Может быть также, что то, что я называю моим духом, есть только часть материи, существующей благодаря силе всеобщей природы, которая есть тоже материя, причем всегда была и всегда будет такою, какою мы ее видим и которая не есть бог⁴. Но в таком случае нужно по крайней мере согласиться со мною в том, что, чем бы ни было то, что я называю своим духом, все-таки это есть нечто способное мыслить и что если это нечто есть материя, то, следовательно, материя мыслящая, ибо никто не убедит меня, что во мне нет такого элемента, который мыслит в то время, как я, например, пишу это рассуждение. Если же этот мыслящий во мне элемент обязан своим бытием и своим сохранением всеобщей природе, которую он признает своею причиною, то из этого необходимо следует, что всеобщая природа должна мыслить или же быть выше и совершеннее того, что мыслит; а если эта природа есть материя, то необходимо следует заключить, что означенная всеобщая материя мыслит или выше и совершеннее, чем то, что мыслит.

Если всеобщая природа, чем бы она ни была, не может быть совокупностью тел или каким-нибудь одним из них, то отсюда следует, что она — не материя и недоступна внешним чувствам, а если к тому же она мыслит или совершеннее того, что мыслит, то я должен прийти к заключению, что она — дух или же существо высшее и совершеннейшее, чем то, что есть дух; если, наконец, присущему мне мыслящему элементу, который я называю своим духом, ничего не остается более, как подняться до этой всеобщей природы, чтобы найти в ней свою первую причину и начало, так как он не находит этого начала ни в себе, ни еще менее в материи, то в таком случае я не буду спорить о словах, но этот первоначальный источник всего духовного, который и сам по себе есть дух и совершеннее всякого духа, называю богом.

Одним словом, если я мыслю, значит, бог существует, так как мыслящим во мне элементом обязан я не самому себе, ибо как не от меня зависело дать его себе, так не в моей власти и сохранить хоть на один момент; я не обязан им и такому существу, которое, будучи выше меня, было бы материей, потому что материя — вещество — не может быть выше того, что мыслит: итак, я обязан им такому существу, которое выше меня, но не есть материя. И это-то существо и есть бог.

Я не знаю, действительно ли способна собака делать выбор, вспоминать, любить, бояться, воображать, думать, а потому, когда мне говорят, что все эти проявления в ней суть не страсти и не чувства, а естественное и необходимое следствие устройства ее тела, составленного из различно расположенных частиц материи, то я по крайней мере могу допустить такое учение, но ведь сам-то я думаю, я-то ведь несомненно знаю о себе, что я думаю, а что же общего, какая же соразмерность между тем, что мыслит, и тем или иным расположением частиц материи, т. е. пространства со всеми его тремя измерениями — длиной, шириной и глубиной, делимого по всем направлениям?

Если всё — материя и если мысль во мне, как и во всех других людях, есть только следствие известного расположения частиц вещества, то кто внес в мир идею о том, что является совершенною противоположностью всему вещественному? Разве имеет материя в своей основе такую чистую, простую и нематериальную идею, какова идея духа? Как может материя быть началом того, что отрицает ее и исключает из своего существа? Как может она явиться в человеке мыслящим элементом, т. е. тем самым, что доказывает ему, что он — не материя?

Если читателям не нравятся эти заметки мои, я удивляюсь, и если нравятся, я тоже удивляюсь.

1. Есть вещи, посредственность в которых невыносима: поэзия, музыка, живопись, публичная речь.

2. Есть люди, которые, прочтя книгу, передают из нее некоторые места, смысла которых они не поняли и которые они извращают еще более тем, что прикладывают своего. Так что приводимые ими места суть не что иное, как выражение их собственных мыслей. Они осуждают эти свои мысли, и все согласны с ними, но это нисколько не делает худшими те места из книги, которые они будто бы приводят.

3. — Что вы думаете о такой-то книге? — Что же думать? книга дурна, — говорит г-н А. — Это такая плохая книга, что о ней и говорить не стоит. — Но вы читали ее? — Нет, я не читал, но мне говорили г-жа Б. и Д., — но он не прибавляет того, что и г-жи Б. и Д. тоже не читали ее.

4. Мне случилось прочесть ему мое сочинение. Он слушает. Как только я кончил, он начинает говорить мне о своем. — Ну, а об вашем он что же думает? — Я ведь сказал вам: он говорит о своем.

5. Есть много людей, которые кажутся важными только по имени. Когда вы их очень близко видите, они — ничто, они внушают уважение только издалека.

6. Если людям свойственно восхищаться тем, что редко, отчего мы так мало восхищаемся добродетелью?

7. Нет ничего восхитительнее, как общение с красивой женщиной, имеющей свойства честного человека.

8. На ученую женщину смотрят обыкновенно как на художественно отделанное оружие. Оно хорошо для кабинета, чтобы показывать его гостям, но не годится ни для войны, ни для охоты, как манежная лошадь, как бы она ни была хорошо выезжена.

9. Удивительно, когда видишь в женщине пристрастие более сильное, чем любовь к мужчине: я говорю о честолюбии и игре. Так женщины делают нас целомудренными.

10. Можно встретить самую восторженную любовь, но как редко — совершенную дружбу.

11. Причины охлаждения в дружбе имеют свои причины, но если любовники перестают любить друг друга, то только потому, что они слишком любили.

12. Так же, как мы всё более и более привязываемся к тем людям, которым мы сделали добро, мы всё больше и больше ненавидим тех, кого мы обидели.

13. Люди реже краснеют от своих проступков, чем от своих слабостей, своего тщеславия.

14. Гордость и надутость достигают в обществе обратной цели, если цель их — уважение людей.

15. Самые важные вещи надо говорить как можно проще. Ничто так не портит их, как высокопарность.

16. Опасно доверяться не вполне. Большая часть того, что передаешь, такова, что надо сказать всё или ничего. Ты уже слишком сказал из своей тайны тому, от кого ты хочешь скрыть хоть что-нибудь.

17. Люди, которым удаются денежные дела и сундуки которых полнеют, доходят до того, что воображают себя умницами, призванными управлять людьми.

18. Среднее и малое состояние держится долго. Ничто не уничтожается так скоро, как огромное состояние. Если правда, что человек богат только тем, чего ему не нужно, то богаче всех человек мудрый. А если правда, что бедны бывают люди только теми вещами, какие мы желаем иметь, то и честолюбивый и скупой самые бедные люди.

19. Двумя средствами возвышаются люди в обществе: своими достоинствами и глупостью людей.

20. Из того же источника гордости, вследствие которого люди горделиво возвышаются над другими, те же люди униженно ползают перед теми, кто выше их.

21. У раба только один хозяин, у честолюбца столько же, сколько есть людей, нужных ему для успеха.

22. Есть люди, которых успех постигает вдруг, как неожиданный случай. В первую минуту они удивлены, озадачены, но понемногу они осваиваются и признают себя достойными своего успеха... И как будто уверенные в том, что глупость и счастье не могут не быть вместе, что нельзя быть в одно и то же время дураком и счастливым, они уверяют себя, что они умны, и не только позволяют себе, но считают себя обязанными говорить при всяком случае и о всяком предмете и при каких бы то ни было людях.

23. Есть много случаев в жизни, когда правда и простота достигают цели лучше, чем всякая хитрость.