— Я слышал от его императорского величества, — дружелюбно заговорил Гваринониус, — что он пригласил вас к себе в качестве личного врача. Знаю, что и Карлов университет весьма вас ценит. Ну что ж, надеюсь найти в вас хорошего помощника.
От слуха Есениуса не ускользнул едва заметный оттенок, с каким хозяин дома произнес слово «помощник». Этим он выразил надежду, что в своей научной деятельности Есениус будет следовать одним путем с ним.
— Это для меня большая радость, — с изысканной учтивостью ответил Есениус и слегка поклонился. — Для меня честь работать с ученым доктором, слава о котором разнеслась по самым дальним странам нашего материка.
В общении с сильными мира сего Гваринониус постиг все тонкости этикета и изысканности речи. И, хотя он понимал, что Есениус говорит так из-за учтивости, он все же почувствовал в его словах искреннюю нотку и поэтому отблагодарил гостя новым комплиментом. Он сказал, что отзывы его друзей, к сожалению уже покойных — Тихо Браге и Тадеаша Гайека из Гайека, — значат для него гораздо больше, чем дипломы и письменные свидетельства любых университетов.
Вскоре, однако, собеседники почувствовали, что произнесли достаточное количество учтивых фраз и пора перевести разговор на профессиональные дела.
— Вы уже видели императора? — спросил Гваринониус, резко меняя тему беседы. — Что вы можете сказать о состоянии его здоровья?
Есениус ответил осторожно:
— Беседа его величества со мной продолжалась весьма недолго. За такой промежуток времени трудно составить представление о состоянии здоровья человека, тем более такой важной особы, такой утонченной натуры, как его императорское величество. И, кроме того, для этого нужно знать все симптомы болезни. Но мне все же удалось, несмотря на кратковременность аудиенции, убедиться, что слухи о меланхолии абсолютно правильны.
Гваринониус задумчиво кивнул головой.
— К сожалению, это так. Наш коллега при дворе, доктор Писториус, целиком посвятивший себя лечению меланхолии у императора, расскажет вам об этом гораздо больше, чем я. Мы разделили свои обязанности: доктор Писториус лечит императора от меланхолии и, надо сказать, достиг, в особенности за последнее время, удивительных успехов; я забочусь о желудке императора и лечу его внутренние болезни. У вас, как у хирурга и анатома, по сравнению с нами дел будет гораздо меньше, потому что его императорское величество, благодарение богу, не страдает недугами, при которых пришлось бы пустить в ход нож или пилу.
— Его императорское величество распорядился, чтобы я испросил у вас соответствующие указания.
Гваринониус протянул руку Есениусу и скромно сказал:
— Что вы, домине доктор, совсем не указания. Неужели император употребил это слово? Нет, нет! Здесь мы все равны. Я не собираюсь быть вашим начальником, все мы подчиняемся непосредственно императору. Я посвящу вас только в распорядок, вернее сказать, познакомлю вас с характером нашей работы. Как я уже сказал, по крайней мере мне так кажется, для хирурга дел будет мало. Поэтому я буду вам весьма благодарен, если вы согласитесь помогать мне в лечении других болезней его императорского величества. С доктором Писториусом мы всегда советуемся о новых симптомах болезни императора. Такие консультации весьма полезны.
Есениус утвердительно кивнул головой.
— Правда, император — трудный пациент, — продолжал Гваринониус, — кроме меланхолии, как я уже сказал, он страдает болезнью желудка.
— Режим воздержания от тяжелых мясных и острых блюд, от вина и паленки. Вместо всего этого — отвар полыни, — полушутя, полусерьезно вставил Есениус.
Гваринониус улыбнулся:
— Хороший совет, но трудно выполнимый. Император не желает отказываться от вкусной острой пищи и от крепких вин. А полыни и в рот не берет, приходится разводить ее на коричной настойке. При этом лекарство действует вдвое слабее. В результате густая кровь попадает в голову, и это вызывает у императора состояние бешенства. Он начинает метаться и крушить все, что попадется под руку, как неистовый Роланд. Что делать? Приходится пускать кровь или ставить банки. В отдельных случаях даем слабительное. Таково состояние здоровья его императорского величества. А завтра доктор Писториус изложит вам свое мнение о меланхолии императора.
— В самом деле, хирург здесь мало поможет, — решительно заявил Есениус.
Мнение его о докторе Гваринониусе изменилось к лучшему. Вначале он думал, что придворный врач прописывает императору лекарства вроде жемчужного порошка, дробленых драгоценных камней или расплавленного золота, как часто в те времена поступали врачи в отношении высокопоставленных особ или просто богатых людей, имевших возможность платить большие деньги.
— Если бы это зависело от вас, вы бы гораздо охотней просто вырезали императору желудок. Не правда ли? — поддел Есениуса хозяин. — Но где потом возьмешь другой?
Однако виттенбергский профессор не поддержал шутки.
— Ах, как было бы интересно вскрыть вот такой больной желудок и посмотреть, чего ему не хватает! — задумчиво промолвил он. — Тогда бы многие болезни мы лечили гораздо успешней, чем теперь, когда мы вынуждены основываться лишь на догадках.
— Ведь вы это уже делаете? — промолвил Гваринониус с легкой насмешкой. Есениус хорошо понял, почему его собеседник сказал не «делаем», а «делаете». Удар был явно направлен в него. — Но больному это уже не помогает, ведь он мертв. Короче говоря, все эти ваши вскрытия для врачебной науки едва ли имеют большое значение.
Есениус порывисто поднял голову и посмотрел на Гваринониуса, словно не веря тому, что услышал.
— Вы противник анатомирования? — с удивлением спросил он. — Ведь анатомирование позволяет нам познать строение человеческого тела и деятельность всех его органов.
— Трудно познать их деятельность, когда они уже не действуют, — возразил Гваринониус с той насмешкой, которая была характерна для него в спорах со своими противниками. — Кроме того, наблюдение мертвых частей человеческого тела не имеет значения для лечения живого организма, ибо из этого невозможно сделать полезные выводы. Думаю, вы согласитесь со мной, что органы человеческого тела, прекратив деятельность или перейдя в состояние, отличное от того, какое было при жизни, существенно изменяются.
— Вы правы, они частично изменяются, — согласился Есениус, — но это вовсе не означает, что исследование их не имеет значения для нас, врачей. Когда мы будем знать строение этих органов, нам легче будет представлять их нормальную деятельность. И нам станет гораздо легче определить болезнь, которая возникла в результате нарушения этой нормальной деятельности. И, наконец, непосредственное изучение человеческого тела расширяет и дополняет наши сведения, полученные из книг.
— Гиппократ и Гален поведали нам о человеческом теле все, что о нем следует знать, — категорически заявил Гваринониус.
Он произнес это тоном, не допускающим возражений.
Но Есениус был настолько убежден в своей правоте, что его не так-то легко было обезоружить. Он понимал: перед ним убежденный последователь Галена. И не какой-нибудь юнец, а большой ученый. С таким достойно сразиться! Это хорошо образованный противник.
— Я высоко ценю научные труды Гиппократа и Галена, но не могу смириться с тем, что во врачебной науке они достигли тех вершин, после которых идти уже некуда. Наоборот, надо идти дальше.
Он говорил это твердо и решительно, так же, как минуту назад говорил Гваринониус, и лицо его пылало от возбуждения.
Гваринониус было нахмурился, но тут же успокоился и сказал, хотя и не без некоторой насмешки:
— Я готов думать, что у вас в Германии существует сейчас бомбастовское направление во врачебной науке.
Есениус понял, что Гваринониус намекает на имя великого немецкого врача Теофраста Бомбаста из Гогенхейма, назвавшего себя Парацельсом. Учение Парацельса завоевало многих сторонников даже в Праге. Есениус к ним не принадлежал и поэтому спокойно ответил:
