…Из очередного отпуска с выездом в Америку «ястреб» не вернулся. Вице-президент фирмы Карр-Браун, вынужденный ранее вникать в проблемы сантехники в квартире Кобергера, издал циркулярное распоряжение, отменяющее все данные Кобергером указания и обязывающее иностранных специалистов улучшить отношение к монтажным работам.

Однако ход работ на площадке тормозился по-прежнему: были за океаном силы повесомее вице-президента фирмы. И вновь садились чекисты за сопоставление и анализ самых различных данных. Вникали в экономические и производственные проблемы. Четко определяли круг вопросов, по которым требовалась заблаговременная информация, обоснованный совет. Таким было это противоборство: защита экономических интересов СССР, пресечение заокеанских попыток нанести ощутимый материальный урон нашему народному хозяйству.

Поэтому неожиданный телекс из США, пришедший на «Кемико» в Тольятти 3 марта 1980 года и предписывавший прервать все работы в одностороннем порядке ввиду реализации «санкций», не мог повлиять на дальнейшую судьбу ТоАЗа. Работы с успехом продолжались и без американской стороны.

Вручение Управлению КГБ по Куйбышевской области памятного Красного знамени Куйбышевского обкома КПСС и облисполкома. Декабрь 1982 г.

Многие сотрудники фирмы, покидая наш молодой город, осуждали «команду сверху»: действия администрации «Кемико», инспирированные правительственными кругами США, не представлялись разумными. Заместитель руководителя технической делегации «Кемико» Джон Мак откровенно заявил:

— Меня возмущает то, что политиканы в Америке вмешиваются в работу инженеров. Хочу надеяться, что все случившееся является временным, преходящим явлением.

Так думали и те специалисты «Кемико», которые выражали готовность, невзирая на распоряжение руководства, остаться на ТоАЗе и довести дело до конца: «Мы доработаем. А «ястребы»… «Ястребы» пусть улетают восвояси».

Никогда еще не помогали нашим недругам надуманные «санкции» и угрозы. Не помогли они и в этот раз. Не помогут и впредь. Тольяттинский азотный уверенно набирает силу…

Картины детства и юности… На всю жизнь сохранил Виктор Васильевич Строков их волнующую первозданность. И через годы они продолжают излучать трепетные токи, питая настоящее то радостными, то чуть грустными, но всегда светлыми чувствами. Это не просто воспоминания, которым нужны усилия памяти, а вечное продолжение родного истока. И веселая сверкающая речка Иргиз, и хлебный запах соломы, жарко трещавшей в огромной белой русской печи, и азартная ребячья охота на сусликов, отливаемых водой (себе удовольствие неописуемое и колхозу помощь большая), и первые слова на классной доске: мама, дом, Родина…

Потом был переезд в город, в красный кирпичный дом у завода. И была уже городская школа. С обаятельной и очень увлеченной своим предметом (может быть, отсюда и обаяние) историчкой. Она, словно чародей, внушила многим ученикам, в том числе и Виктору Строкову, любовь к истории. С директором школы, который воспитывал учащихся в настоящем спартанском духе. Особенно на заготовках дров во время войны.

О войне Виктор узнал в деревне, где проводил лето у родных. Кто-то прибежал в луга и крикнул задыхающимся голосом: «Война!». День, такой ослепительно-солнечный, разом померк, навсегда отделив беззаботное детство от тяжелых испытаний, ускоривших зрелость и возмужание.

Отец и братья воевали, а Виктору не пришлось. И годами чуть не вышел, да и со зрением было не все в порядке. Но его фронт был впереди, фронт, о котором он никогда не думал, не мечтал и бойцом которого он никак себя не представлял.

В плановом институте, куда он поступил в 1946 году, было много студентов-фронтовиков. Они были не только старше годами. Их опалила и закалила война. Многие перенесли ранения, имели боевые награды. Они создавали в институте особую атмосферу бескомпромиссности и прямоты отношений. Виктор жадно впитывал и перенимал их мужественный жизненный опыт, их сдержанность. Он стремился быть внутренне равным с этими загорелыми, обветренными ребятами и девчатами, еще носившими пилотки, фуражки, гимнастерки, ремни военного образца. Так чувства справедливости и ответственности, воспитанные в большой трудовой семье отцом-юристом и в школе, обогащались и укреплялись в нем естественно и незыблемо.

Виктора сначала выбрали членом бюро, а потом и секретарем комсомольской организации факультета, что было, учитывая состав студентов, выражением особого доверия. Вскоре он стал кандидатом, а потом и членом партии. С годами любовь к истории и уже в институте появившийся интерес к политэкономии превратились в твердое намерение посвятить себя научной работе.

Поначалу все складывалось, как думалось и мечталось. Виктора Строкова оставили заведующим кабинетом кафедры марксизма-ленинизма. Вскоре он начинает преподавать, становится ассистентом кафедры. Впереди — аспирантура, работа над кандидатской диссертацией. Вот уже сданы экзамены по философии, английскому языку, и вдруг… предложение перейти на службу в органы государственной безопасности. Предварительно, конечно, основательно поучившись. Линия жизни делала такой резкий и, главное, такой неожиданный поворот, что сразу не поверилось в реальность и серьезность случившегося.

Ломать так желанно складывающуюся судьбу не хотелось. И призванию, избранной специальности тоже не хотелось изменять. Но вообще отказаться от предложения молодой коммунист не имел права. Это был партийный набор, и предложение равнялось приказу. Правда, в глубине души он был убежден: не примут, не возьмут. По зрению. Ведь его даже в армию не призвали, ограничив военную подготовку лагерным сбором, а тут… гоняться за шпионами и диверсантами, вступать с ними в жестокие схватки, то и дело пуская в ход оружие. У него было самое приблизительное, кинодетективное, что ли, представление о работе чекистов.

Разве он мог тогда предположить, что ему пригодятся не только любимая история, политэкономия, философия, но и знание литературы, верное восприятие и понимание произведений музыки, живописи, театра, кино.

Ему предстояло стать чекистом идеологического фронта, где суровую и опасную романтику погонь и выстрелов заменяет иная, не менее захватывающая романтика аналитических исследований и разоблачений диверсий, часто направленных в самые глубокие и тончайшие сферы духовной жизни и сознания.

Известно, с какой скрупулезной тщательностью изучают в США и других империалистических государствах нашу страну, Экономика и промышленность, планы и стройки, наука и техника, культура, международные связи и отношения, туризм как явление и туристы как объект пристального внимания, общественная, политическая жизнь и настроения, эстетические споры, суждения отдельных людей или групп о произведениях искусства, художественные течения, стили, пристрастия в различных видах творческой деятельности, характер эмоционального и рационального восприятия событий в стране и в мире, отношение к моде и вещам и т. д. и т. п. — все идет под сильнейший микроскоп, наведенный с определенной целью и под определенным углом.

Все, что можно извлечь из личных контактов, наблюдений, печати, литературы, радио, статистических данных и, наконец, добыть через разведывательные каналы, перерабатывается в тончайшие яды антикоммунизма. Их отрицательное влияние и воздействие на психику и волю и, как следствие, на сознание и убеждения, сказываются постепенно.

Следы идеологически вредного проникновения порой настолько незаметны, что иногда даже и не кажутся рассчитанной диверсией. Скорее всего, они представляются дружеским соучастием, пониманием и поддержкой естественных стремлений людей, особенно молодежи, к самосознанию, самоутверждению и творческому самовыражению. Незаметное, иногда доброе, позитивное в своем существе явление может деформироваться и обрести содержание и черты, нужные зарубежным суфлерам…