Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но совершенно другие отношения сложились у него с Гастоном Галлимаром. Раз уж я обещала не грешить против истины ради памяти о г-не Прусте, то должна сказать, что он никогда не симпатизировал этому издателю. Но г-н Пруст был слишком воспитанным и вежливым человеком, чтобы показывать это. Хотя, к при­меру, он принял его всего один раз — да и то не без затруднений — и при обсто­ятельствах, о которых речь еще впереди. Это произошло уже после переезда на улицу Гамелен. Я не припомню, чтобы он говорил о каких-нибудь других встречах с ним. Кажется, в самом конце, всего за несколько недель до смерти г-на Пруста, Гастон Галлимар просил у него об интервью, но, если не ошибаюсь, мне не приходилось даже открывать ему дверь, и последним, кого г-н Пруст видел из «Нового Француз­ского Обозрения», был Жак Ривьер, с которым он тогда долго разговаривал.

По сути дела, между ними не было обычных человеческих отношений, как, впрочем, и с другими сотрудниками издательства за двумя исключениями, в том числе и Жака Ривьера, но я еще вернусь к этому.

Оставались только чисто деловые связи, относившиеся к процессу издания. Г-н Пруст посылал меня или с записками, или звонить по телефону, чтобы не было ни­каких упущений из-за его вставок и исправлений текста. Помню, как однажды при всей своей вежливости он все-таки рассердился — дело касалось «Девушек в цвету», которых вследствие большого объема набирали мелким шрифтом, чтобы ради эко­номии втиснуть в один том.

—     Посмотрите, Селеста, ведь это невозможно читать! Кто же будет поку­пать такую книгу? Какой-то абсурд! Пусть делают все заново и, если потребуется, издают в двух томах.

Часто в связи с такого рода делами мне приходилось поздно вечером бывать у г-жи Лемарье на улице Льеж.

Ну, а что касается денежных отношений... За все время его сотрудничества с «Новым Французским Обозрением» я припоминаю только два гонорара — десять тысяч франков в самом начале и уже незадолго до смерти еще тридцать тысяч. Если бы были какие-то другие, я, конечно, знала бы о них.

Для г-на Пруста самым главным оставалось издание его книг, всем остальным он охотно жертвовал. С какой иронией он говорил о своих денежных интересах:

—     Когда я спрашивал у Гастона Галлимара, нет ли у него чего-нибудь и для меня, он всегда находил какой-нибудь предлог, чтобы я немного подождал, что еще слишком рано или еще не сведены все счета...

Однажды я по наивности сказала:

—     И все-таки, сударь, пусть бы г-н Галлимар убедил вас, что у него нет денег, несмотря на весь банк Лазар!

—     Дорогая Селеста, как вы не понимаете! Ведь это еще одна причина!

Когда он получил второй гонорар, уже в самом конце — тридцать тысяч франков, все та же ирония: — Тридцать тысяч... Что ж, Селеста, дело пошло! Вот видите, теперь деньги станут прибывать и прибывать...

Как я уже говорила, в «Новом Французском Обозрении» он выделял и даже любил двух совершенно разных людей, с которыми охотно встречался: уже упоми­навшегося Жака Ривьера, генерального директора «НРФ», создавшего репутацию этого журнала, и коммерческого директора Тронша. Г-н Пруст абсолютно доверял Жаку Ривьеру, считал его очень умным, обходительным и мягким.

—     Это просто ребенок, — говорил он о нем, — и достоин за свою безу­пречную чистоту всеобщей любви.

И еще одно обстоятельство привлекало к нему симпатии г-на Пруста: несмотря на плохое здоровье, Жак Ривьер тоже был фантастическим тружеником.

Ривьера настолько восхищали романы г-на Пруста, что он даже смущался в его присутствии.

—     Он стесняется разговаривать со мной, Селеста, но мне все равно приятно быть с ним и слушать его.

Что касается Тронша, то это был совсем другой случай.

—     Он порядочный и славный человек. Боюсь, что в издательстве его не очень-то и любят.

Г-н Пруст, несомненно, вполне доверял ему, как и Ривьеру, и даже выслушивал его мнения о своих книгах. Припоминаю, что именно он подсказал ему название будущей «Пленницы», которую г-н Пруст сначала хотел назвать «Содом и Гоморра III» и «IV». Как опытный коммерсант, Тронш понял, что при сохранении прежнего названия, многие из уже купивших «Содом и Гоморру I» и «II» не обратят внимания на нумерацию.

При всей обходительности Тронш не стеснялся в выражениях, что немало за­бавляло г-на Пруста. Помню, как он восхищался после одного из его визитов — кажется, в году, — когда уже начиналась слава г-на Пруста и его книги стали прода­ваться:

—     Представляете, Селеста, он сказал, что теперь Галлимар и его люди торжествуют победу, уверенные, что наконец-то заполучили меня. Понятно, если доволен Ривьер, ведь он первым сказал Андре Жиду после отсылки рукописи: «Как только вы могли сделать это? Даже не читая!» Ну, а другие?.. Конечно, у них есть причина быть довольными; знаете, что сказал мне Тронш? «Уверяю вас, именно вы спасли издательство, ведь мы были в ужасном положении».

Думаю, и Жак Ривьер подтвердил это г-ну Прусту.

Кроме того, у Тронша и Ривьера были общие взгляды и их связывала нераз­лучная дружба. Это также привлекало г-на Пруста.

—     Как порядочные люди, они держатся друг за друга, — говорил он.

Г-на Пруста уже не было среди нас, когда скончался Жак Ривьер; и он, несо­мненно, оплакивал бы его. Тронша ничто не могло утешить. Он отдавал свою кровь Ривьеру, который умирал от лейкемии. Потом я встречалась с ним, и он объяснил, как происходило переливание: «Я лег рядом с ним, и мне вкололи шприц. Но ничего не помогло».

Вполне понятна привязанность г-на Пруста к этим двум людям, я тоже их любила. Они занимались своим делом с вдохновением, но не были глухи и ко многому другому. Именно поэтому он и выделял Ривьера и Тронша среди всех прочих.

Что касается Гастона Галлимара, то я не знала его, и не мне судить о нем. В 1971 году на столетнем юбилее г-на Пруста в парижской ратуше после прекрасной речи Жака де Лакретеля меня познакомили с Клодом Галлимаром, его сыном. Он не произвел на меня особого впечатления. А у его отца мне запомнилось только его пристрастие к галстукам-бабочкам — возможно, по ассоциации со словами г-на Пруста.

XXV

ЭТОТ ГОСПОДИН ЖИД С ЕГО ЗАМАШКАМИ ФАЛЬШИВОГО МО­НАХА

Точно так же, как и со своим единственным издателем, с которым при иде­альной вежливости г-н Пруст поддерживал лишь деловые отношения, так и в лите­ратурных кругах он, за исключением светских встреч, отнюдь не стремился к близ­ким знакомствам. Среди имен, упоминавшихся в наших ночных беседах, их оказы­вается не так уж и много. Скорее всего он понимал не только суетность этой среды, но и необходимость для его труда уединенной жизни, чему способствовали и неиз­бежные с течением времени потери.

Если, например, он любил писателя Даниеля Галеви, своего сверстника, то, конечно, благодаря памяти о битвах дрейфусаров и их общей привязанности к гос­поже Строе, которая была сестрой Галеви. К тому же он был историком широчайшей культуры и занимался изучением того самого общества, упадок которого описал в своих романах г-н Пруст. По тому, как он говорил об эрудиции Галеви, г-н Пруст, несомненно, извлекал из бесед с ним очень многое.

Среди других имен вспоминаю поэта Фернана Грега, товарища его молодости, когда они выпускали скромное литературное обозрение.

—     Но, конечно, продлилось это совсем недолго. Всего восемь номеров. Мы на­звали его «Пир». И скончалось оно отнюдь не из-за недостатка идей, они были даже в избытке. Скорее всего, от несварения. Также упоминался Рене Бойлев, которого ко­гда-то он весьма почитал, но потом охладел, как и ко многим другим. Иногда г-н Пруст говорил о Поле Бурже, но с некоторым пренебрежением:

Он хочет показать сразу все, это мне не нравится.

В мое время г-н Пруст переписывался с Полем Клоделем — помню, что сестра Мари носила ему письма. Но большой симпатии к нему все-таки не было.

—     Я недостаточно благочестив для этих людей, — говорил он.

62
{"b":"231682","o":1}