— Во всем! Если бы наш мир не был так серьезно болен, зачем Господу насылать на нас такие беды, как СПИД и наркотики. Только чтобы наказать грешников!

Паско внутренне содрогнулся. Он совсем забыл, что Стринджер помешался на религии, а именно на эту тему Паско предпочитал не беседовать.

— В качестве наказаний эти беды, похоже, насылаются совершенно без разбору, — заметил он, — но у нас всех есть свои дела, включая Господа. У меня они определенно есть. До свидания, мистер Стринджер.

Но сбежать оказалось не так просто. Стринджер схватил его за рукав.

— Вы спросили про моего зятя, мистер. Так вас разве не интересует ответ?

— Да нет, извините. Это не мое дело….

— Ага, в этом вы правы. Но я вам все равно расскажу, — заявил Стринджер. — Может, тогда вы не будете задавать лишние вопросы соседям. Этот Тони Эпплярд года три назад переспал с моей девкой. До тех пор я о нем ничего не слышал. Она была еще школьницей, очень способной, из нее вышел бы толк, но появился этот типчик… Ну, надо было что-то предпринять. Он хотел, чтобы она сделала аборт, но я посчитал это убийством. К счастью, моя дочь — тоже. Поэтому я спокойно поговорил с ним, дал ему время на раздумье. Вы тоже из сельской семьи, как и я, и знаете, что у нас многие сначала переспят, а потом уж венчаются. И большинство таких браков оказываются вполне счастливыми. Но, говорю вам, они жениться не желали. Убеждали меня, что сейчас это ничего не значит, хотя я сказал, что это многое значит для меня, многое значит для Господа нашего. И будет многое значить для ребенка, когда он подрастет. Потому они и поженились.

Он замолчал. Паско спросил:

— Ну и что? Их брак удачен?

— Да не смешите меня! — выкрикнул Стринджер, хотя Паско вовсе не собирался этого делать. — С таким-то бездельником? Он говорил, что он монтер. Какой там монтер! Он ни к чему не годен! Работал в компании «Атлас Тайлер», так вылетел оттуда, как только янки стали сворачивать дела. Я его мог устроить на фирму рабочим, но, «ах нет», он сказал, что хочет открыть свое дело. В конце концов, уехал на юг в поисках работы. Ну, говорят, нашел работу, по слухам, хорошо зарабатывает, достаточно, чтобы вести беспутную жизнь, не заботясь о том, чтобы послать денег жене и ребенку.

— Вы хотите сказать, что он даже не приезжает повидать их? — спросил Паско.

— Приезжает? Зачем такому ублюдку приезжать? — вскричал Стринджер. — От него одни неприятности. Я даже не так давно пытался его найти, но он, наверное, пронюхал про это, потому что, когда я приехал, оказалось, что он поменял жилье и адреса не оставил. Ничего, говорю вам, от меня ему не убежать!

— А что Ширли? — спросил Паско, удивленный столь бурным проявлением чувств своего собеседника. — Она-то как ко всему этому относится? Как это на ней отразилось?

— Если бы вы знали ее несколько лет назад, вы не спрашивали бы меня, — ответил Стринджер. — Да вот, взгляните.

Он вынул цветную фотокарточку из бумажника. На ней был изображен Стринджер с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Они сидели за складным столиком под матерчатым навесом и широко улыбались в объектив. Девочка не была красивой, но у нее было свежее личико и живой беззаботный вид, и было довольно трудно найти в этом ребенке сходство с Ширли Эпплярд.

Ее отец был гораздо более узнаваем, но горести, неудачи и разочарования, пережитые за эти годы, оставили на его лице свой след.

— Какая миленькая девочка, — заметил Паско.

Он не подразумевал «была», но Стринджер понял это именно так.

— Да, была, — сказал он отчасти самому себе. — Миленькая девочка. Все так говорили. А она считала, что на свете нет никого лучше ее папы. Ходила со мной везде, все рассказывала. А потом все стало меняться. Вот как молоко, бывает, сворачивается. Сначала незаметно, вроде все по-старому… а в конце концов это становится явным! У вас есть дети, мистер?

— Есть. Девочка.

— Ну тогда, может, вы меня и поймете.

«Что пойму?» — недоумевал Паско по дороге домой. Стринджер был не похож на человека, которому достаточно поделиться с кем-то своей бедой, чтобы она показалась вдвое меньшей. Но когда Паско читал Рози на ночь сказку, он поймал себя на том, что размышляет, как бы он чувствовал себя, если бы кто-то сломал жизнь его дочери. И эти размышления настроили его далеко не на самый безмятежный лад.

Он спустился вниз. Элли сидела в столовой, заваленная папками и бумагами, от которых не знала спасенья с тех пор, как была избрана Чанг в качестве бесплатного пресс-секретаря. Они обменялись улыбками, Паско прошел в холл и налил себе выпить. Он знал, что сегодня идет его любимая телепередача, но не мог заставить себя включить телевизор. Вдруг Элли уселась на подлокотник его кресла, положила руку ему на плечо и спросила:

— Ты какой-то кислый. Тебя что-то беспокоит?

— Да нет. Просто жизнь.

— В таком случае тревожиться не о чем. Говорят, жизнь — болезнь, которая со временем вылечивается.

— Это если лечиться в учреждениях министерства здравоохранения. Но некоторые занимаются этим сами и вылечиваются вне очереди.

— Извини, это что? Загадка мне на вечер?

— Нет. Это я о женщине, Гейл Свайн, которая вышибла себе мозги. Во всяком случае, мне так кажется. И еще об одной, которая пишет письма Дэлзиелу и сообщает, что собирается покончить жизнь самоубийством.

— Боже, ты мне ничего об этом не говорил.

— Не говорил. Потому что она вроде перестала писать. А потом снова начала, — как-то бестолково объяснил он.

— Понимаю. А почему она пишет именно Дэлзиелу? И если Дэлзиелу, то причем здесь ты?

— Когда ничего иного не остается, и атеисты молятся. И это привилегия начальства — перекладывать свои обязанности на других.

Элли рассмеялась, а потом сказала:

— А нельзя ли мне на них взглянуть, на эти письма?

Паско, замявшись, ответил:

— У меня их нет с собой. Я их на работе оставил.

Так оно и было, но он понял, что Элли догадалась о причине его замешательства. До того случая, когда он повредил ногу, которая до сих пор болит, он рассказывал Элли все без утайки и без разбору. Если бы его тогда спросили почему, он бы ответил, потому что он ее безгранично любит и безгранично ей доверяет. Однако, размышляя долгими бессонными ночами в больнице, он задумался, а не испытывает ли он просто таким образом на прочность эти свои доверие и любовь. В конце концов пришло время, когда они дома и на людях оказались как бы в оппозиции друг к другу, и он обнаружил, что начал получать нездоровое удовольствие, подступая вплотную к разграничительной линии. Когда он выплыл наконец из серой больничной беспросветности, мысль об этом удовольствии показалась ему гораздо менее приятной. Однако она, подобно достаточного веса гнету, помогала держать полузакрытым то, что прежде было полностью открытым.

Элли поднялась и зевнула.

— Ну и ладно, — беззаботно сказала она. — У меня слишком много своих дел, чтобы еще с твоими разбираться.

Он пошел за ней следом в столовую, стремясь загладить свою невольную вину.

— Как твоя неоплачиваемая работа? — спросил он.

— Иногда занятно. Но времени занимает очень много. Я никогда больше не стану плохо отзываться о сотрудниках пресс-служб.

— Может, поспорим? — улыбнулся Паско. — Между прочим, как пресс-секретарь Чанг ты могла бы замолвить за меня слово перед ней. Каким-то образом просочилась информация, что она жаждет поручить роль Бога в спектакле Дэлзиелу. Не могла бы ты убедить ее, что я тут ни причем — у меня рот был на замке. Не хочу кончить свои дни в какой-нибудь восточной темнице.

— Ты мог меня и обмануть, — сказала Элли. — Но я не стала бы волноваться по этому поводу. Утечка информации из театра «Кембл» — как утечка из кабинета министров. Та-которой-все-повинуются сама сверлит дыры для утечек.

— Чанг? Но с какой стати?

— Это называется давлением, дорогой. Каким способом можно заставить Дэлзиела делать что-либо?

— Не знаю. Дать взятку? Как-то по другому подкупить? Сказать ему, чтобы он этого не делал…