он ждал, чтобы тот заговорил первым. Теперь он хорошо осознал: он всегда дожидался, пока заговорят другие. Ожидание было его сильной стороной. Никто лучше него не усвоил науку ожидания.

Сеймур — молодой, честолюбивый и отнюдь не толстокожий — был уязвлен тем, что Уилд не проявлял никакого интереса к его успеху.