Она сурово взглянула на животных, которые, очевидно решив, что пришельцы безобидны, продолжали крепко спать в своих креслах.

Когда мисс Кич вышла из комнаты, Паско обернулся к Сеймуру:

— Когда закончишь, проберись наверх, вторая спальня налево: поработай там хорошенько. Но не оставляй после себя никаких следов.

— Есть, — ответил Сеймур.

Оставшись один, Паско принялся изучать содержимое шкатулки. В ней оказалось несколько картонных папок, на каждой из которых был проставлен год начиная с 1959-го и три недатированные папки, более старые на вид. Паско начал с них и, как и предполагал, нашел документы о смерти Александра Хьюби. Вначале шла телеграмма, в которой выражалось соболезнование по поводу того, что Александр Хьюби пропал без вести.

Постепенно сложилась цельная картина всей этой истории. В начале 1944 года Хьюби присоединился к своему отряду в Палермо на Сицилии. Союзники медленно продвигались на север, встречая яростное сопротивление немцев на материке, но в мае враг отступил от «Линии Густава» на юге от Рима к «Готической линии», протянувшейся от Пизы до Римини. Хьюби поставили командиром группы из четырех человек, задачей которой было высадиться на Тосканском побережье севернее Ливорно, установить контакт с местными партизанами и послать разведдонесение о передвижении немецких войск; через пять дней их должны были оттуда эвакуировать. В назначенный час группа покинула корвет, и шлюпку подхватило штормящее море. С тех пор никто больше их не видел. На связь десантники не вышли и не появились в условленный срок там, откуда их должны были забрать. А в тридцати милях от берега в море была обнаружена перевернутая шлюпка с пробоинами, похожая на ту, которая использовалась в этой операции.

Отсутствие каких-либо донесений об их связях с партизанами или сведений по линии Красного Креста о том, что они находятся в плену, могло означать лишь одно: вся пятерка десантников погибла, не добравшись до берега. Командир Александра выразил традиционные соболезнования, и, что касается армии, на этом все было закончено.

Паско поставил перед собой фотографию в серебряной рамке. С нее застенчиво улыбался юноша в военной форме. Трудно было представить человека, менее похожего на грозного коммандос из детских комиксов. Говорят, внешность обманчива. По-видимому, так оно и есть. Должно быть, паренек сам вызвался служить в десанте, прошел отборочные испытания и чрезвычайно тяжелую подготовку.

— Вот теперь и я смотрю на тебя, малыш, — промолвил Паско.

Затем он начал проглядывать переписку миссис Хьюби с военным министерством, Красным Крестом, комиссией по захоронению военнослужащих, командованием американских оккупационных войск в Западной Италии, местным членом парламента и другими организациями и отдельными лицами, в которых старая женщина видела соломинку, за которую можно было ухватиться. Ее письма были однообразно патетическими, ответы на них — вежливо формальными.

Паско пробежал глазами бумаги, ему бросилась в глаза ссылка на «вложенную фотографию», он еще раз просмотрел две связки документов и наконец нашел оригинал.

Это было фото из газеты «Пикчер пост» за 1945 год, на нем были изображены солдаты союзных войск, проходящие по улице Флоренции под восторженные приветствия жителей. В толпе, облепившей мостовую, кто-то — очевидно, миссис Хьюби — обвел кружком одно лицо. Фотография была нерезкой, и черты были трудно различимы: мужчина казался скорее задумчивым и грустным, нежели беспечно веселым, хотя это могло быть результатом игры света, тени и расстояния, а не отражением чувств: лицо по форме и пропорциям слегка напоминало лицо в серебряной рамке, любовь и горечь утраты могли с готовностью признать в нем черты Александра Ломаса Хьюби.

Здесь же были и письма: сначала редактору «Пикчер пост», а позднее — фотографу, сделавшему тот снимок. Копии писем властям Флоренции, военным и гражданским. И наконец, письма, разосланные в 1946 году в итальянские газеты с просьбой опубликовать прилагаемое объявление на итальянском и английском языках. Это было простое обращение к Александру Хьюби или к любому, кто знает о его местонахождении, с заклинанием сообщить об этом его матери по адресу: Трой-Хаус, Гриндейл, Средний Йоркшир, Великобритания. За сведения она посулила хорошее вознаграждение.

Три ранние папки были обследованы. Что случилось потом, Паско мог представить даже без показаний Идена Теккерея. К 1946 году тот небольшой запас надежды, что был у Сэма Хьюби, полностью иссяк: его сын был мертв. Отчаянную же веру жены он терпел до тех пор, пока та не поместила объявления. Безусловно, обещанное вознаграждение вызвало поток ответных писем, большинство из которых, если не все, были, по мнению Сэма Хьюби, явным надувательством. «С меня хватит, — сказал он, — больше никаких писем!» И воля его была достаточно сильна, чтобы настоять на своем или, по крайней мере, загнать ее «в подполье» на тринадцать лет — до его смерти.

Когда Сэм Хьюби благополучно переселился в мир иной, старая навязчивая идея, так долго подавлявшаяся, вырвалась из-под спуда с обновленной энергией. Тогда-то и началось составление ежегодных папок. Возобновился поток писем, сопровождавшийся теперь личными визитами в соответствующие организации в Лондоне и Италии. Были задействованы частные сыскные агентства, в обеих странах. Паско прочитал их рапорты, производившие впечатление весьма скрупулезных в описании нулевых результатов, в которых в конечном счете было недвусмысленно заявлено: детективы сомневаются, что в данном деле вообще можно чего-либо достичь.

Упрямое нежелание старой леди признать очевидное было одновременно и героическим и безумным. За исключением фотографии в «Пикчер пост», за сорок лет не было найдено ни одной хотя бы незначительной зацепки в доказательство того, что ее сын жив; если, разумеется, не принимать во внимание посланий от различных телепатов и экстрасенсов (а она к ним прислушивалась), сообщавших, что они «не могли обнаружить его следов в ином мире», но якобы «ясно видели кого-то очень похожего на пропавшего юношу, работающего в оливковой роще», или что их «ивовая рамка над картой Европы упорно отклоняется в сторону Тосканы».

В дверь постучали. Положив бумаги, которые он изучал, в папку, Паско сказал:

— Войдите.

Появилась мисс Кич, неся на подносе чай и горячие булочки. Паско не хотел ни того, ни другого. Но догадываясь, что Сеймур придумал для мисс Кич эти хлопоты, чтобы держать ее подальше, пока он не закончит работу в спальне, инспектор тепло поблагодарил домоправительницу и не стал возражать, когда та предложила налить ему чаю и намазать маслом булочку.

Уплетая сладкую сдобу, Паско спросил вкрадчиво:

— Вы помогали миссис Хьюби в ее поисках, мисс Кич?

— Ну, непосредственно — только печатая и разбирая ее корреспонденцию. А косвенно — тем, что оставалась здесь и заботилась о животных, когда она уезжала по своим делам из дома.

— Миссис Хьюби, кажется, потратила много времени и денег на эти цели?

— Вероятно. Я имею в виду деньги. Хотя я никогда не имела, да и не стремилась иметь Дела со счетами миссис Хьюби, — ответила мисс Кич довольно сухо. — О потраченном времени я знаю лучше. Она регулярно, почти каждый год, отправлялась в Лондон и за границу, пока с ней не случился первый инсульт. Это произошло сразу же после возвращения из Италии, и больше уж она за границу не ездила. Миссис Хьюби не доверяла иностранной медицине. Ее обуревал страх, что придется лежать в больнице, в которой будут заправлять католические монахини и черные доктора.

Паско улыбнулся.

— Да, мистер Теккерей говорил мне, что она боялась чернокожих. Поминала о каких-то черных демонах, маскирующихся под ее сына Александра. Вам, должно быть, нелегко с ней приходилось. Я слышал, вы были ее сиделкой.

Лицо мисс Кич стало неподвижно и побледнело, будто она вспомнила нечто неприятное, и внезапно она показалась инспектору очень старой.

— С ней всегда было нелегко, — вымолвила она с дрожью в голосе. — Вы дадите мне расписку, инспектор, на все, что возьмете здесь?