«Ты слишком горяч, Петр Иванович, нельзя так. Чекист должен уметь управлять и своими чувствами, и действиями», — вспомнил он наставления начальника.

Алексин остановил проезжавшую мимо подводу, велел погрузить ящики. Тут-то и вмешался франт, наблюдавший до этого за происходящим со стороны. Размахивая мандатом Оренбургского продкома, он стал доказывать, что привез колбасу по разрешению.

— Документы! — потребовал Алексин.

— Пожалуйста, вот сказано: предлагается вывезти сто пудов колбасы для голодающего Центра.

Несмотря на явное нежелание представителя продкома выпустить разрешение из своих рук, Алексин положил его к себе в карман. Как выяснилось при проверке, оно было сфабрикованным.

— Что же это вы колбасу везли для Центра, а продаете здесь?

— Она начала портиться…

— В городе холера, а вы торгуете гнильем! Знаете, что за это бывает?

— Что вы? Она же копченая. Понюхайте, как хорошо пахнет…

— Почему же тогда продаете?

Алексин повел ловкачей из продкома в отдел. Оказалось, что они успели продать семь пудов колбасы.

— Колбасу сдать в губпродком, а этих типов арестовать, — распорядился начальник ЧК Силин.

У продкомовцев нашлись покровители. Одни требовали, их освобождения, другие доказывали, что часть колбасы принадлежит им и должна быть выдана. Но не дождались поблажки от Петра Ивановича.

До села Дубровка от станции невелико расстояние, но оно все же достаточно далеко от зоны железной дороги. Несмотря на это, когда взбунтовались на селе кулаки, губком партии поручил заняться ими транспортной ЧК. Поехали десять человек во главе с Силиным. Был с ними и Алексин. Оказалось, что продовольственные комиссары при выполнении последнего задания вели себя неправильно, в особенности по отношению к середнякам. Это и явилось одной из причин волнений. Силин провел разъяснительную работу, велел арестовать продкомиссара и двух кулаков — главарей беспорядков. Выехали обратно на подводах. Зима. Холод сковывал движения, метель замела дороги. Чтобы не замерзнуть, решили переночевать на маленьком хуторе. Прежде чем лечь спать, Алексин по чекистской привычке захотел осмотреть хуторские закоулки. Заглянув случайно на сеновал, он обнаружил подозрительного мужика, по всем данным, казака. Тот в самом деле оказался казаком из банды генерала Попова. Задержанный сообщил, что генерал замышляет на днях поход из Саратовской губернии на Хворостянку. Чекисты не стали отогреваться, заспешили на станцию, чтобы срочно предупредить о бандитском налете.

Постоянное напряжение, опасные боевые дела подточили богатырское здоровье Петра Ивановича. У него сдали нервы, он надолго заболел. С 1926 года вынужден был перейти на другую работу, занимал ряд ответственных постов в советских учреждениях, много раз избирался депутатом городского Совета. В начале 30-х годов Алексина избрали председателем краевого общества бывших красных партизан. Бывшие красные партизаны пользовались заслуженным уважением и некоторыми привилегиями. Этим не преминули воспользоваться проходимцы и жулики, различными обманными путями присвоившие себе это почетное звание. Петр Иванович взялся за дело с присущей ему страстностью и беспощадностью к нечестным людям. После тщательной проверки разоблачил и изгнал из общества несколько сот фальшивых партизан, среди которых оказалось семь белогвардейцев.

К Алексину тянулись бывшие красногвардейцы, партизаны, чекисты и их семьи. Одни приходили просто поговорить по душам, другие — за советом, за помощью. В тяжелые минуты жизни обращалась к нему семья Силина, родственники других чекистов, пенсионеры и всегда находили поддержку.

Родина высоко оценила заслуги чекиста перед народом и партией. В 1923 году за борьбу с бандами он был награжден золотыми часами, а к 50-летнему юбилею Октября за боевые дела в годы гражданской войны и становления Советской власти — орденом Ленина.

Пассажирский поезд № 6, следовавший из Бузулука в Самару, прошел уже больше половины своего обычного, изо дня в день повторяющегося пути. Рейс складывался удачно: из Бузулука вышли по расписанию, что по тем беспокойным временам случалось не часто, погода стояла ясная, по-настоящему летняя, и дорога хорошо проглядывалась далеко впереди. Уголь тоже загрузили на редкость удачно — сухой и почти без мусора. Машинист, изредка высовывающийся в окно паровозной будки, лениво скользил взглядом по знакомому до мелочей пейзажу, иногда поглядывая на часы и на возившегося у топки помощника. Все нормально, еще несколько часов такого хода — и они будут в Самаре.

И вдруг лицо его напряглось: впереди, метрах в трехстах, а может, и больше, на рельсы выкатились какие-то темные фигуры, некоторые из них сели прямо на шпалы, кое-кто отошел к насыпи. Теперь уже было видно, что они стояли с винтовками наготове. Высунувшись из будки почти по пояс, машинист заметил, что двое устанавливали на насыпи пулемет, а еще двое, стоя на рельсах, крест-накрест размахивают руками над головой, ясно давая знак остановиться. «Что за черт, — с тревогой подумал машинист, показав жестом помощнику, чтобы тот затормозил, — вроде бы никого тут быть не должно, или что случилось?»

Поезд заметно притормаживал, люди на рельсах и на насыпи укрупнялись, становились отчетливее, и, когда до них оставалось метров шестьдесят — семьдесят, машинист облегченно вздохнул.

— Наши это, — крикнул он помощнику, — должно быть, предупредить о чем-то хотят. Или кого-то ждут.

Действительно, преградившие путь поезду были в форме бойцов Красной Армии, и по тому, как привычно и ловко сидела на них эта форма и как четко выполняли они неслышные еще в будке приказы командира, ясно было, что это не переодетые бандиты, а опытные, обученные солдаты.

Но вот поезд наконец совсем сбавил ход и почти остановился, и в ту же минуту в будку ворвались командир с маузером в руке и двое солдат с винтовками. Пулеметчик, которого еще издали заметил машинист, теперь держал под прицелом окна первого вагона.

— Всем оставаться на своих местах, не двигаться, — коротко скомандовал командир. — Через полчаса поедете дальше. Вы будете пока тут, — кивнул он солдатам и, спрыгнув на землю, торопливо пошел вдоль состава.

А в вагоны уже со всех сторон забирались вооруженные солдаты, у каждой группы из трех-четырех человек был свой старший. Группы прочесывали поезд с двух сторон, навстречу друг другу.

— У кого есть деньги и ценности, прошу выложить на стол. Все реквизируется в пользу «Армии Правды», — в каждом вагоне повторял старший группы. Впрочем, просьба звучала чисто формально: почти всех пассажиров обыскивали, ценные вещи и деньги, если они обнаруживались, немедленно отбирали. Вся операция и в самом деле заняла не более получаса. Ни машинист с помощником, ни тем более пассажиры не успели прийти в себя, а странные налетчики уже скрылись, сняв оцепление и откатив пулеметы в тыл.

Впрочем, в летний день 14 июля 1920 года вообще нашлось бы совсем немного людей, которые могли вразумительно объяснить, что же произошло с пассажирским поездом № 6, что это за «Красная Армия Правды», в пользу которой изымались вещи и деньги, и каким образом оказалась она, эта армия, на перегоне Бузулук — Самара.

События двух последний дней развивались столь стремительно и необычно, что никто, кроме непосредственных их участников, не знал и не мог знать, что же произошло в действительности. А между тем события эти для местных властей стали главной заботой на несколько месяцев вперед.

В ночь с 13 на 14 июля 1920 года в Бузулукском уезде Самарской губернии начался контрреволюционный мятеж, вошедший потом в историю как «восстание Сапожкова».

Теперь, на расстоянии более чем полувека, на фоне крупномасштабных событий тех лет восстание это может показаться не более чем авантюрой, кратковременной вспышкой, чисто бандитской акцией, которых немало рождали те беспокойные и суровые годы. Но та же временная дистанция позволяет сегодня объективно и точно выявить действительные масштабы сапожковскои авантюры, ее реальную опасность и необходимость той мгновенной реакции, с которой откликнулись на нее руководители республики и лично В. И. Ленин.