Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Прошло лето. Г-н Пруст по своему обыкновению уезжал в Кабур, а возвратился в сентябре и снова стал вызывать мужа.

Как-то к концу октября он спросил Одилона, привыкает ли его молодая жена. Одилон ответил:

—     Не так чтобы очень хорошо. Не знаю, как будет дальше, но она не любит выходить из дома. Я все говорю ей, пусть съездит повидать семью, чтобы хоть от­влечься от этих ожиданий моего возвращения. Она съездит, но не надолго. А я все на работе и на работе. Сами знаете, иногда нет времени заехать перехватить что-нибудь. А тогда и она не ест и не спит. Не думаю, что ей не хватает только деревенского воздуха.

Г-н Пруст сказал ему:

—     Ваша молодая жена просто скучает по матери. Вот и все.

Подумать только, как это он догадался, откуда взял, удивлялась я, еще совсем его не зная.

Но это не все. Он сказал Одилону:

—     Если вам мало только семьи, надо найти что-то другое, чтобы она не сидела все время дома. Я, кажется, придумал. У Грассе вышла моя книга «В сторону Свана», и я сейчас надписываю экземпляры для своих друзей. Если ваша жена захочет, то может брать эти книги и разносить их по адресам. Может быть, это и развлечет ее.

Рассказав об их разговоре, муж добавил:

—     Если это тебе нравится, соглашайся. А если нет, никуда не ходи. Но он предложил только чтобы сделать тебе приятное, это уж точно. С другой стороны, может быть, и ему тоже будет приятно.

Он даже настаивал, хотя и не очень, и я в конце концов сказала:

—     Хорошо, я пойду.

Помню, что он еще предупредил меня:

—     Ты сама увидишь, г-н Пруст очень обходительный. Постарайся, чтобы он остался доволен, ведь он все замечает. Но такого милого человека ты нигде не увидишь.

Вот так все и началось. Потом я его лучше узнала и поняла, но никогда не за­буду, как он сразу же разгадал меня. Сама я почему-то не чувствовала, что мне скучно одной, когда мужа не было дома. Да и мать, и вся семья не казались мне столь уж необходимыми, я с ними переписывалась. Одилон окружил меня вниманием, он, такой добрый, по-своему заботился обо мне. И вот только г-н Пруст, а не кто другой, понял, что если я еще по-настоящему и не тоскую, это все равно придет. И про мою мать он сказал в сущности верно. Как бы ни баловал меня муж, это было все не то. На Леваллуа наша квартирка выходила во двор, а в Оксилаке дом был не просто большой, а весь наполненный воздухом, непрестанным движением, окруженный полями, и соседние горы эхом вторили веселым голосам. Вот все это и почувствовал г-н Пруст.

Уже потом и за это, и за многое другое в его наблюдательности не только со мной, но и с другими я называла его волшебником, а он, глядя на меня своим глубоким, проницательным взглядом, как бы стараясь оценить мою искренность, спрашивал:

—     Вы действительно так думаете, Селеста?

Но, мне кажется, это было ему приятно.

II

В ОБЛАКЕ ДЫМА

Так я отправилась разносить пакеты с надписанными книгами. Со своей Леваллуа я приехала на автобусе, это совсем не утомительно — мы жили не так далеко от Пор д'Аньер. Я поднялась по той же узенькой лестнице, и в кухне мне был уже приготовлен пакет. Г-на Пруста я так и не увидела, только Никола Коттена, камер­динера.

Его жены Селины не было; г-н Пруст, которому она казалась слишком нервной, отправил ее немного отдохнуть.

Но была еще одна молодая пара, занимавшая тогда, в эпоху бульвара Османн, одну комнату: Альфред Агостинелли со своей подругой Анной. О нем много говорили в связи с г-ном Прустом, к этому я еще вернусь. Тогда я знала только, что Агостинелли, как и мой муж, один из шоферов г-на Пруста. Он был из Монако и недавно уезжал на Лазурный берег, а теперь возвратился вместе с Анной, но стал уже секретарем и перепечатывал рукописи г-на Пруста. Впрочем, я знала их совсем мало.

Пакеты с книгами укладывал Никола и делал это чрезвычайно тщательно, это был очень аккуратный человек. Обертка выбиралась разная: если пакет предназна­чался женщине — розовая, а для мужчин — голубая.

Никола сказал мне:

—     Так велел г-н Марсель.

Потом объяснил, что я должна с ним делать:

—     Этот оставьте у консьержки.

Или:

—     А этот в собственные руки.

Но чаще всего так:

—     Здесь есть письмо, отдайте его вместе с пакетом.

Он посоветовал мне взять экипаж — так будет удобнее, ведь я совсем не знала Парижа.

В то время еще было много лошадей: фиакры, небольшие двухместные кареты; меня это привело в восторг, ведь я почти никогда не ездила на такси. Помню только один раз, надо было отвезти книгу с письмом для графини Греффюль. Я запомнила из-за того, что потом мне было очень стыдно и неловко: графиня жила на улице Асторж, как раз по другую сторону бульвара Османн, но я этого не знала, а шофер промолчал. Когда я рассказала Никола, он только посмеялся, успокоил меня, что тут не о чем говорить, и, как всегда, отдал деньги. Всякий раз, развезя книги, я возвращалась на бульвар Османн, и он спрашивал:

—     Сколько вы наездили?

Я говорила, и он отдавал деньги, ничего больше не спрашивая; судя по всему, так у них было принято.

Наконец, все книги были разнесены. Вот тогда и проявилась доброта  и обходительность   г-на Пруста, — ведь он никогда ни о чем и ни о ком не забывал.

Он сказал моему мужу:

—     Ваша жена, если захочет, может и дальше приходить, — возможно, понадобится отнести какое-нибудь письмо.

Но со свойственной ему деликатностью он начал с того, что спросил Одилона:

—     А вашей молодой жене нравятся такие поездки? Ей не скучно? Это и вправду развлекает ее, как мы думаем?

Только когда муж поблагодарил его за заботливость и уверил, что нет, я нисколько не скучаю, он предложил мне приходить.

—     Ну и хорошо, пусть она приходит с сегодняшнего дня. Если будет письмо или что другое, она возьмет его; если нет, — уйдет, и дело с концом, во всяком случае это заставит ее выходить из дома.

Так, начиная с того же дня, я стала бывать там каждый День.

Мы поменяли квартиру, но в том же доме на Леваллуа, теперь окна выходили на улицу, стало больше воздуха, я могла видеть восход солнца и, быть может, поэтому стала лучше спать. Я ездила на автобусе от Пор д'Аньер до Сен-Лазара, а потом пешком к бульвару Османн по улицам Пепиньер и Анжу, это совсем недалеко. Если никаких писем не было, я не обязательно сразу же возвращалась; раз уж пришлось выехать в город, можно было воспользоваться этим, чтобы зайти к какой-нибудь из сестер мужа. Иначе говоря, замысел г-на Пруста осуществился; его самого я больше тогда не видела, но он как бы незримо направлял меня из глубины своей квартиры.

Как переменилось для меня время с того дня, когда я узнала его, и за все эти прожитые рядом девять или десять лет с 1913-го до его смерти в 1922-м, в которые были написаны его главные книги. Это время кажется мне то одним годом, то целой жизнью, а первый период, пока я еще по-настоящему не вошла в его дом, или слишком долгим, или совсем коротким, как оно все-таки и было на самом деле.

Я солгала бы, сказав, что могу с точностью до дня, или недели, или даже месяца назвать все даты этого периода, от конца 1913-го до объявления войны. Но как все происходило, все до мелочей, у меня в памяти, а ведь это и есть самое главное. Что толку знать, в понедельник или во вторник я впервые вошла в комнату г-на Пруста? Это ничего не меняет по существу, ничего не прибавляет и не убавляет.

Целых пятьдесят лет я отказывалась написать историю моей жизни рядом с г-ном Прустом, потому что сама себе дала слово. И если в конце концов решилась, то лишь потому, что слишком много о нем написано неправильно и даже просто вранья теми людьми, которые знали его много хуже меня или вообще не знали, разве что по книгам и сплетням. И чём дальше, тем больше искажается его образ, иногда даже совсем непреднамеренно, из одной предвзятости, но часто только от желания показать себя. А какой интерес может быть у меня в мои восемьдесят два года говорить неправду? Я ни разу не солгала г-ну Прусту при его жизни и не собираюсь лгать те­перь. Ведь это было бы ложью ему самому. Прежде чем уйти, я хотела бы только одного — по мере своих сил восстановить его образ. Больше ничего.

3
{"b":"231682","o":1}