21 июня 1941 года сержант Бузыцков и боец его отделения Василий Денисов были назначены в наряд и в 22 часа вышли на правый фланг участка. Приграничье окутали темно-серые, быстро густеющие сумерки, дымящийся вечерними испарениями Прут заполнил легкими прозрачными волнами тумана близлежащие сады и виноградники, выровнял ложбины и впадины, создав видимость морского разлива. Вокруг стояла привычная пограничная тишина.

Иван знал, что тишина обманчива, она может прерваться нежданно-негаданно в любой момент, а в этой мгле каждое мгновение можно столкнуться с врагом. Вот буквально два-три дня назад повозочник Павел Соснов, возвращавшийся из Леово с продуктами для бойцов заставы, обнаружил с краю придорожных плавней лишнюю кочку, проверил ее штыком и «выудил» из-под нее вражеского лазутчика.

И. Д. Бузыцков. Снимок предвоенных лет.

Сержант да и все на заставе знали, что обстановка на границе была исключительно напряженной, в воздухе висела тяжелая грозовая военная туча. Но ни он, ни его напарник не могли предположить, что именно эта ночь на целых четыре года лишит землю мира.

Около трех часов без происшествий прибыли домой. После доклада дежурному, приставив винтовки к стене, уселись на лавочку рядом с казармой, закурили, сладко потягивая дымок козьих ножек.

Беседа была прервана неожиданными яркими сполохами, грохотом очереди чужого пулемета и взрывами ручных гранат на левом фланге заставы, после чего там открылась беспорядочная ружейно-пулеметная пальба…

— Застава, в ружье! — тут же скомандовал старший политрук Бойко.

Через десять-пятнадцать минут на левом фланге все замолкло. Снова возвратилась спугнутая на время тишина. Командиры и бойцы уже было поверили, что все их ранние треволнения кончились, что все это было не что иное, как маленькое ЧП, может быть, провокация.

Прошло еще несколько минут, и вот за рекой, в районе деревянного моста, вверх взвились две зеленые ракеты, и не успевшая утвердиться тишина была растерзана чудовищным шквалом артиллерийских снарядов, мин и пуль, обрушившихся на заставу. Огромным пламенем вспыхнуло здание заставы, конюшня, столовая.

— Тимушев, Михальков, Бузыцков, Филиппов, по местам! — крикнул лейтенант Тужлов. — Застава, к бою! Стоять насмерть!

И сразу вся застава пришла в движение. Каждый бежал, куда ему следовало, делал то, что полагалось. Бойцы отделений названных сержантов помчались к закрепленным за ними дзотам, а ефрейтор Филиппов со своими подчиненными — к окопам между дзотами Михалькова и Тимушева, с западной стороны заставы.

Через несколько минут, до отказа нагрузившись патронами, коробками со снаряженными лентами, ящиками гранат и волоча за собой три «максима», отделение Бузыцкова бежало к своему дзоту, что находился в 500 метрах восточнее заставы, на изгибе шоссе, идущего от моста к селу Стояновка. Огневая точка была так искусно вписана в местность, замаскирована кустарниками, что обнаружить ее можно было только в непосредственной близости. Издали прилегающая к ней местность казалась уютной зеленой полянкой. Однако она господствовала над округой, обеспечивала возможность кругового обстрела.

Бузыцков наметанным командирским глазом придирчиво осмотрел размещение и изготовку каждого, сделал кое-какие замечания и сам занял место наводчика одного из пулеметов.

В непосредственной близости лейтенант Тужлов, старшина Козлов, сержант Федотов, кавалеристы, повар и еще три-четыре пограничника вели трудный бой с прорвавшейся группой немецких и румынских солдат. Отчаянно бились бойцы отделения Михалькова. Атаки, одна ожесточеннее другой, отбивали пограничники сержанта Тимушева и ефрейтора Филиппова. У железнодорожного моста бойцы железнодорожных войск НКВД увязли в жестокой схватке с напиравшим противником. Пулеметчики Бузыцкова своим огнем поддерживали наших бойцов на всех этих участках. Но вот одна из прорвавшихся групп немцев атаковала непосредственно их блокгауз.

— Товарищи бойцы, — обращается Бузыцков к своим, — стрелять только по команде, подпустим фашистов поближе.

Враги приближаются. Все ближе и ближе их цепи. По всей вероятности, они еще не видят хорошо самой природой замаскированного дзота, почти не пригибаются, не осторожничают. Защитники дзота молчат…

— Пора, ребята. Огонь! Бей гадов! — командует Бузыцков и сам выпускает длинную очередь. Сразу же заработали второй и третий «максимы». Учащенной дробью защелкали винтовки. Вражеская группа моментально распалась и начала таять под меткими выстрелами пограничников. Оставшиеся в живых залегли.

К залегшим остаткам первой группы подошло подкрепление. И вот уже новая атака, поддерживаемая массированным обстрелом крупнокалиберных пулеметов противника. Но и в этот раз пулеметчики меткими очередями из трех «максимов» и выстрелами из винтовок вынудили фашистов снова залечь. Атака их захлебнулась, они понесли большие потери.

Фашисты обрушили на блокгауз шквал артиллерийских снарядов и мин. Взрывы их сотрясали все вокруг, вздымали целые тучи земли. Вражеские пули не щадили защитников. Вот один из них тихо, как бы нехотя, опустился на дно дзота, второй ухватился рукой за щеку.

Но дзот живет и крепко отвечает врагам. Сколько было отбито атак в этот день заставой и отделением сержанта Бузыцкова, никто сказать не сможет. Их было множество, огневых, опасных… Они нанесли большие потери немецко-румынским войскам. Но главным выигрышем было то, что они наглухо преградили врагу дорогу на Стояновку и на Леово.

Уже начало темнеть, когда в блокгауз пограничников попал неприятельский снаряд. Два пограничника были убиты, сержант Бузыцков вторично ранен в правое предплечье. Больше находиться на этой позиции было нельзя. Остатки отделения перебрались ближе к заставе, выполняя ту же задачу прикрытия шоссе.

До самой темноты грохотал бой, сержант сам продолжал громить врагов из пулемета. В это время к пулеметчикам пришло пополнение под командованием помощника начальника штаба комендатуры старшего лейтенанта Константинова. В этой же группе прибыл земляк и друг Бузыцкова сержант Федор Мордяшев.

На второй день практически повторялись все перипетии первого дня боев: враги нахально напирали со всех сторон, пограничники отважно отбивались. В один из боев рядом с Бузыцковым разорвался вражеский снаряд. Он потерял сознание: у сержанта были перебиты обе ноги. Его эвакуировали с поля боя в деревню, а затем в военный госпиталь.

После излечения по пути на фронт Бузыцков был в Москве, где ему Михаил Иванович Калинин вручил высшую награду государства — орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. На фронт вернулся лейтенантом.

Иван Дмитриевич успешно провоевал всю войну, а после нее продолжал службу во внутренних войсках МВД.

У самого Прута стоит дорогой для ветеранов-пограничников памятник героям приграничных сражений — остатки здания старой заставы, оплавленный неимоверным жаром и закопченный дымом пожарища кусок стены. На нем — мемориальная доска, по мрамору которой выбито:

Неподалеку от стены старой заставы возвышается холм братской могилы и четырехгранный, зауженный кверху высокий обелиск. Здесь покоится прах павших героев 11-й и 12-й застав.

Укромное место выбрали на берегу Волги, неподалеку от пристани, где деревья и заросли кустарника надежно укрывали от постороннего глаза. Корнев прошелся над обрывом, огляделся. Река в этот утренний час была пустынна, только на той стороне одиноко маячила рыбацкая лодка. Он сделал большой крюк по прибрежным зарослям и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся к радисту. Пока Анисин забрасывал на ветки антенну, колдовал над передатчиком, Корнев еще раз перечитал радиограмму, хотя составили ее накануне вечером и каждое слово в ней было продумано, взвешено, выверено.