— Действительно, — согласился Есениус. — Но как все это устроено?
— Разрешите принести вам, высокочтимый рабби, свою благодарность, — промолвил Кеплер. — Все было весьма интересно. Нет ничего удивительного, что ваше искусство произвело такое впечатление на его императорское величество и на Тихо Браге.
Раввин улыбнулся:
— Это весьма высокое признание моего скромного искусства.
— Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, если я попытаюсь найти объяснение всему, что вы нам показали? Мне кажется, что кое в чем я уже разобрался.
— В самом деле? — скептически спросил раввин, не веря, что можно проникнуть в его тайну, которая для всех казалось непостижимой.
— Я внимательно рассматривал ваши картины, — медленно произнес Кеплер. — У нас, астрономов, способность к наблюдению развита особенно хорошо.
— Но и Тихо Браге был астроном, — возражал раввин Лев. Замечание раввина не смутило Кеплера.
— Это верно, но мы по сравнению с Браге оказались в более выгодном положении. Мы знали, что нас ждет, наш страх уже не был столь велик, и мы не забыли, что надо смотреть в оба.
— А что вам удалось заметить? — спросил Лев, не переставая улыбаться.
— Мы заметили, что доказанное вами вовсе не реальность, а рисованные картины.
Кеплер угадал. Раввин вздрогнул, не скрывая своего удивления. Такого ответа он не ожидал.
— Я восхищен вашей проницательностью! — воскликнул он. — До сих пор никто из моих гостей этого не заметил. Ну, что скрывать! Это действительно были рисованные картины.
Но Кеплер и Есениус не желали успокоиться на том, что разгадали сами.
— Весьма интересно узнать, на чем же нарисованы эти картинки? Ведь на стенке ничего нет, она чистая, — заговорил Есениус. — А между тем мы их видели именно здесь, на стене.
— Волшебный фонарь, — с таинственной улыбкой ответил раввин.
Но и это объяснение ничего не дало обоим ученым.
— Мы никогда не видели волшебного фонаря, — заметил Кеплер. — И мы были бы весьма благодарны вам, если бы вы нам объяснили, о чем идет речь, а еще лучше — если бы вы нам все это показали.
Раввин некоторое время колебался, но потом, видимо, решил исполнить просьбу Кеплера.
— Раз вы разгадали первую часть, почему бы вам не показать вторую? Итак… Гм! Как бы вам это рассказать… Среди единоверцев мои опыты сыскали мне уважение, и, если бы вы узнали мою тайну, это повредило бы моей репутации.
— Вы можете быть спокойны, высокочтимый рабби, эту тайну мы сохраним.
— Я уверен, что могу на вас положиться.
Лев принес из соседней комнаты черный ящичек с длинной трубкой. Поставив ящик на стол, он принялся объяснять:
— Это и есть волшебный фонарь. Обыкновенный ящичек, впереди у него увеличительное стекло — линза. Перед линзой ставится нарисованная на стекле маленькая картинка, а сзади она освещается. Картинку надо поставить вверх ногами. Посмотрите, вот так.
Раввин держал двумя пальцами стеклышко, на котором была нарисована картинка. Посмотрев на свет, они увидели на стекле в уменьшенном размере то, что перед этим видели на стене.
— И эту маленькую картинку вы так увеличили? И это ее вы нам только что показывали? — взволнованно воскликнул Кеплер. — Вы утверждаете, что это сделано с помощью линзы?
— Да, утверждаю, — спокойно ответил раввин, не понимая подлинной Причины волнения Кеплера.
Но волшебный фонарь взволновал и Есениуса. Ведь это сбывшееся пророчество Роджера Бэкона, то, о чем совсем недавно они говорили с Кеплером.
— Какое у вас стекло?
— Стекло, переделанное в линзу.
— Переделанное в линзу, — задумчиво повторил Кеплер. — А нельзя ли с помощью этого стекла наблюдать звезды?
— С помощью этого стекла едва ли. Во всяком случае, я не пытался. Но ведь мы можем попробовать.
Раввин вынул линзу из волшебного фонаря. Ночь была ясная, небо усеяно звездами. Правда, луна уже увеличилась до последней четверти. Раввин открыл окно с той стороны, где светила луна, и направил на нее линзу. Кеплер внимательно наблюдал за ним. Но раввин с разочарованным видом передал линзу Кеплеру.
— Ничего, — промолвил он.
Кеплер взглянул на небо через линзу. В уме уже зародилась великая идея. Он понял, что линза сама по себе еще ничего не стоит. Но весь этот разговор с раввином натолкнул его на великолепную мысль. Линзу необходимо соединить еще с чем-то Эту мысль надо развить, и именно этим путем надо идти.
Домой Кеплер возвращался рассеянный и по дороге едва отвечал на вопросы Есениуса.
Целую неделю он никуда не показывался. Во дворец передал, что плохо себя чувствует. Но, когда Есениус пришел его навестить, он не вышел. Пани Барбора по секрету сообщила Есениусу, что Кеплер чувствует себя плохо от переутомления. Целые дни он проводит в своей мастерской вместе с механиком и шлифовальщиком стекол, которые что-то там мастерят. Уходят эти двое от них почти ночью и ведут себя словно заговорщики. Пусть доктор Есениус не сердится, но она не может его туда впустить. Есениус вернулся домой разочарованный.
Но в воскресенье после полудня явился Кеплер. Он попросил Есениуса, не откладывая, пойти с ним.
— Куда? — недоверчиво спросил Есениус.
— Все вам объясню… только потом. А сейчас надо идти. Говорил он взволнованно, и его глаза, обведенные черными кругами, лихорадочно блестели.
— Захватить инструменты? — спросил Есениус.
— Не надо, — махнул рукой Кеплер. — Все, что нам надо, имеется здесь. — И он похлопал по деревянному продолговатому футляру, который держал под мышкой.
Есениус больше не спрашивал.
Друзья направились к Староместскому рынку. Оттуда к Тынскому храму.
«Ага, — подумал Есениус, — он ведет меня к памятнику Браге». Друзья часто наведывались туда и поэтому ничего особенного в этой прогулке Есениус не видел.
Но что это? Кеплер идет не в главный притвор, а через боковые двери направляется прямо к башне. По узким стертым ступенькам он поднимается наверх. Это трудный путь, но сейчас он еще труднее, так как Кеплер шагает через две ступеньки, торопится, будто на башне пожар. Вскоре у Есениуса начинает пульсировать в висках, но он не хочет отстать от своего друга: его разбирает любопытство — какой сюрприз приготовлен ему на вершине башни.
Вот они уже на переходе, соединяющем две башни.
Перед ними открывается чудесный вид. Внизу — Старое Место с его черепичными крышами, немного поодаль — Новое Место, а прямо напротив, за Влтавой, — величественная панорама Градчан.
Оба тяжело дышат, но у Кеплера нет терпения ждать, пока они отдохнут. Он открывает свой деревянный футляр и вынимает оттуда какой-то цилиндрический предмет… Он похож на короткий широкий кларнет.
— Подождите, я погляжу, хорошо ли видно, — говорит Кеплер и приставляет трубку к правому глазу, а левый зажмуривает. — Посмотрите и вы, — говорит он, и на лице у него какое-то напряженное ожидание. Он передает трубкообразный предмет Есениусу и, прежде чем Есениус успевает задать вопрос, произносит одно-единственное слово, которое все объясняет: — Звездогляд.
Есениус прикладывает трубу к глазам и направляет ее вниз на рынок. Но в ту же минуту опускает ее.
Кеплер смеется по-детски, радостно:
— Ну, как вам нравится мой звездогляд?
— Изумительно! — восторженно восклицает Есениус и снова прикладывает к глазам трубу, или звездогляд, как называет ее Кеплер.
Он внимательно разглядывает картину, которую видит через трубу. Люди, казавшиеся раньше букашками, теперь совсем близко, рукой можно достать, да и все остальное кажется таким близким, что даже не верится. Есениус поднимает трубу, и его восхищение растет: в двух шагах от него Градчаны, он ясно видит людей перед замком, куда направляет звездогляд.
Есениус с восторгом смотрит на Кеплера и взволнованно шепчет:
— Иоганн, вы сами не понимаете, что вы создали!
— Понимаю, — улыбается счастливый Кеплер, — а вечером поймете и вы. Потому что то, что вы видите сейчас, — ничто по сравнению с тем, что увидите вечером. Только бы не было туч!