Сильными руками он сгрёб смешно и беспомощно барахтавшегося переписчика, вскинув его на плечи, и под общий гул потащил к выходу. Молодой человек в карбонарском[38] плаще на плечах услужливо распахнул дверь, и грузчик швырнул свою ношу на мостовую.

Вернувшись, силач в смущении остановился у порога:

— Не взыщите, почтенные господа! Осмелился я сюда прийти потому, что нужное слово должен сказать Шандору. — Обращаясь к Петёфи, грузчик продолжал: — Не узнаёшь меня, Шандор? — и, видя недоумение на лице поэта, добавил всё так же простодушно: — Где тебе помнить всех, кого счастливая судьба столкнула с тобой!.. О я не забуду Петёфи, пока жив! Да и ты никогда не забудешь австрийской казармы… Не встаёт она ночью перед твоими глазами?

— Аронфи! — крикнул Шандор, просияв.

В памяти промелькнуло широкое доброе скуластое лицо крестьянского парня Аронфи Берени, обряженного в тесную солдатскую форму. Тосковал, тосковал Аронфи, страдая больше всех от издевательств и зуботычин, и полез в петлю… Вспомнил поэт и про свои собственные казарменные мытарства.

А Берени, широко улыбаясь, продолжал:

— Ты меня из петли вынул да ещё накричал как дует: «Жалкий трус! Уйти из жизни без борьбы! Да разве так делает человек! Какой же ты мадьяр!» С тех пор прошло целых семь лет. Я отбыл каторгу австрийской казармы полностью. А потом стал грузчиком. Прибыл я только что на пароходе «Вена» и пришёл сказать тебе: коль время приспело, веди куда знаешь. За тобой пойду без оглядки. Так больше жить нельзя! Вена поднялась! Скажи, Шандор, не настал ли и наш черёд?

— Аронфи, друг мой! Повтори! Ты сказал: «Вена поднялась!..»

Аронфи посмотрел по сторонам:

— Как же это? Да неужели вам неизвестно? В Вене революция! Меттерниха прогнали. Народ добыл оружие, на улицах — баррикады…

Петёфи одним прыжком вскочил на стол. Лицо его горело, глаза искрились.

— Земля разгневалась! За Луи-Филиппом в преисподнюю последовал Меттерних! Чей черёд сейчас?

Кафе загудело от радостных, восторженных криков.

— Довольно! — Петёфи нетерпеливо замахал руками. — Довольно! Мы долго и без устали восторгались. Пора переходить к действиям! И завтра же! Послезавтра может оказаться слишком поздно!

— Скажи, с чего начинать, Шандор? — спросил Вашвари со спокойной деловитостью, точно речь шла о будничной программе.

— Свобода печати — вот первый шаг революции, ответил Петёфи в тон Вашвари, как будто перед ним лежал готовый план. Поэт обвёл всех глазами, но никто не произнёс ни слова. — Или есть ещё глупцы, которые воображают, что без свободы печати народ может быть свободен?

— Среди нас нет таких глупцов! Я предлагаю немедленно обойти университетские факультеты, договориться с медиками, юристами, историками. Пусть завтра рано утром все соберутся здесь.

Вся прислуга кафе собралась в зале. Белые поварские колпаки мелькали среди чёрных цилиндров. Яноша повар впустил в кухню, и молодой столяр незаметно для себя тоже перешагнул запретную черту и теперь не спускал восторженных глаз с Аронфи.

Петёфи говорил грузчику:

— Тебе, надеюсь, не надо подсказывать, чем ты должен заняться с утра?

— Надо бы, Шандор! Дело-то начинается для меня непривычное!

— И для меня непривычное! Только я уже давно и много о нём думал… Ступай с рассветом на ярмарку и зови крестьян, ремесленников, подмастерьев в город. Чем больше соберётся народу, тем вернее будет дело. Ну, а там видно будет: утро вечера мудренее.

— Расходитесь, господа! — Вернувшийся из разведки хозяин был встревожен. — Риварди пожаловался. Сюда идут полицейские.

— Много ли их? — спросил Петёфи, рассмеявшись. — Ты, Гашпар, верен себе. Для тебя сильнее кошки зверя нет… С такими, как ты, революции не сделаешь!

— Не шутите, господин Петёфи! Не вам, а вашему приятелю Аронфи грозит опасность…

— Послушай, Шандор, — вмешался Вашвари, — а ведь Гашпар прав. «Пильвакс» может окружить полиция. Город спит, и никто не придёт к нам на помощь. Завтра предстоит решительная схватка. Нельзя терять голову.

Петёфи улыбнулся другу:

— Эх, чешутся у меня руки, но должен подчиниться твоей несокрушимой мудрости!.. Быть тебе первым министром свободной Венгрии! Но как же Аронфи? Ему и впрямь сейчас нельзя попадаться на глаза полиции.

— Я знаю, где он может провести ночь… — сказал Вашвари. — Слушайте, Аронфи! Рядом с «Пильваксом» находится мастерская краснодеревца Германа. Там работают хорошие люди. Они встретят вас радушно. Я провожу вас. Германа я знаю давно, он смастерил мне уже не одну превосходную вещицу.

И Вашвари повёл грузчика на кухню; но тут увидел Яноша, которого немало обрадовали слова Вашвари.

— Вот это кстати! Знакомься, Янош, с добрым вестником из Вены… Да ты, наверно, слыхал всё, что здесь говорилось?

Янош подтвердил кивком головы:

— Знаю всё… Я сам провожу. Не трудитесь.

Вашвари вернулся к Петёфи, который собирался уходить вместе с Йокаи.

— Мы ждали тебя, — сказал Петёфи. — Идём с нами! Надо хорошенько обсудить завтрашнюю программу. Идём! Пусть квартира Петёфи станет штабом революции!

Герман встал навстречу Аронфи, достал из шкафчика бутылку сливовицы, два стакана и поставил их на стол.

— Что ж только два? — Аронфи подмигнул Яношу, расплывшемуся в улыбке.

— Он не пьёт, — объяснил Герман.

— Ну, для такого дня стаканчик за компанию! — настаивал Аронфи.

Янош заколебался. Заманчиво было на равной ноге с таким силачом потягивать пьянящий напиток. Однако, поборов искушение, он отказался.

— Здоровый парень, — не отступался Аронфи, — а вроде красной девицы!

Яношу стало неловко, но он отмалчивался. Вступился я за него Герман:

— Видишь, тут какое дело… Отец его на этот счёт больно строг. Сам никогда не пил.

— Что, помер?

— Жив, да в бегах. Вот сын и совестится. Я не раз предлагал — ни-ни!

— Тогда другое дело. Выпьем за отца-бетьяра! Авось скоро дома будет… К тому дело идёт!

— Как сказать… — Недоверчивый Герман не много надежд возлагал на предстоящее выступление, которое готовили друзья Петёфи. — Вот ты, к примеру, рассказал что было в Вене. Ну, положим, прогнали Меттерниха, одним лихом меньше стало. А вот насчёт земли как? Говорили, барщину отменят — это бы хорошо! Насчёт барщины слыхал я и на вчерашнем собрании, ну, а насчёт земли-то как? Вчера записали эти «Двенадцать пунктов свободы». Так ведь там насчёт земли ни слова. А что крестьянину свобода без земли? Что ему с ней, с такой свободой, делать? Гуляш из неё не сготовишь!

— Погоди ты! — Аронфи с досадой отставил стакан. — Кто же этого не знает. А ты в толк возьми другое. Дом-то не сразу строится… Разве не так? — обратился Аронфи за поддержкой к Яношу.

Тот улыбнулся, но промолчал. Аронфи настаивал:

— Нет, ты скажи, как ты своим молодым разумом понимаешь?

Покраснев, Янош решился:

— Я так полагаю: рубить надо под корень. Михай Танчич не раз говорил мне ещё до своего ареста: отобрать у господ землю и даром раздать её крестьянам!

Ответ юноши понравился Аронфи.

— Правильно! Завтра мы с тобой это дело и предложим мужикам на ярмарке.

— Этак-то вы действительно нагоните народу немало! — Герман поднял стакан. — Ну, помогай вам бог!

Аронфи чокнулся с ним и сказал:

— А ты разве не пойдёшь с нами?

— Как не пойти! Я ведь мать свою в неурожайный год в деревне схоронил… Не забыл про это, хоть и стал краснодеревцем и в городе живу.

Шандор Петёфи и его друг Мор Йокаи были так стеснены в средствах, что снимали совместно небольшую квартирку на Табачной улице.

Скромное жилище было обставлено очень скудно. Выходя замуж за бедняка поэта, Юлия Сендрей не взяла с собой ничего из богатой обстановки, с которой легко рассталась, не привезла даже любимого пианино. В квартире почти совсем отсутствовала мягкая мебель, картины.