Через две недели после выхода из крепости Ландсберг Гитлер обещал баварскому правительству, что если снимут запрет, наложенный на нацистов, его партия ограничится лишь мирными демократическими средствами. Запрет был снят. Но Гитлер не сдержал обещания.

27 февраля 1925 г. он выступил на первом массовом митинге возрожденной нацистской партии в Бургербраукеллер, в той самой пивной, где начался путч. Возбужденный энтузиазмом толпы и уносимый собственным красноречием, он не сдержался и стал угрожать новой волной насилия. Баварское правительство ответило без замедления: ему запретили публичные выступления. Запрет, поддержанный и остальными германскими государствами, был в силе целых два года.

Это, несомненно, оказалось тяжелым ударом для того, чье ораторское искусство являлось сильнейшим оружием, привлекавшим к нему массы. Большинство людей в Германии думало, что молчание Гитлера равносильно его поражению.

Но опять их мнение оказалось ошибочным. Они забыли, что Гитлер был не только оратором, но и великолепным организатором. Он умел привлекать к себе молодых и энергичных людей. Например, в тот период в его орбите оказался журналист с философским дипломом – Йозеф Геббельс. Любопытно, что в 20-е годы будущий министр пропаганды высоко оценивал достижения Советского Союза и считал его «естественным союзником Германии против дьявольских соблазнов и коррупции Запада».

Вынужденный отказаться от публичных выступлений, Гитлер направил всю свою кипучую энергию на создание такой политической организации, какой Германия не знала. Он намеревался создать своего рода государство внутри государства. С помощью такой организации будет легче взять власть в подходящий момент.

«Мы признавали, – скажет Гитлер позже, – что недостаточно свергнуть старое правительство. Прежде всего нужно построить новый вид государства».

Именно этим он и занимался. Сначала все шло медленно, ибо экономическое положение Германии, как и всего западного мира в 1925 г., наконец, улучшилось. С приметами благополучия пришло чувство облегчения после долгих лет войны, тревог и голода.

Для Гитлера и нацизма новая ситуация не сулила ничего хорошего: экономическая стабильность и довольство масс – не та атмосфера, в которой могут процветать революционные, радикальные движения. В конце 1925 г. в партии числилось только 27 тысяч человек. К концу 1928 г. после нескольких лет тяжелой работы членство увеличилось в четыре раза. Но на национальных выборах в Рейхстаг в том же году попало только 12 нацистских депутатов из общего числа – 491.

Период с 1925 г. до Великой депрессии 1929 г. в политическом плане можно охарактеризовать следующим образом: кропотливая работа и не слишком заметный прогресс. Зато личная жизнь Гитлера, как отметит он позже, была в эти годы «интенсивной и интересной».

В первый раз по-настоящему он узнал чувство любви.

В XX веке с легкой руки «папаши Фрейда» стало модным разоблачать и разоблачаться, изыскивать пикантные подробности интимной жизни знаменитостей. Историки, занимавшиеся изучением жизни бывшего венского бродяги, ставшего идолом Германии, разумеется, не могли не затронуть сексуальной сферы. Чего только они не понаписали! Одни, говоря об особой близости, существовавшей между ним и Рудольфом Гессом, обвиняли в гомосексуализме; другие, исходя, в основном, из собственной кипучей ненависти к «самому страшному монстру нашего времени», лезли из кожи вон, чтобы доказать, что он был импотентом, мазохистом, патологическим извращенцем... Однако большинство серьезных исследователей, старавшихся держаться в рамках объективности и не давать волю буйной фантазии (например, американцы У. Ширер и Д. Толанд), не обнаружили у фюрера каких-либо отклонений в сексуальном плане.

В жизни Адольфа Гитлера, как и в жизни почти каждого человека, помимо многих глубоких привязанностей и мимолетных увлечений, была одна большая настоящая любовь.

Летом 1928 г. 39-летний Гитлер убедил свою овдовевшую сводную сестру Анжелу Раубаль приехать к нему из Вены, чтобы стать экономкой в его доме, первом, который он мог назвать своим собственным. Эта женщина была дочерью отца Гитлера от первого брака. Будучи старше Адольфа на шесть лет, она покинула отчий кров, когда он был еще подростком. Анжела вскоре вышла замуж, занялась воспитанием детей и лишь изредка виделась со своим сводным братом.

Приобретенная Гитлером вилла Оберзальцберг находилась неподалеку от городка Бертесгаден в Баварских Альпах – одном из самых красивых мест Западной Европы. До самых последних дней жизни его неудержимо тянуло туда. Прекрасный горный вид, чистый разреженный воздух, гордая отдаленность от жилья, повседневных тревог, суеты... Все настраивало на торжественный и философский лад, напоминало о столь любимом им ницшевском Заратустре.

К тому же имелись и практические основания для поселения в окрестностях Бертесгадена: оттуда было всего три часа езды до Мюнхена, где располагалась штаб-квартира нацистской партии. А до австрийской границы было и того ближе.

Весьма вероятно, что Гитлер выбрал свою альпийскую резиденцию с учетом и того, чтобы в случае осложнений с германскими властями незамедлительно перебраться в Австрию. Дело все в том, что отказавшись вскоре после выхода из тюрьмы в 1925 г. от австрийского гражданства, он так и не получил немецкого. Фактически он был бесподданным. Именно по этой причине он не мог даже выставить свою кандидатуру на какой-либо государственный пост. Удивительно странное и парадоксальное положение для лидера политической партии! Более того, до той поры, когда в конце концов Гитлер обзавелся немецким гражданством, ему, подобно всем нежелательным иностранцам, угрожала насильственная высылка из Германии. Понятно, что во избежание ареста и депортации было чрезвычайно удобным обзавестись домом поблизости от границы.

Фрау Раубаль – женщина располагающей наружности и превосходная повариха – приехала в Оберзальцберг вместе с двумя дочерьми: Фридль и Гели.

Гели было двадцать лет. Распущенные белокурые волосы, правильные черты лица, очаровательная улыбка и приятный голос делали ее очень привлекательной.

Адольф влюбился в нее буквально с первого взгляда. Она считалась его родственницей, ее можно было назвать племянницей или, по крайней мере, полуплемянницей Гитлера. Но для него, 39-летнего мужчины, никогда не знавшего настоящей любви к женщине, это не имело никакого значения.

Он начал брать ее с собой повсюду, куда бы ни шел – на митинги и конференции, на длительные прогулки в горы, в кафе и театры Мюнхена. Они стали неразлучны, и, естественно, это не могло пройти незамеченным. Поползли слухи и шепотки по углам. Даже некоторые нацистские бонзы высказывали протест против связи их лидера с его юной родственницей.

Все эти укоры и разговоры приводили Гитлера в бешенство. Его личная жизнь, неоднократно заявлял он, никого не касается, и он резко обрывал тех, кто пытался в нее вмешиваться. Совершенно очевидно, что Гитлер никогда не сомневался в том, что его чувство к Гели – единственная великая любовь всей жизни. И действительно, так оно и оказалось.

Что же касается Гели, то о ее чувстве судить довольно трудно. Разумеется, ей льстило внимание человека, которого знали и о котором говорили по всей стране. Бесспорно, что ей нравилось бывать в его компании. Но любила ли она когда-нибудь по-настоящему «дядю Адольфа»? Сомнительно. В последней стадии их отношений у нее такого чувства явно не наблюдалось.

Произошла серьезная размолвка. Что явилось ее причиной? На этот счет строились самые различные предположения (особенно изощрялись господа фрейдисты!), однако реальная причина размолвки остается тайной и по сию пору.

Доподлинно известно лишь очень немногое. Оба они были склонны к сильнейшей ревности. Гитлер не отпускал от себя Гели буквально ни на шаг, не давал ей возможности иметь то, что называется личной жизнью. Так, она хотела вернуться на какое-то время в Вену, чтобы продолжить обучаться пению. У нее была своя цель, своя маленькая амбиция – стать опереточной актрисой. Гитлер запретил ей и мечтать о поездке в Вену.