Товарищ по работе, которого звали Чжан Вэйцюнь, снял для него неподалеку от собственного дома мансарду за три юаня в месяц. Однажды под вечер Ду Дасинь отправил повозку с багажом в Яншупу, а сам поехал туда на трамвае.
В профсоюзе текстильщиков было больше десятка выборных работников, которые делились на две фракции: одну возглавлял Ду Дасинь, другую — Ван Бинцзюнь, причем вторая была более влиятельной. Хотя Ван Бинцзюнь занимался в профсоюзе лишь контактами с другими организациями, он являлся членом отдела по работе с трудящимися одной из партий[12], которая и направила его в этот профсоюз. Более того, он мог получать из партийной кассы ежемесячные дотации. Когда-то он был учеником на заводе. Обладая природным умом, он сумел сблизиться с несколькими видными фигурами второго плана, помогал организовывать профсоюзы, накапливая стаж и опыт. Когда он вступил в партию, там это учли и оценили, предоставив Вану должность в аппарате. Пользовался он уважением и у большинства в комитете профсоюза, которое поддерживало его точку зрения.
За Ду Дасинем шло лишь четверо: ответственный секретарь Чжоу Байшунь, члены комиссии по пропаганде Чжан Вэйцюнь и Цай Вэйшэнь, а также Гао Хунфа, работавший в одной комиссии с Ваном. Трое последних были людьми в возрасте, повидали многое на своем веку и потому вели себя с оглядкой. Они выгодно отличались от остальных комитетчиков, но самое большее, на что их хватало, — это отдавать профсоюзным делам примерно столько же времени и сил, сколько своим домашним заботам. Приносить ради работы в профсоюзе жертвы они не были способны. Ду Дасиню они сочувствовали, но не столько его взглядам, сколько ему самому как личности. Они не смогли бы четко ответить, что лучше — «идеи главы правительства», которые проповедовал Ван Бинцзюнь, или «социализм» Ду Дасиня, но все-таки склонялись к его взглядам, потому что считали его на редкость хорошим человеком. Им нравилась искренность его речей и его отношение к людям; Ван Бинцзюнь же вызывал у них неприязнь своим высокомерием и зазнайством. К тому же Ван неизменно повторял всем поднадоевшие фразы, причем в каждой третьей обязательно поминал главу правительства. Еще он любил рассказывать, как глава правительства однажды похлопал его по жирному плечу, а порой и демонстрировал, как это было. Плечо, к которому прикоснулся сам премьер, стало чем-то священным и неприкосновенным, хотя никто толком не знал, действительно ли премьер удостоил это плечо своим прикосновением. Чжан Вэйцюнь не раз принимался доказывать недостоверность рассказа Вана, но секретарь и многие другие продолжали верить. Иной раз, когда Вану нечего было возразить Ду Дасиню или Чжан Вэйцюню, он хлопал себя по знаменитому плечу и говорил: «Глава правительства того же мнения, что и я». У Ду Дасиня это вызывало лишь усмешку, а Чжан Вэйцюнь часто передразнивал Вана и продолжал спорить. Но как бы то ни было, глава правительства — человек большой и общение с ним в глазах многих придавало вес Ван Бинцзюню. В результате он нередко выходил победителем в дискуссиях.
Правда, Ду Дасинь не всегда оставался в проигрыше, были и на его счету малые победы. Известно, что китайцы обладают особым свойством — заботиться о сохранении репутации. Именно из этого соображения члены комитета часто уступали Ду Дасиню в менее важных вопросах, чтобы тот не чувствовал себя униженным. Что же касается пропагандистской работы, то она почти целиком лежала на Ду Дасине, Ван Бинцзюнь интересовался ею от случая к случаю.
Такое положение дел немало огорчало Ду Дасиня, временами ему даже казалось, что он не может больше работать здесь. Он выкладывался до конца, отдавая делу, в которое верил, всю душу, а в ответ встречал язвительные ухмылки Вана, равнодушие и неискренность со стороны других комитетчиков. Ду Дасинь не раз принимал решение не раскрывать рта, позволяя Ван Бинцзюню говорить что заблагорассудится; но когда он слышал, как его собственные излюбленные положения подвергаются вздорным нападкам, он вскипал и ввязывался в дискуссию. Он понимал, что с его болезнью вредно волноваться, на него не раз нападал сильнейший кашель. В таких случаях лицо его пылало, выступал обильный пот, дыхание перехватывало — казалось, сердце вот-вот вырвется через горло из груди. Все умолкали, лишь на лице Ван Бинцзюня застывала еле заметная противная усмешка; это приводило Ду в еще больший гнев, и он кашлял еще сильнее. Он понимал, что идет по дороге к смерти, что она приближается с каждым днем. Было известно ему и то, что больные туберкулезом нуждаются в покое. Товарищи по работе и особенно Ли Цзиншу убеждали его подумать о будущем — ведь он еще молод, он мог бы еще долго трудиться и бороться, если бы не губил свой организм чрезмерной работой. Он признавал, что подобные суждения вполне резонны. Но присущая ему страстность делала бесполезными все уговоры: он не умел молчать, когда что-либо вызывало раздражение или огорчение. Он прекрасно понимал, что его гнев и его скорбь не приведут ни к чему хорошему, но не мог сдерживаться. Он слишком остро ощущал боль от окружавшей действительности, чтобы утешиться мечтами о светлом будущем. Внешне он часто казался абсолютно спокойным, но это неестественное спокойствие как раз показывало, как тяжело у него на сердце. А сердце у него было горячее, оно жаждало одного — работы, не прекращающейся ни днем, ни ночью. Он словно добивался, чтобы работа отнимала у него здоровье, гасила пламя страстен, поглощала его душевные силы и делала его бесчувственным, чтобы он перестал ощущать эту нестерпимую боль.
Но на самом деле чем хуже он себя чувствовал, тем обостреннее становились его реакции, тем невыносимее боль. В то самое время в его дневнике появилась такая запись:
Я не в состоянии любить, во мне есть лишь ненависть Я ненавижу всех, ненавижу себя.
Гаршин писал, что волки не пожирают волков, зато люди с радостью едят людей. Он прав, я каждодневно наблюдаю эту трагическую картину. Разве человек может любить человека? Вот наш людской мир: он разделен на две половины, в одной тепло и свет о другой холод и мрак. А почему?! На теплой половине люди бешено веселятся, на другой гибнут от холода. А мы сидим и смотрим на все это. Потомкам мы обещаем все самое прекрасное, но как быть с теми, кто замерзает и голодает сегодня? Что для них будущее, на что им уповать, когда они сейчас, сию минуту находятся награни жизни и смерти. И что такое мечта? Разве она может согреть замерзающего, насытить голодающего? Мы убаюкиваем людей прекрасными мечтаниями, а они продолжают гибнуть от голода и холода, от руки себе подобных. Имеют ли для них хоть какое-нибудь значение наши словеса? Они умирают, затаив ненависть. Я хочу стать мстителем за этих людей.
Меня страшит смерть, но сила ненависти преодолевает этот страх. Раз я не могу жить ради любви, я готов умереть во имя ненависти. Моя ненависть исчезнет лишь вместе с моей смертью.
28 мая.
Другой причиной душевных страданий Ду Дасиня была его любовь к Ли Цзиншу. В дневниковой записи от 6 июня читаем:
Нынче вечером заходил к Ли Лэну, но его не было дома. Мы с Ли Цзиншу говорили о наших надеждах на будущее, меня взволновали ее слова. Она в общем разделяет мои убеждения, но не одобряет насильственные революционные методы. И, конечно же, она протестует, когда я говорю о ненависти. Она заявила, что вместе с братом решила покончить с буржуазным образом жизни (брат только что закончил университет). Скоро они пойдут в народ, будут помогать людям, нести им слова любви. Этот разговор еще теснее соединил наши души.
Сегодня она была особенно расположена ко мне, беспокоилась о моем здоровье, произносила искренние ласковые слова в ответ на мои сетования на трудности в работе. Я даже заметил слезы в ее милых глазах. Она плакала из-за меня! Я ей так признателен. Она дала мне почувствовать женскую теплоту и мягкость, дала понять, что в глубине женской души таится нечто возвышенное и благородное, чего нет у нас, мужчин. Я не находил слов, я чувствовал себя перед ней таким мальчишкой. Мне думалось лишь, что я заплатил бы любую цену, чтобы занять место в тайнике ее души. Если бы в тот момент она воскликнула: «Вон там море, иди и прыгай!», я побежал бы и бросился в море. Но она сказала только: «Господин Ду, вам пора идти. И перестаньте изводить себя ненавистью. Помните, что, когда бы и где бы вы ни были, на свете есть человек, полный сочувствия к вам». Как это понимать?..
