Задумав переселиться с одного места на другое, он складывал в мешок всё это добро, перекидывал его через плечо и отправлялся в путь.

Часто дорогой он играл на флейте.

Проповедывал он всюду, где случалось: на деревенских улицах, на ярмарках, на церковных погостах, в избах.

Он особенно любил простой, деревенский народ, и они любили его: кормили чем бог послал, чинили его свитку и чоботы.

Перед сном, в полночь, он всегда молился. Молился иногда до самого рассвета и, не ложась спать, при блеске утренней зари, шел в поле встречать восход солнца.

Кроткий, мягкий и спокойный в своем обращении с людьми, Григорий Саввич, однако, бывал иногда вспыльчив и горяч, когда защищал какую-нибудь дорогую для него истину. Люди, не понимавшие того благородного источника, из которого проистекало это раздражение, сердились на него, были им недовольны. Сам он тоже, конечно, понимал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно нарушать мир между людьми. Так, однажды он писал тому человеку, с кем у него вышла размолвка: «Возлюбленный во Христе брат Иаков! Да будет с тобою тот мир, который выше разума. Прости меня, если я тебя в чем оскорбил, когда гостил у вас. Ты знаешь, что я вспыльчив, но знаешь вместе с тем, что я считаю кротость главным достоинством человека. Если я когда и разгорячусь или надоем, то делаю это не по злобе, но потому, что считаю грехом согласиться с ложью и бороться против истины. Но забудем наши взаимные обиды и помиримся».

Так прожил Сковорода более 20 лет.

Здоровье его становилось всё слабее и слабее. Кашель и общая слабость всё усиливались. Проживя у друга около трех недель, он стал собираться на родину. — «Там хочу умереть», говорил он. Друзья упрашивали Григория Саввича остаться у них до конца дней. Но Григорий Саввич отвечал, что внутренний голос велит ему ехать.

26 августа 1794 года Григорий Саввич ушел от друга. Прощаясь, он сказал ему: «Может быть, я больше уже не увижу тебя. Прощай! Помни всегда во всех случаях жизни то, что мы часто говорили: всегда перед нами выбор — свет и тьма, добро и зло, вечность и время».

Придя на родину, Сковорода прожил еще два месяца. В последнее время силы всё более и более оставляли его

(хотя почти всё время был на ногах); он часто говорил: «Дух бодр, но тело немощно».

Скончался он 29 октября 1794 года.

В день его смерти к помещику, у которого он жил, собралось много гостей. За обедом Сковорода был весел и разговорчив, рассказывал про свои странствования и встречи с разными людьми. После обеда он пошел в сад. Погода была теплая, несмотря на позднее время года. Долго ходил он по извилистым тропинкам, рвал плоды и угощал ими работавших в саду крестьянских мальчиков. Под вечер хозяин, беспокоясь о том, что Григорий Саввич долго не возвращается, пошел в сад искать его.

Он нашел его под высокой развесистой липой. Сковорода с торжественным, спокойным, величавым видом рыл заступом узкую длинную яму.

— Что это, друг Григорий Саввич, чем это ты занимаешься? — спросил хозяин, подойдя к старцу.

— Пора, друг, кончить странствие. Пора успокоиться.

— И, брат, пустое! Полно тебе шутить. Пойдем в дом.

— Иду; но прежде буду просить тебя: пусть здесь будет моя последняя храмина.

Они пошли в дом; но Сковорода недолго оставался со всеми вместе. Он пошел в свою комнатку, переменил белье, умылся и лег на кровать, скрестив на груди худые руки.

Долго его ждали к ужину; но он не явился. На другой день к чаю он тоже не явился, к обеду тоже. Обеспокоенный хозяин дома решился войти в его комнату.

Отворив дверь и подойдя к кровати, хозяин, полагая, что Григорий Саввич спит, стал будить его. Но сон Григория Саввича был уже непробудный.

ШУТ ПАЛЕЧЕК

Было это без малого 500 лет тому назад. Был в Чехии добрый и мудрый человек Хельчицкий. И вник этот Хельчицкий в учение Христа как оно написано в Евангелии и понял, что всё учение⁹³ в том, чтобы, как сказано в Евангелии, любить бога и ближнего, и что для того, чтобы жить так, нужно ни перед кем не возвышаться, обиды терпеть и не себе требовать службы, а самому служить всем. Так и понимал учение Христа Хельчицкий и так и учил людей. И нашлись такие люди, что приняли это его учение и стали жить так. Люди эти все были простые, небогатые и жили работая. Считали эти люди всех других людей братьями и никого не величали, а всем одинаково говорили: ты брат или сестра. А жили эти братья в Моравии, а потому и стали их называть моравскими братьями. И сами они так и называли себя.

Был среди этих братьев один хороший, умный и веселый человек по имени Иван Палечек. Жил он сначала в семье, работал землю, ходил за скотиной, кормил семью, пока братья его были малы и родители стары, но когда померли родители и подросли братья, и работа его уже не нужна была в доме,⁹⁴ стал он ходить по деревням и городам, поучая людей, как умел, и словом и делом, как жить истинной христианской жизнью.

Ходил Палечек по деревням и заходил больше к бедным. Увидит он, что люди пилят бревна или рубят дрова, или чинят крышу, или тешут камни, или пашут, или косят, и сейчас же пристает к ним и берется за работу и помогает и трудится вместе с ними. И работает он так с теми или другими, а как придет время обеда, так он уходит и высмотрит, где богатый мужик или помещик живет, и идет к нему на обед.

— Что же ты работаешь не у меня, а обедать идешь ко мне? — сказал ему раз богатый помещик.

— Знаешь ли, братец, — сказал Палечек, — когда ты вот будешь такой бедный, как тот человек, у кого я работал, то я у тебя буду работать, а когда он станет таким богатым, как ты, то я к нему пойду обедать.

Так ходил Палечек сначала близ своей деревни Жуково, а потом пошел и в Прагу.

В Праге был у него земляк кузнец. Палечек пришел к нему и сейчас же стал помогать ему и его жене. В кузне раздувал мехи или бил молотом, а хозяйке помогал тем, что носил дрова, воду, а когда хозяйка уходила из дома или бралась за работу, оставался с детьми. А детей у кузнеца было много. Всякую работу делал Палечек хорошо, но лучше всего он умел ходить за детьми. Большие ли, малые дети, все любили его и все с ним были веселы и смирны. Так что чаще всего хозяева просили его быть с детьми, и Палечек охотно брался за это. Он выводил их на площадь, и там скоро узнали Палечека жители и стали поручать ему и своих детей. Не пробыл Палечек и двух недель в Праге, как сделалось то, что он стал нянькой всех детей в округе.

Только выходил Палечек из дома, и сейчас со всех дворов бежали к нему мальчики и девочки, одни сами по себе, а другие несли на руках еще своих самых маленьких. Палечек рассаживал детей вокруг себя и распоряжался ими так, что все были довольны: одни ползали по песку, другие делали домики, третьи пускали по ручью кораблики. Палечек играл вместе с ними и то ловил их, то они его ловили. Когда же, набегавшись, уставали или когда шел дождь, садились под навес, и Палечек рассказывал им истории из Евангелия или о богаче и бедном Лазаре, или о блудном сыне, или еще свои выдуманные такие истории, что все ребятки покатывались со смеху и кричали тонкими голосами:

— Еще расскажи, брат Палечек, еще.⁹⁵

Так жил уж третий месяц в Праге брат Палечек и помогал кузнецу и занимался с детьми, но не оставлял своего главного дела — того, чтобы толковать людям про истинное христианское учение⁹⁶ — то, чтобы жить — богу служить, любить людей. Толковал он это при случае и словами, толковал и всякими чудачествами.

Придет кто-нибудь просить его помочь ему или взять под присмотр еще ребенка, Палечек говорит:

— Пойду, спрошусь у учителей.

— Каких учителей!