Пишущие по расположению духа принуждены перемарывать свои произведения: а так как расположение духа не всегда одинаково и зависит от случайностей, то они скоро охладевают к тем выражениям и терминам, которые им наиболее нравились.

11

Та же самая верность ума, которая помогает нам писать хорошие вещи, заставляет нас опасаться, что они еще недостаточно хороши, чтобы их читали.

Посредственный ум думает, что пишет превосходно; сильный ум думает, что пишет дельно.

12

Удовольствие критики лишает нас удовольствия быть живо тронутыми очень хорошими вещами.

13

Как бы ни было совершенно произведение, оно всё растаяло бы от критики, если бы автор его захотел верить всем рецензентам, из которых каждый выкинул бы то место, которое ему наименее нравится.

14

Если чтение возвышает ваш дух, если оно внушает вам чувства благородные и мужественные, не ищите ничего иного для оценки произведения: оно хорошо и создано мастером.

15

Философ проводит жизнь в наблюдениях над людьми, употребляя свои способности на то, чтобы распознавать их порочные и смешные стороны. Если он дает тот или другой оборот своим мыслям, то он делает это не столько из авторского тщеславия, сколько для того, чтобы выразить найденную им истину с полной ясностью, которая необходима для произведения впечатления, согласного с его намерениями. Тем не менее некоторые читатели воображают, что они с лихвой вознаграждают его, если говорят важным тоном, что они прочли его книгу и что она умна. Философ возвращает им все их похвалы, которых и не искал своим трудом и своими бессонными ночами: намерения его гораздо выше: он трудится с более благородной целью, ищет у людей более важного и более редкого, успеха, чем похвалы их и награды, — он хочет сделать их лучшими.

16

Глупцы читают книгу и ничего не понимают; посредственные умы думают, что понимают ее вполне; большие умы иногда не всё понимают в ней: они находят темным то, что действительно таково, и ясным то, что в самом деле ясно; остряки же хотят найти темным и то, что не темно, не понять и того, что очень понятно.

17

Автор напрасно старается возбудить удивление своим произведением. Глупцы удивляются иногда, но ведь они — глупцы. Умные же люди носят в себе зародыши всех истин и всех чувств, и потому для них ничто не ново; они мало удивляются, они одобряют.

18

Красноречие может проявляться и в разговоре и в писаниях всякого рода. Оно редко там, где его ищут, но иногда встречается там, где его не искали.

19

Слава или заслуга для некоторых людей — в том, чтобы хорошо писать, а для некоторых — в том, чтобы не писать вовсе.

20

Бывают люди исключительно одаренные, с умом столь же обширным, как и то искусство или наука, которым они посвящают себя. Благодаря гению и способности открывать новое они с избытком возвращают науке то, что получают от нее и ее начал. Они выходят за традиционные пределы, искусства, чтобы возвысить его, и уклоняются от правил, если эти правила не ведут их к великому и высокому. Они идут одни, без компании, но поднимаются очень высоко и проникают очень далеко, всегда твердые и уверенные, вследствие успеха, в выгодах, которые извлекаются порой из неподчинения правилам. Умы, покорные правилам, покойные, умеренные, не только не достигают их высоты, не восхищаются ими, но и не понимают их вовсе, а тем более не имеют желания подражать им: они остаются спокойными в своей сфере и доходят до известного пункта, составляющего предел их способностей и сведений; дальше они не идут, потому что ничего не видят дальше. Они могут самое большее быть первыми во втором разряде и отличаться в посредственном.

21

Есть умы, если можно так выразиться, низшие и подчиненные. Они, кажется, только для того и созданы, чтобы быть сборниками, реестрами, складами всех произведений гениев. Они — плагиаторы, переводчики, компиляторы; они не мыслят, но сообщают то, что другие мыслили, а так как выбор чужих мыслей требует работы собственной мысли, то они дурно и неправильно делают его: они склонны скорее к передаче многих вещей, чем превосходных; в них нет ничего оригинального, собственного; они знают только то, что заучили, а изучают то, чего никто знать не хочет; знание их пустое и бесплодное, от него ни удовольствия никому, ни пользы, в беседе оно не пригодится, оно не нужно людям и похоже на монету, вышедшую из обращения. Удивляешься их начитанности и вместе с тем скучаешь и от их разговоров и от их произведений. Это те люди, которых вельможи и малообразованные люди смешивают с учеными, а умные люди называют педантами.

22

Критика — далеко не всегда произведение таланта: она сводится обыкновенно к ремеслу, в котором нужно больше здоровья, чем ума, больше труда, чем способности, больше привычки, чем дарования. Если же критикует человек, у которого больше начитанности, чем рассудительности, тогда такая критика вредит и писателю и читателю.

23

Я советовал бы автору, родившемуся копиистом и скромно следующему в своих работах за кем-нибудь другим, выбирать себе в образец только такого рода произведения, в которых видны ум, воображение и даже эрудиция: если он и не сравнится с своими оригиналами, то по крайней мере приблизится к ним и заставит читать себя. Напротив, ему, как подводного камня, следует избегать подражания тем людям, которые пишут по расположению духа, которых сердце заставляет говорить, внушая им слова и образы, и которые извлекают, так сказать, из внутренности своей всё то, что выражают на бумаге: это опасные образцы, они очень способны заставить впасть в смешное тех, кто вздумает подражать им. В самом деле, мне смешно было бы смотреть на человека, который серьезно захотел бы говорить моим голосом и походить на меня лицом.

24

Писатель, думающий только об угождении вкусам своего времени, заботится больше о себе, чем о своих произведениях. Нужно не переставая стремиться к совершенству, и тогда потомство сумеет воздать нам ту справедливость, в которой иногда отказывают современники.

25

Не должно выставлять смешным то, в чем нет ничего смешного: это ведет к порче вкуса, к извращению и своего суждения и суждения других. Но если в чем-либо действительно есть смешное, его следует выставлять, щадя людей, так, чтобы это и нравилось и поучало.

26

«Гораций или Депрео сказал это раньше вас». Верю вам на слово, но я сказал это по-своему. Разве я не могу думать после них о том, что истинно и о чем еще многие будут думать после меня?

II. О ЛИЧНЫХ ДОСТОИНСТВАХ

1

Сколько удивительных людей, имевших прекраснейшие дарования, умерли, не заставив говорить о себе! Сколько живет еще таких же, о которых не говорят и не будут говорить никогда!

2

Люди слишком заняты самими собою, чтобы иметь время внимательно относиться к другим и распознавать в них хорошее: поэтому, обладая большими достоинствами и еще большей скромностью, можно очень долго оставаться никому неизвестным.

3

Легче найти ум, чем людей, пользующихся своим умом или ценящих чужой ум и извлекающих из него какую-нибудь пользу.

4

Скромность для достоинства то же, что тени для фигур на картине: она придает ему силу и рельеф.

5

Простая внешность — это костюм обыкновенных людей, для них и по их мерке скроенный, но она — украшение для людей, наполнивших свою жизнь великими деяниями: эти люди подобны небрежной, но тем более привлекательной красавице.

6

Иные люди, довольные самими собой, каким-нибудь делом или произведением, которое недурно удалось им, слыша о том, что великим людям прилична скромность, позволяют себе быть скромными, притворяются простыми и естественными; они похожи на людей невысокого роста, наклоняющихся у двери из опасения стукнуться лбом о притолоку.

7

Если счастье быть человеком знатного происхождения, то не меньшее счастье быть и таким, о котором не осведомляются, знатного ли он происхождения.

8

От времени до времени на земле появляются люди редкие, исключительные, сияющие добродетелью и распространяющие своими высокими качествами чудный свет. Люди эти подобны тем необычайным светилам, о которых мы не знаем, откуда они, и еще менее знаем, чем делаются они, скрываясь от нас. У них нет ни предков, ни потомков, они одни составляют всю свою расу.