— Не печальтесь об университете, — сказал Михаловиц, один из дефензоров, долгом которых было печься об университете. — Вас будет замещать проректор. Все дефензоры согласны с тем, чтобы эту миссию поручить именно вам. Согласятся и профессора.
Дольше отказываться было невозможно. Дело было слишком серьезным в следовало бы откровенно обсудить все затруднения, которые могли встретиться в работе, но оттягивать решение из ложной скромности не годится.
— Кто же поедет со мной?
— Послом будете только вы. Для переписки и личных услуг вы можете взять студентов — двух или трех человек. Если кто-нибудь из них говорит по-венгерски, это только пойдет на пользу делу.
— Хорошо, я возьму троих. Можно с уверенностью сказать, что охотники найдутся. А когда нам следует отправиться в путь?
Это был очень важный вопрос, потому что к такой дальней дороге нужно как следует приготовиться.
— Важно, чтобы вы прибыли в Прешпорк еще до коронации, потому что неизвестно, будет ли заседать сейм и после нее. На дорогу вам потребуется около недели, вот и рассчитывайте так, чтобы прибыть вовремя. Об экипаже мы позаботимся.
Есениус устроил все дела, связанные с университетом, а потом спросил студентов старших курсов, кто желал бы отправиться в путешествие вместе с ним. Назвалось семеро, это было заманчивое приключение, возможность повидать свет, да еще даром. Есениус выбрал троих: Вилиама Схлейдана, Станислава Росицкого и Яна Марстада.
Двадцатого июня на рассвете крытая дорожная карета отъехала от Главной коллегии. На крыше кареты в кожаном бауле везли парадное рыцарское платье Есениуса, в которое он собирался облачиться в честь торжественного события. Путешествовал он в легкой летней одежде: тяжелую сутану магистра он оставил дома — и так в закрытой карете было очень душно, хотя окна были всю дорогу открыты.
Шесть дней длилось утомительное путешествие из Праги в Прешпорк.
Полумертвые от усталости, на шестой день после полудня они приблизились к городским воротам. Подъемный мост перед Михаловскими воротами был перекинут через глубокий и широкий ров, наполненный водой. Карета прогрохотала по мосту и с трудом протиснулась через узкие ворота. Кучер громко кричал на пешеходов, которые, того и гляди, могли угодить под копыта.
Они поселились в гостинице «У зеленого дерева», недалеко от Дуная. Много стараний пришлось приложить, пока хозяин наконец уступил Есениусу одну из своих комнат: город битком был набит гостями. Студентов поместили на сеновале. В Прешпорк съезжались знатные гости и из той части страны, которая не находилась под турецким владычеством[39]: все желали присутствовать при коронации. Большая часть дворян разместилась у родственников или знакомых в городе. Другие — в замках и поместьях, расположенных в окрестностях Прешпорка, на Червеном Камне и в Правецкой крепости.
Есениус был снабжен рекомендательными письмами к венгерским протестантским деятелям.
Сразу же после приезда он нанес нм визит, чтобы склонить их на свою сторону раньше, чем он получит возможность обратиться к целому сейму. В этом заключался главный его план: добиться согласия на выступление на сейме и там предъявить все аргументы в пользу союза чешских и венгерских сословий.
Но как ошибался он, надеясь на сочувствие венгерских протестантов! Пражские события относили тут к разряду сугубо чешских дел, а с ними венгры не хотели иметь ничего общего.
— Это чешский бунт, — говорили ему. — Нас это не касается. Мы за вас в огонь не полезем.
Есениус употребил все свое красноречие, убеждал, что в этом деле заинтересованы не только чехи, что речь идет о том, быть или не быть религиозным свободам протестантов. Что события в Чехии непосредственно касаются венгров, потому что все они пустились в плавание на одном корабле. И бесспорно, что позицию, которую император занял в отношении чешских протестантов, он займет и по отношению к протестантам венгерским.
Все понимали, что он прав, признали его аргументы, но страшились войны. Турки, которые для Праги представляли весьма отдаленную опасность, здесь были близкой и горькой действительностью. Правда, теперь заключен был мир, но это не мешало туркам устраивать набеги на земли горной Венгрии, жечь дома, убивать, угонять в рабство. Нет, нет, оставьте нас в покое с вашим бунтом!
Есениус обращал свое слово к глухим. Он не имел успеха нигде, потому что и те деятели, которые были с ним согласны и признавали разумным помочь чешским сословиям, ставили свое решение в зависимость от решения большинства. Да, если бы решение принял сейм…
Есениус решил попытать счастья у палатина[40] Жигмунда Форгаха.
Форгах принял его дружески, как положено знатному венгерскому магнату принимать венгерского рыцаря.
Есениус объяснил вельможе — который, впрочем, был осведомлен о его деятельности в Прешпорке, — цель своей миссии: установить тесное сотрудничество чешских сословий с венгерскими для охраны общих интересов.
Форгах был ревностным католиком, звание палатина получил от императора всего полтора месяца назад, поэтому Есениус не решался говорить открыто, что речь идет, собственно, об охране интересов протестантов против растущего влияния католиков. Но у Форгаха было слишком хорошее политическое чутье, чтобы за этими неопределенными словами не угадать их истинного смысла.
— Я предполагаю, ваша магнифиценция, что вы имеете полномочия заключить мир с императором, то есть с его наместниками, — приветливо сказал Форгах, следя лисьими глазами за впечатлением, которое произведут его слова.
Есениус действительно не был готов отвечать на этот вопрос.
Но быстро нашелся:
— Ваша милость, чехи не находятся в состоянии войны ни с кем, а если нет войны, невозможно заключить мир. У нас спокойствие и порядок, в нашем королевстве царит полное единство.
Форгах едва заметно наморщил лоб. Однако тут же овладел собой и ответил равно приветливо, но с некоторой насмешливостью в голосе:
— Дефенестрация господ императорских наместников, как видно, одно из доказательств мира и единства, царящих в Чешском королевстве… Но будем говорить по существу. Какое средство вы считаете наиболее действенным для того, чтобы успокоить эту бурю?
— Если позволите, ваша милость, я отвечу на ваш вопрос как врач, который занимается удивительными и тяжелыми человеческими болезнями: все королевство и религиозные общины мира подвержены таким же недугам, что и мы, люди, и так же, как и людям, им можно вернуть здоровье. Опытный врач лечит человеческие болезни трояким путем: первый — диетой, при которой больному дают вместо лекарств домашние средства или отвар из простых трав; второй — больного лечат различными снадобьями, приготовленными в аптеке, лекарства эти горькие; третьим средством пользуются цирюльники, когда неизлечимо больные члены отсекают железом, прижигая их предварительно огнем, и это с превеликой болью для страдающего, который вместе с болезнью может погибнуть или же остаться, скажем, хромым до смерти. Обычно же врачи, по учению Гиппократа, начинают с мирных средств, используя сильные только в тех случаях, когда другого выхода нет. И если Венгрия от недавней своей немочи[41] излечилась только диетой, то есть ей помогли искренние союзники, то о недуге королевства Чешского нечего и сомневаться, он намного легче. Если же домашние средства оказались бы бессильными, мы смогли бы прибегнуть к более сильному средству, то есть к курфюрстам Священной Римской империи, к некоторым или ко всем. Прибегнуть сейчас к оружию — средство неверное, и оно противоречит латинскому изречению: «Ignera gladio ne fodito» — «Огонь мечом не затушишь». Лучше и безопаснее следовать Цицеронову совету: «…Двояко люди действуют в отношении себе подобных — порой по-дружески или используя правовые процессы, а порой путем насилия, и первым способом пользуются люди разумные, другой же более подходит к лютым зверям, этим способом можно пользоваться лишь тогда, когда первый вовсе непригоден». Если ваша милость позволит, я выскажу эти соображения славному сейму.
