Императорский дом принимал все более и более «чешский» облик. Но, очевидно, богиня справедливости вмешалась в это дело и устроила так, чтобы эрцгерцог Франц-Фердинанд пал от пуль славянина, он, который хотел сделать из Австрии славянское государство!

Бацилла будущей войны и общего крушения зародилась тогда от взаимоотношений Германии с Австрией.

Позднее я еще вернусь к этой теме. Пока же достаточно указать, что с моих ранних дней я был убежден, что уничтожение Австрии как государства было необходимым условием для спасения германской расы. Я был также убежден, что дом Габсбургов не принесет германской расе ничего кроме зла.

Так лелеял я в себе все растущую любовь к моей австро-германской родине и глубокую ненависть к австрийскому государству.

Вопрос о выборе профессии встал предо мной гораздо раньше, чем я предполагал. Бедность заставила меня принять решение. Скромные доходы моей семьи почти целиком поглощались болезнью матери. На пенсию, которую мы получали, жить было невозможно.

И вот с чемоданом платья и белья я отправился в Вену, полный решимости завоевать мою судьбу.

Я хотел сделаться «кем-нибудь», но конечно не чиновником!

Вена поразила меня резким контрастом изумительного богатства и ужасающей бедности.

В Вене чувствовался пульс всей Империи с ее опасным очарованием смеси народов.

Блеск двора привлекал в Вену богачей и интеллигенцию как магнит.

Благодаря системе централизованного управления, Вена являлась местом концентрации всей власти в стране, как политической, так и административной.

Кроме того, она являлась также и интеллектуальным центром и была переполнена профессорами, артистами, литераторами и т.д.

А наряду с роскошью аристократов и крупного купечества, с довольством интеллигенции, можно было видеть тысячи безработных, с завистью смотревших на великолепные дворцы.

Для того, кто желал бы тщательно ознакомиться с социальным вопросом, не могло быть лучшего места, чем Вена. Но не нужно было впадать в ошибку и знакомиться с этим вопросом сверху: начинать нужно было снизу.

Во время борьбы за существование, которую я вел в Вене, я заметил, что к социальным вопросам никогда нельзя подходить с точки зрения благотворительности. Это бесполезно и смешно.

К таким вопросам нужно подходить имея в виду культурно-экономическую реорганизацию всей нашей жизни, которая должна положить конец жалкому существованию людей.

Я не могу сказать, что больше всего поразило меня в тот период в Вене, страшная ли нужда рабочих или низкий уровень их духовного развития.

Наша буржуазия нередко содрогалась от ужаса, когда какой-нибудь несчастный бродяга относился с полным безразличием к своей национальности, не думая о том, что у этого несчастного нехватало средств на самое жалкое прозябание.

В те годы моего пребывания в Вене, я научился многому...

Для того, чтобы «национализировать народ», нужно прежде всего создать здоровые социальные условия и дать этому народу просвещение! Только путем воспитания и образования каждый человек будет проникнут внутренней национальной гордостью!

Ибо бороться можно лишь за то, что любишь, а любить можно лишь то, что знаешь!

В период 1909–1910 гг. мое собственное положение улучшилось настолько, что я мог работать самостоятельно в качестве чертежника и художника-акварелиста.

В то же время я тщательно занимался своим образованием, а также изучал жизнь.

Я уже тогда пришел к заключению, что народ, как женщина, предпочитает иметь на себе руку твердого повелителя, чем слабого, которым можно вертеть как угодно.

В числе политических доктрин, которые изучал я в те дни, была доктрина социал-демократической партии.

Ознакомившись с программой этой партии поверхностно, я стал стремиться постичь и ее внутреннюю сущность. Официальная литература об этой партии меня больше не интересовала. В конце концов я пришел к заключению, что в отношении экономических вопросов эта партия становится на ложный путь, так же как и в отношении политических. Я убедился также и в том, что сущностью этой партии является разрушение, стремление к которому свойственно расе, с которой я до того не был знаком.

Главной внутренней целью социал-демократии является взаимопонимание с евреями.

Но понять евреев значит поднять завесу над тайными замыслами партии и разоблачить весь бред марксизма, который пытается отуманить мир своими трескучими лозунгами. Я не могу сейчас сказать, когда именно слово «еврей» приняло для меня специальное значение.

Дома, при жизни отца я не помню, чтобы я даже слышал это слово. Мой отец принадлежал к числу тех людей, которых принято называть «мировыми гражданами», хотя в то же самое время в нем было сильно развито чувство национализма. Последнее оказало большое влияние на меня.

Уже будучи постарше, в реальном училище. я имел одноклассника – еврея. Мы, мальчики, обращались с ним вежливо, но познакомившись с ним поближе, не стали особенно доверять ему.

Мне было лет 14 или 15, когда я услышал слово «еврей» в его политическом значении. С тех пор это слово стало мне антипатичным.

В Линце, где я жил в детстве, было мало евреев; будучи отделены от еврейской массы, они были просто европейцами. Я лично смотрел на них просто как на немцев.

Я не уяснял себе всей нелепости этого взгляда до тех пор, пока не обратил внимания на резкое религиозное различие между нами. Но в то же время идея преследования их за их веру внушала мне ужас.

В Вене, куда я приехал искать счастья, евреи были мне сначала мало заметны. Хотя их было около 200000 чел., они были совершенно растворены в массе двухмиллионного населения.

В первые месяцы моего пребывания в Вене я был поглощен ознакомлением с жизнью этого города. Только позднее, когда я привык к нему, я снова вернулся к мысли о еврейском вопросе.

Я не могу сказать, что мое знакомство с евреями произошло при очень приятных для меня обстоятельствах.

Первоначально я продолжал видеть в евреях просто людей другой веры и возмущался идеей преследования их на религиозных основаниях. Неудивительно поэтому, что тон, который приняла в отношении их антисемитская пресса в Вене, казался мне недостойным культурных традиции великой нации.

Тяжелое впечатление производили на меня страницы среневековья, приводившие факты, о которых не хочется даже вспоминать.

Но ввиду того, что газеты проводившие антисемитскую кампанию, не пользовались особенно хорошей репутацией, я не слишком обращал внимания на то, что они писали.

Мое собственное мнение о евреях сложилось независимо от этих газет.

Живя в Вене, я, как и прежде, продолжал чутко интересоваться вопросами политического и социального характера.

С восхищением и гордостью следил я за развитием и ростом Германской империи, составляющим такой резкий контраст с упадком австрийского государства.

К кампании против Вильгельма II я относился неодобрительно. Я смотрел на него не только как на императора, но и как на создателя германского флота.

Меня искренне возмущало то, что рейхстаг запрещал кайзеру выступать с речами: я считал эту организацию не имевшей никакого права на такие действия. За время одного заседания парламентские болтуны произносили больше речей, чем целая династия императоров могла бы произнести в течение столетия.

Меня бесило то, что в стране, где каждый дурак имел право критики, носитель императорской короны мог получать репиманды от глупейшего из учреждений!

Я возмущался также тем, что венская пресса, униженно склонявшаяся перед каждым, даже самым ничтожным из придворных, выражал враждебные мнения в адрес германского императора.

Я должен признать здесь, что одна из антисемитских газет – «Дейче Фольксблатт» вела себя наиболее достойно в этом отношении.

Назойливая манера влиятельной венской прессы восхищаться Францией также действовала мне на нервы. Можно было только стыдиться своего германского происхождения, читая панегирики великой французской культуре.