Проводники мягкого вагона относились к этим двум пассажирам со скрытым недоброжелательством: эгоисты. Поезд забит, мест не хватает. А они вдвоем в купе на четверых. Бешеные деньги, что ли?

Вскоре весь вагон знал, что в пятом едут молодожены. Кто-то осуждал, кто-то добродушно посмеивался:

— Что же, всем влюбленным свойствен эгоизм. Во время медового месяца они игнорируют человечество. Простим их.

Питнер вел себя настоящим рыцарем. Молодоженами они были только для окружающих. По утрам Питнер приносил чай, заботился о горячем завтраке. Был предельно предупредителен и вежлив.

Днем он просиживал у окна. Смотрел зорко и неотрывно. По временам раз за разом быстро наводил фотоаппарат и фотографировал то, что ему нравилось.

Порой он подзывал Таню к окну, громко восторгаясь:

— Посмотри, какая прелестная роща!

Она чувствовала фальшь и под нежной улыбкой прятала желание залепить ему по физиономии.

А Питнер, приходя в восторг от красивых рощ и затейливо украшенных резьбой изб, фотографировал мосты, заводы, изредка попадавшиеся аэродромы.

Всего несколько дней поездки. Какой-то миг в жизни, о котором и рассказать-то, пожалуй, потом ей будет нечего. Сидела в уютном купе мягкого вагона, смотрела в окно, улыбалась спутнику, «мужу». И все. Если не считать постоянного, не отпускающего ее даже во сне нервного напряжения.

«Нам очень важно, — вспоминала она наказ полковника, — чтобы это путешествие вы провели с ним от начала до конца. Главное — знать, где отснятая пленка».

За пленки можно быть спокойной. Питнер хранит их в чемодане. На остановках, выходя из вагона, не берет с собой даже фотоаппарата. Несколько катушек положил Тане в сумку. Не преминул при этом пошутить:

— Это самые лучшие кадры, они откроют нам счастливую жизнь.

Она согласно кивала головой и позволяла себе немного капризничать:

— Я устала от этого мелькания в окне, Макс, от стука колес.

— Еще недолго, дорогая. Обратно мы сможем вернуться на самолете. И в Москве поженимся.

Из Сибири Таня возвращалась уже без Питнера. Его взяли на одной из станций, когда путешествие их подошло к концу.

Трудно сказать, доходил ли звон колоколов из мест, где похоронены жертвы минувшей войны, до Степана Сахно, но с некоторых пор он совершенно потерял покой. Жил в Куйбышеве, работал на заводе, имел семью. Отвечая на расспросы близких, жаловался на недомогание, общую слабость. Обращался к врачам — те недоумевали: видимых болезней нет. Никто не знал, что болезнь его — тщательно скрываемый страх перед неотвратимым наказанием за преступления, совершенные в прошлом, довольно далеком.

…Полицаи 118-го шуцвахтбатальона выехали утром из села Плещеницы по направлению Минска. Немецкий гауптман Вёлке и несколько пулеметчиков ехали на легковой машине в середине, а впереди и сзади прикрывали их грузовики с полицейскими. У деревни Большая Губа им встретились колхозники, работавшие по указанию немцев на вырубке и очистке леса вдоль шоссе. Машины притормозили.

— Там есть партизаны? — спросили немцы, показывая вперед.

— Нет, не видели, — ответил кто-то из работающих.

Это было правдой. Совсем недавно, всего час или два назад, колхозники проходили по шоссе на работу и никого не встретили.

Полицаи отправились дальше, но вскоре их колонна была внезапно обстреляна из пулемета. Не рискуя вступать в открытый бой, полицаи повернули назад. Снова остановились у работающих, но на этот раз направили на них пулеметы и приказали пойти с ними. Ни в чем не повинные люди начали собираться, однако кое-кто, не ожидая для себя ничего хорошего от этого приказа, попытался укрыться в лесу. Каратели открыли огонь. Стреляли разрывными пулями не только по убегающим, но и по тем, кто и не помышлял укрыться, сидел или лежал на земле на виду у карателей. За несколько минут они убили 26 человек, многих ранили. Не удовлетворившись этим, запросили подкрепление. Помощь незамедлительно прибыла из Плещениц и из другого батальона СС, расположенного в противоположной стороне, в Логойске. Началась проческа леса. Первую же деревню, попавшуюся на пути, окружили. Выставили пулеметы, пошли по домам выводить жителей.

Из крайней избы выгнали девочку-подростка и немощную старуху — ее с трудом подняли с постели. Двигались они медленно. Сахно торопил их, подталкивая прикладом винтовки:

— Ну, красавица в лохмотьях, быстрее пошевеливайся…

Девочка на секунду обернулась и посмотрела на Сахно. Сколько ненависти, нет, пожалуй, презрения было в ее взгляде! Потом снова обняла свою бабушку, с явным усилием поддерживая ее, и спокойно зашагала на другой конец улицы к большому сараю. Больше она не оглядывалась и не обращала внимания на окрики Сахно и его удары.

Из всех домов привели стариков, детей и женщин. Взрослых мужчин в деревне не оказалось. Сахно привел еще две семьи. Всех, почти двести человек, загнали в сарай, дверь закрыли. Полицаи и эсэсовцы выстроились полукругом в нескольких шагах от сарая. Немецкие офицеры встали чуть поодаль. Офицер выкрикнул команду: сарай подожгли со всех сторон.

Некоторые попытались вырваться из огня, но тут же попадали под пули. В проеме появилась женщина с прижатым к груди ребенком. Защищая сынишку, подставила огню свою спину. Вот пламя уже охватило ее, начало подбираться к ребенку. Тогда в отчаянии она решилась на последнее: поставила сына на ноги и легонько подтолкнула в сторону от сарая. Мальчик сделал несколько неуверенных шагов неокрепшими еще ножками. Мать надеялась: полицаи не станут стрелять по мальчику и он останется жив.

Сахно щелкнул затвором, загнал патрон, прицелился. Почти одновременно раздались рядом еще два-три выстрела и истошный крик матери. Мальчик упал.

Обхватив своих детей, рвались из пламени другие женщины, но успевали сделать лишь два-три шага. Немцы и полицаи усилили стрельбу по сараю…

Нет числа зверствам, в которых принимал участие 118-й батальон, где служил Степан Сахно.

6 января 1943 года его «воины» сожгли 58 домов и школу в деревне Чмелевечи. Сахно лично поджег несколько домов. Всех жителей, в том числе детей, согнали на площадь и долго держали полураздетыми на морозе.

19 января провели карательную операцию в деревне Селище, где убили 7 человек.

18 февраля в деревне Котели убили четырех человек и сожгли 10 домов. В тот же день в деревне Заречье убили 12 мирных жителей и сожгли 30 домов.

5 апреля в деревне Рассохи убили 8 человек, пытавшихся скрыться от карателей.

В июле — августе гитлеровцы провели новую карательную операцию под названием «Герман». Группенфюрер СС Фон Готтберг в своем приказе о плане операции заранее объявил ее участникам благодарность: в «успехе» он не сомневался. О начале кровавых действий возвестило фашистское радио:

Отмечен он был, как и прежние дни, массовыми расстрелами мирных жителей. Сохраняли лишь некоторых физически сильных и здоровых, которых угоняли в фашистское рабство. Населенные пункты сжигали.

Зверства фашистов и их приспешников не остались забытыми. Правда, долго оставались неизвестными исполнители этих кровавых дел. Чекисты поставили задачу разыскать их.

Началом многомесячного расследования злодеяний фашистов и их пособников, уничтоживших целые деревни и их ни в чем не повинных мирных жителей, явилось следствие по одному конкретному факту, начатое Управлением КГБ БССР по Гродненской области. Майору Колмакову, сотруднику Куйбышевского управления КГБ, поручили исполнить запрос этого управления о преступлении одного из полицаев 118-го полицейского батальона, о котором было известно, что он убил несколько человек с целью ограбления. Нужно было допросить об этом Сахно как возможного свидетеля и показать ему фотокарточку подозреваемого на опознание.