Да, я всё это и еще нечто большее, дитя мое. Я то, что когда мрак окружает тебя, вдруг освещает все изгибы твоей души. Я то, что спасает тебя от страданий, от грубости, от несчастья.

Иди со мною, и я покажу тебе жизнь, теперь ты знаешь ее только в ее ничтожности, приди ко мне и погрузись со мною в море блаженства. Но не беги, а спокойно иди рядом со мною.

Если не хочешь жить по воле людей, живи по воле бога. Ничего дурного для души не сделают люди тому, кто живет по воле бога.

Зачем думать о том, что будет после смерти? И до смерти и после нее один хозяин.

Думай о том, как бы угодить ему здесь, а не о том, куда он поместит тебя в другом месте. А угодить ему нетрудно: люби его и людей. А станешь жить так — и забудешь думать о том, что будет там.

Трудно неразумному человеку быть добрым. И недоброму человеку быть разумным. Чем больше слушается человек разума, тем легче ему быть добрым, и чем больше в нем доброты, тем разумнее бывают его суждения. Увеличивай в себе любовь разумом, а разум — любовью.

Земля, как воздух и солнце, достояние всех и не может быть предметом собственности. Сотни и тысячи лет прошло, и были рабы и господа, одни люди владели другими. Но пришло время, и люди поняли, что это грех. И грех развязали. Теперь начинают люди понимать, что такой же грех, когда люди владеют землею. И вот, когда все люди поймут этот грех, то и развяжут его.

Когда испытываешь чувство недовольства всем окружающим и своим положением, уйди, как улитка, в свою раковину, в сознание покорности воле бога, и выжидай время, когда он вызовет тебя опять делать его дело в жизни.

Нам кажется, что самая главная на свете работа — это работа над чем-нибудь видимым: строить дом, пахать поле, кормить скот, собирать плоды, а работа над своей душой, над тем, что невидимо, — это дело неважное, такое, какое можно делать, а можно и не делать. Между тем только одно это дело, работа над душой, над тем, чтобы делаться с каждым днем лучше и добрее, только эта одна работа настоящая, все же остальные видимые работы полезны только тогда, когда делается эта работа над невидимой, над душою.

Мы думаем о будущем, устраиваем его, а будущее совсем не важно, потому что важно одно: делать дело жизни, а дело жизни в том, чтобы быть в любви со всеми. А дело это можно делать только сейчас и во всяком положении, а потому совсем всё равно, какое будет будущее и даже будет ли оно. Важно только сейчас, в безвременном моменте настоящего, делать то, что должно.

Лев Толстой.

1909, 18 октября.

Мне сначала казалась парадоксом моя же невольно с разных сторон приходящая мысль, что наша наука есть не только не нечто полезное, но, подобно ложной вере, нечто особенно вредное, более всего содействующее тому состоянию развращения, в котором живет наше человечество. Но чем больше я живу, чем старше становлюсь и серьезнее думаю о вопросах жизни, тем меньше эта жизнь кажется мне парадоксом, и смело могу сказать, что теперь я не могу не считать ее истиной, и важной и несомненной истиной. В самом деле, из всех знаний человека есть одно не только важное, но такое, без которого никакие другие знания не могут быть на пользу, а всегда будут на вред. Вроде того, как человек, собирающий в мешок муку, для пищи, всё ссыпаемое в мешок, что не есть мука, наверное уменьшает количество муки и почти всегда портит ее качество. Это-то неизбежно необходимое для живых людей знание было и есть всегда одно: знание своего назначения в том положении, в котором находит себя человек в этом мире и в той деятельности, или том воздержании от деятельности, которые вытекают из понимания этого назначения. Знание это всегда для всех людей представлялось главным, пользовалось величайшим уважением и называлось большей частью религией, но иногда и мудростью. Правда, что в нашем теперешнем положении тесного общения всех народов всегда существовавшие несогласия и противоречия между учениями религиозными стали гораздо нам очевиднее и потому естественно всё более и более подрывают доверие к тем учениям, которые исповедуются теми или другими народами. Но просвещение, с одной стороны, увеличившее понимание наших отношений в пространстве (различие вер), как и должно было, увеличило, с другой стороны, и понимание отношений людских вер во времени. Стоит только обратить внимание на временное историческое происхождение этих учений, которые теперь кажутся нам противоречивыми, чтобы увидеть, что противоречия эти лежат не в основах религиозных учений, а во временных извращениях этих основ, со временем всё более и более грубых.

Передовые люди нашего времени, привыкшие руководствоваться разумом, встречаясь с противными и здравому смыслу, и часто самой первобытной нравственности, грубыми извращениями учений, как наше церковное, не могли не усомниться в истинности этих учений. А усомнившись, признали их ложными и откинули, предполагая, что какие бы то ни было знания все-таки лучше знаний ложных, и о самых важных предметах. Ошибка эта была самая естественная и даже неизбежная. А между тем, поступая так, руководители наших молодых поколений поступали подобно тому, что бы сделал человек с мешком, убедившись, что мука, которая ему предлагается и кроме которой он не видит никакой, совсем гнилая и не только не годится, но вредна для питания, стал бы наполнять мешок опилками с травой, хотя и свежими, но ни в каком случае не могущими быть питанием человека. Увидав, что все существующие религиозные учения, противореча одно другому, не дают того, что обещают, прямо откинули их по пословице: осердясь на блох и шубу в печь. Вместо того, чтобы, изучив сущность этих учений и усвоив себе основы их, одни и те же во всех религиях, постараться, объединив эти основы со всем тем, что сделано человечеством до последнего времени в этом направлении, поставить эти основы главным знанием и руководством жизни человеческой, они или просто откинули их, или изучали их как интересное историческое явление, не имеющее уже никакого значения в это время. Вместо того чтобы постараться понять, что противоречия между учениями возникают не от ложности самих учений, а от ложности изращений их, передовые люди решили, что учения, отвечающие на вопросы о назначении жизни и о руководстве в ней, сами по себе ложны и потому излишни, ненужны и даже вредны. Таково несомненно направление всей европейской, охватившей теперь весь мир, науки, начиная с конца XVIII столетия. Направление, состоящее, странно сказать, в том, что всякие знания, и чем больше, тем лучше, полезны человеку и могут заменить то единственное знание, без которого казалось бы человеку нельзя ступить шагу в жизни. Т. е. что сыпь в мешок что попало, и чем ты больше набьешь мешок, тем больше ты унесешь с собой для пищи.

Так что предстоящее теперь дело передовым мыслителям человечества, — мыслителям, но не ученым, это два совершенно противоположные понятия, — состоит даже не в том, чтобы показать тщету того, что называется науками, а показать неизбежность и необходимость того, что всегда считалось знанием, и показать, что это знание было давно известно человечеству и проявлялось как в учениях религии, так и в учениях мудрецов не только египетских, греческих и римских, но и позднейших мудрецов до самого последнего времени: Канта, Шопенгауэра, Вивекананды, Амиеля и др. Показать не только то, что знание это существовало и существует для избранных людей человечества, но что оно в сущности одно и то же. В этом главная задача мыслящих людей нашего человечества, задача, без исполнения которой никакие усилия, ни научные, ни умственные, ни политические, не могут подвинуть вперед человечество, осуществление же которой, давши всем людям одно и то же понимание жизни (я неверно говорю, что это даст людям общее понимание жизни: это только откроет им, что это общее понимание жизни всегда существовало для них) само собой без всяких усилий приведет человечество к тому свойственному ему удовлетворяющему его сознание положению.