— Угу, — помрачнел колдун, — получилось… навлечь на себя преследование и клеймо шарлатана. И пожизненное заключение… Нет, он создал свою… нашу Египетскую масонскую ложу, куда собрал всех дальних родичей. Но они ему не помогли: магия и клятва передавались только ему, по прямой линии. Он только дочку свою внебрачную туда не звал: 18 век, дамы были лишь красивым дополнением мужчин — официально. Её звали Лоренца, как и его будущую жену. Она осталась с матерью в Германии, потом удачно вышла замуж за такого же внебрачного сына Анны Марии Эккарт — Карла фон Эккартсгаузена. Приворожила, в общем, ведьма же. А этот Карл был церковным мистиком, но свёл тестя с немецкими и русскими масонами — очень денежными товарищами…
— А он сам что умел?
— Кристаллы выращивал — но это химия. Духов вызывал — ну это простая ментальная магия, это и я могу. Правда, пока только на одного человека, не на толпу.
— Ух ты! А моих родителей мне покажешь? — загорелся Пашка.
— А ты их помнишь?
— Нет.
— Тогда не покажу, — остудил его Грим. — Могу, конечно, кого-нибудь придумать, но это будет ложь. Если бы ты помнил — сам бы дорисовал в воображении. Когда человек помнит своего умершего — сам его и нарисует, иногда круче всякой магии…
— Жалко, — всё заметнее сникал менестрель и усердней болтал ногами, теряя интерес к рассказу.
— А ведь благодаря ему ты жив! — выдал Грим последний козырь.
— Ш… что?!
— Тебе эльф рассказал, что тебя такой-сякой водой полили, йогуртом заправили — и ты снова двухлетка? Это была подстраховка. А Джузи умел молодость возвращать.
— Тогда почему ты же ты никому не говоришь, как? Ты же можешь прославиться, разбогатеть!
— М-гу. Джузи тоже хотел прославиться, разбогатеть. И даже прославился и разбогател. Только слишком: объявили его мошенником, чернокнижником, заставили каяться, сожгли вещи (в том числе и дневники — вот я и подстраховывался) и упекли на пожизненное…
— Но мы в цивилизованное время живём, экстрасенсов и магов любим…
— Да, — скривился Грим. — Но ты же понимаешь, что это шоу. И до поры до времени меня тоже будут любить. А потом у меня кончатся деньги на бесполезную саморекламу, и меня запрут на пожизненное в каком-нибудь НИИ — для опытов.
— И что, он не сбежал? Он же колдун!
— Ни левитировать, ни по пространству-времени прыгать мы с ним не можем, — развёл руками Грим. — Ты вот на гитаре играешь — и играй. На скрипке не умеешь.
— Но я могу научиться! — принялся петушиться менестрель.
— Так и я могу… наверно… лет через 400–450, - он доверительно наклонился к собеседнику. — Пива хочешь?
— Нет, я же сказал.
Но Грим не слышал ответа, дотянулся, почти улёгшись на стол, открыл, отхлебнул.
— Я помню, как он сидел в замке Сен-Лео, в колодце, вход в который существовал только в потолке. Вот и не сбежал… А я теперь ненавижу этот наш портал с «прожектором» под потолком.
Гриму надоело развлекать Пашку, внимание которого приходилось с таким трудом удерживать на каждом повороте сюжета. И это несмотря на авторитет. «Распустилась молодёжь!»
К столу приблизился ещё один человек. Грим сверху вниз протянул ему свою банку. Тот отхлебнул.
— Знаю-знаю, Гримыч. Ты мне ещё раз расскажешь про своего немца.
— Дитрих Эккарт, — колдун взял банку обратно. — Сокол, ты никак не можешь запомнить его имя.
Грим спрыгнул со стола, расплескав уже тёплое, но ещё пенное. Взглянул на неё, сморщился, поставил на стол. И они с Соколом удалились вглубь комнаты.
— Это конец 19-го — начало 20-го века в Германии: мой предок делал вид, что он писатель, поэт, переводчик и вообще элита, почти не высовывался. Но угораздило его повстречаться с юным нищим художником, товарищем впечатлительным, к мистике там всякой тяготеющим. Так что мой колдун Дитрих спокойно рассказал ему истинную историю отношений людей и эльфов. А ещё, конечно, то, что осталось после 1314-го года много полуэльфов, причём в основном определённой национальности, расселившейся по всей Европе.
— Вознегодовал тогда тот художник, — продолжил Сокол, ловя интонацию, — и решил в политику податься, завёлся, как трактор, и попёр идею «чистой крови».
— Опять передёргиваешь? — ощерился Грим. — Идея эта была уже фюрерская: искусственно сделать европейца без эльфийских примесей. А Дитрих — только словом, только словом!
— И что, — сощурился Сокол, — даже не подшаманил другу?
— Подшаманил, — покладисто согласился тот. — Но только чтобы художника в политику протащить. Познакомить с нужными людьми, научить заводить публику, завораживать людей и подчинять себе толпу, речи сочинял, мифологию под идеологию положил. Откопал Дитрих людям историю Ордена зелёного дракона, который в 15-м веке защищал христиан от турок. И который владел тайнами египетского бога Сета, покровителя пустыни; имелся у Ордена трактат «Священная магия Абрамелина»…
— Помню, ты ещё ксерокс сжёг, пытаясь оттуда выдержки копировать. Так ничего и не вышло, — хрюкнул Сокол.
— …Чьё имя переводится как «Отец песков», — Грима несло. — И знания эти уже в 19-м веке вспомнили в Ордене Золотого дракона…
— Сбавь обороты, я запутался…
— …А Общество Золотого дракона, которое контактировало с известным Туле[92], развивало идеи связи пангерманизма и исламского мессианства… Туда, кстати, Брэм Стокер входил…
Глаза пылали, искры срывались с волос и гасли, не долетая до пола и стеллажей.
— Всё! Тормози! Приехали! — рявкнул Сокол, и Грим воззрился на него, будто только что обнаружил. Перевёл дыхание.
— Я продолжу, можно? — нарочито вежливо попросил он.
— Валяй, — нарочито небрежно разрешил Сокол.
— Так вот. Дитрих основал партию, издавал журнал, придумал лозунг для всей этой каши… И был свято убеждён, что не к добру та самая национальность полуэльфов вообще покидала территорию Египта и расползалась по Европе…
— Потому что долго не давали эльфы этой самой Европе развиваться, — опять включился Сокол, закатывая глаза. — Дикое мрачное Средневековье, угнетение, злоупотребление властью, голод, поборы…
— Да! — Грим всё больше распалялся. — А когда эльфов выгнали — Возрождение началось, науки и искусство стали подниматься. И люди сами прекрасно научились справляться со своей историей.
— А что это он немецкую нацию возродить-то решил? — ехидно поинтересовался Сокол.
— А это не он решил, это Туле решило. Оно деньги давало — оно и решило. Не буду утверждать, что из-за наших с Дитрихом северных предков общество это так назвали, но Туле всегда была жестока к эльфийской крови! — Грим скрестил руки на груди под прямым углом.[93] — И от правительства его как оппозиционера прятало. Да не спрятало. Засадили, и рисковал он закончить свои дни так же, как Калиостро. Но заболел пневмонией, и его выпустили. А когда он вышел, партия уже вовсю готовила проекты своей «расовой гигиены». Эккарту это не понравилось, и через шесть дней он совершенно случайно «умер от сердечного приступа». Ну, понятно, — развёл руками Грим, — «чудил», сидел на «колёсах», под ногами путался. Даже маги Туле не могли поверить в его способности, потому что людьми были.
— А как тогда линия твоего рода не прервалась? Опять внебрачный потомок?
— Нет, вполне брачный. Только в Монголии. В 1923-м Дитриха арестовали и выпустили, а в 1938-м вместе с Тибетской экспедицией от партии он из Германии слинял. Только они — на Тибет, а он — в Монголию.
— Погоди, а сколько ему лет-то было уже?
— Семьдесят. Но монголов он этим не удивил. Да и по нашим фамильным меркам не был таким уж заплесневелым…
— Что-то не вижу я в тебе ничего монгольского…
— Я думаю, внешность за клятвой тащится. — За какой клятвой? — Я тебе не говорил, что ли?
— Не-а.
— И не скажу, — сощурился колдун.
Помолчали.
— Теперь понятно, зачем тебе контрабандные документы нужны. Вернее, не понятно. Ты же говорил, что помнишь всех своих предков…
