— В определенном смысле это так, — осторожно начала Лэкси, собираясь с духом. — Но не совсем. Она завещала все…

— Кому? — загремел Джон Хьюби, видя ее нерешительность.

Лэкси словно вновь слышала суховатый, тихий голос Идена Теккерея: «Оставшуюся часть моего имущества, недвижимого и личного, я завещаю моему единственному сыну, младшему лейтенанту Александру Ломасу Хьюби, настоящий адрес коего неизвестен…»

— Что? Ты ничего не путаешь? Нет, не верю! Да как она посмела? Это незаконно! Уверяю, все это дело рук того подхалима, негодяя адвоката! Я этого так не оставлю! Ни за что!

Ирония всего происходящего, в пылу негодования не замеченная Джоном Хьюби, заключалась в том, что в эту минуту он сидел в старой церкви Святого Уилфреда под медным диском на стене, гласившем: «В память о младшем лейтенанте Александре Ломасе Хьюби, пропавшем без вести на поле боя в Италии в мае 1944 года»; Сэм Хьюби, отец юноши, в 1947 году настоял на том, чтобы здесь был установлен этот диск. В течение двух лет он терпел нежелание жены поверить, что ее сын мертв, но когда-то этому нужно было положить конец. Для него этот диск и означал такой конец. Но только не для Гвендолин Хьюби. Ее убежденность в том, что Александр жив, просто затаилась в ней на десятилетия, а после смерти мужа вырвалась наружу окрепшей и непоколебимой. Она не делала из этого секрета; за многие годы в глазах большинства членов ее семьи и близких знакомых эта странность стала такой же привычной, как, допустим, бородавка на подбородке или заикание.

Мысль о том, что именно эта эксцентричность, которой никто уже не придавал значения, лишила его наследства, принадлежавшего ему по праву, была для Джона Хьюби невыносимой.

— Если он не предъявит прав на наследство, — продолжала Лэкси, — к Четвертому апреля 2015 года, то есть ко дню своего девяностолетия, все имущество переходит благотворительным фондам. Кстати, их три…

Но Джону Хьюби было сейчас не до благотворительности.

— 2015 года? — прорычал он. — Мне тогда тоже будет девяносто, если я доживу до того времени. В чем я сильно сомневаюсь! Я оспорю завещание! Она, должно быть, спятила, это же ясно как Божий день. Все эти деньги… А сколько их там? Чертов мистер Теккерей сообщил тебе?

— Сказать точно трудно, папа, цена акций то и дело скачет, да и все остальное…

— Не старайся одурачить меня всякими научными премудростями. Ты не стала умнее от того, что я позволил тебе работать в конторе у этого прохвоста, а не оставил дома помогать матери в баре, запомни это хорошенько. Поэтому не задирай нос, ты все равно ничего не понимаешь в этом деле. Просто назови цифру!

— Хорошо, папа, — кротко сказала Лэкси, — мистер Теккерей полагает, что все вместе это может стоить около полутора миллионов фунтов.

И в первый, а может быть, в последний раз в своей жизни она испытала удовлетворение от того, что заставила своего отца умолкнуть.

— Милость Господа Бога нашего, Иисуса Христа….

В действительности взгляд Эллы Кич был прикован не к прекрасному видению нисходящей души, как предположила миссис Виндибэнкс. Верно, она была близорука, но вдаль видела прекрасно и сейчас через плечо викария всматривалась в зеленые тени на церковном кладбище. Так как денег у потомков обычно не хватало, большинство старых могил пребывало в полном запустении. Хотя, по мнению многих, высокая трава и дикие цветы украшали надгробия больше, чем Голый торф и букеты в целлофановой обертке. Но не эти элегические размышления занимали сейчас мисс Кич.

Она смотрела туда, где кроны двух старых тисов смыкались над воротами кладбища, образуя туннель, казавшийся почти черным на фоне яркого солнечного света. Уже несколько минут она наблюдала, как в темном туннеле зародилось неясное мерцание. Оно медленно приближалось, приобретая отчетливые контуры, и вот сейчас вынырнуло из темноты, подобно тому как актер появляется на залитой светом сцене.

Это был мужчина. Оглядевшись, он нерешительно зашагал между могил. На нем был мятый костюм небесного цвета, руки нервно теребили соломенную шляпу. На левом рукаве виднелась траурная повязка.

Мисс Кич обнаружила, что, чем ближе он подходил, тем все расплывчатее становились его черты. Копна густых седых волос резко контрастировала с загорелым лицом. Она подумала, что он был, пожалуй, одного возраста с Джоном Хьюби.

И вдруг ей показалось, что на этом сходство с Джоном не заканчивалось. У мисс Кич мелькнула мысль, что она, возможно, единственная из всех присутствующих заметила этого человека…

— Святой Дух да пребудет с нами навеки. Аминь.

Как только отзвучали ответные «аминь», стало ясно, что незнакомец не настолько бестелесен, чтобы его могла видеть одна мисс Кич. Другие тоже уставились на него, и выражение их лиц было разным: от неприкрытого любопытства на лице Идена Теккерея до праздной благожелательности на лице викария.

Но только Джону Хьюби удалось выразить общее изумление.

— Кто этот прохвост? — спросил он, не обращаясь ни к кому в особенности.

Незнакомец отреагировал немедленно и весьма странно. Упав на колени, он схватил две пригоршни земли и театральным жестом бросил их в могилу, затем, откинув голову, воскликнул: «Мама!»

Раздались возгласы удивления и негодования. Миссис Виндибэнкс удостоила пришельца таким взглядом, как будто он прошептал ей на ухо какую-то непристойность. Мисс Кич упала на руки Идена Теккерея в легком обмороке, а Джон Хьюби, вероятно расценив происходящее как поцелуй Иуды, закричал:

— Вот еще! Что это значит? Наверняка твой очередной трюк, адвокатишка! Твои это штучки, отвечай? Ей-богу, пора научить тебя, как следует приличным людям вести себя на похоронах!

Очевидно, горя самоотверженным желанием преподать такой урок, он стал надвигаться на Идена Теккерея. Адвокат, видя, что его загнали в угол, попытался заслониться от него мисс Кич. Чтобы добраться до своей жертвы, Джону Хьюби пришлось отступить на край могилы, и его нога повисла в воздухе, ища точку опоры. Несколько секунд он балансировал на одной ноге и вдруг с криком, в котором слышался и страх, и гнев одновременно, рухнул в открытую могилу.

Все оцепенели, но уже через минуту вокруг могилы поднялась суета. Кто-то рванулся вперед, чтобы помочь Хьюби, кто-то бросился назад за подмогой. Руби Хьюби прыгнула в яму к супругу и приземлилась, ударив его коленями по почкам. Иден Теккерей, не нуждавшийся больше в защите, выпустил мисс Кич из рук, но тут же вынужден был снова подхватить ее, так как старуха начала медленно сползать в открытую могилу. С лица викария исчезла добродушная улыбка, а Род Ломас, перехватив взгляд Лэкси Хьюби, стоявшей по другую сторону могилы, громко расхохотался.

Постепенно порядок был восстановлен, и могила была очищена от всех, кроме ее законной обитательницы. Только теперь большинство присутствующих осознало, что в какой-то момент среди общего замешательства незнакомец, вызвавший его, исчез. Когда выяснилось, что ущерб был нанесен только голубому костюму Джона Хьюби, мисс Кич, все еще пребывавшая в объятиях Идена Теккерея, дала понять, что похороны продолжаются, объявив, что холодные закуски ожидают тех, кто вернется вместе с ней в Трой-Хаус.

По дороге с кладбища Род Ломас нагнал Лэкси Хьюби и прошептал ей на ухо: «Ничто в жизни тети Гвен не шло ей больше, чем ее смерть, вы согласны со мной?»

Девушка взглянула на него с тревогой и смущением. Род улыбнулся в ответ. Нахмурившись, Лэкси поспешила к своей сестре, которая обернулась назад и поймала взгляд молодого человека. Тот весело подмигнул, заставив Джейн покраснеть.

Фасад театра «Кембл» был в плачевном состоянии. Освободить старый театр в эти тяжелые времена от игровых автоматов, обновить, переоборудовать и реставрировать его, привлечь общественные фонды и выклянчить у частных спонсоров деньги на финансирование работ — все это было актом веры или безумия, смотря как это расценивать; и разногласия на сей счет в местном совете возникали отнюдь не по партийному признаку.