«Даешь Одессу!» — клич этот катился от полка к полку.

Плиев приказал расчехлить перед штурмом гвардейские знамена. Его «виллис» был в рядах передового 34-го гвардейского полка Гераськина, и сам командующий нет-нет да кидал взгляд на призывно полыхающее над головой красное полотнище гвардейского знамени.

Скачущий впереди «виллиса» подполковник Гераськин вдруг взмахнул руками, под ним упал конь, и сам он, цепляясь за гриву коня, медленно сползал с седла. Подскакавший командир эскадрона Нурбий Куев подхватил комполка и поднял его к себе на седло. «Жив?» — крикнул Плиев, поравнявшись с ними. «Жив, товарищ командующий, ранен в грудь». — «Нурбий, доставь его скорее в медсанбат!» — приказал ему Плиев. Казаки увидели, что командира ранило, и рванулись вперед с еще большим упорством и яростью… «За кровь командира — тысячу вражьих голов!» — повторялись возгласы в рядах атакующих.

Бой достиг своей высшей точки, шла беспощадная рубка. Смяв вражескую пехоту, части конно-механизированной группы ворвались на улицы города, запруженные техникой противника, брошенным военным снаряжением и имуществом. С грохотом рушились дома. И через этот ад надо было пробиться к морю. Задача эта осложнялась тем, что разбитые и почти неуправляемые части противника, спасаясь, тоже хлынули к берегу.

К полудню Плиев доложил командующему фронтом о выполнении боевой задачи войсками конно-механизированной группы: юго-западная и южная часть Одессы, от Люстдорфа и до Малого Фонтана к Пересыпи, была очищена от противника.. К этому времени солдаты армии Чуйкова, Шлемина, Цветаева и партизаны заканчивали освобождение северной части города…

Над красавицей Одессой взвилось красное знамя, знамя свободы.

…Уединение Плиева нарушил незнакомый всадник.

— Товарищ командующий, вас вызывают в штаб фронта, — сообщил он, приложив руку к щеголеватой фуражке.

Взглянув прощально на море, Плиев направился в штаб.

Маршала Советского Союза Малиновского Плиев застав в просторной комнате. Он приготовился рапортовать командующему, как положено по уставу, но тот опередил его, быстрыми шагами вышел навстречу и, сияя широкой улыбкой, обнял и прижал к богатырской груди.

— Рад, очень рад видеть тебя живого. Чертовски везет тебе, Исай, чертовски! Ни пуля тебя не берет, ни в воде не тонешь, ни в огне не горишь… Удивительно счастливая у тебя судьба, дорогой мой! — воскликнул Малиновский и усадил Плиева рядом с собой. — Похудел, но по глазам вижу, на здоровье не жалуешься, а?

— Некогда, Родион Яковлевич, заниматься жалобами, — признался Плиев, взволнованный теплым приемом, — разобьем вурдалаков до последнего, а потом и здоровьем займемся.

— Верно, Исай, верно! — кивнул маршал и посмотрел пристально на осунувшееся лицо, в нездорово горящие глаза Плиева. — Воюешь ты отменно, Исса Александрович… Верховный доволен твоими войсками и тобой! При разговоре с нами товарищ Сталин, когда мы доложили ему о разгроме противника в Новобугской и Раздельненской операциях и о его потерях, сказал: «Казаки Плиева здорово расчехвостили второй раз «армию мстителей» Холлидта!»

— Благодарю вас, Родион Яковлевич, за высокую оценку моих скромных заслуг, но мы с вами вместе там работали… — Плиев встал.

— Садись, Исай, я еще не закончил, — посадил его маршал на место и продолжил: — Теперь, это уж не секрет, познакомлю тебя с документом. — Он достал из ящика листок бумаги и коротко пояснил: — Адресован он товарищу Сталину, а подписан маршалом Василевским.

Прочитав, Плиев не мог сдержать радостной улыбки и хотел задать вопрос маршалу: «Что за «предстоящая операция»? Но Родион Яковлевич движением руки остановил его и, взяв другой листок, сказал:

— Тут тебе личное поздравление, Исай, мне поручено огласить его. Слушай:

Маршал положил телеграмму, встал и сердечно обнял Плиева.

— И я от души тебя поздравляю с первой Золотой Звездой! Надеюсь, что не последняя! Работы у нас еще много впереди…

Плиев поблагодарил за поздравления с высшей наградой страны и, не удержавшись от искушения, спросил маршала Малиновского:

— В ваших словах, Родион Яковлевич, мне послышался прощальный тон. Что? Расстаемся? Так куда меня от вас?

— Да, Исай, расстаемся, — с глубоким вздохом признался маршал. — Привык я к тебе, Исай, привык, и трудно мне расставаться с тобой. Но есть приказ Верховного… Рокоссовский, чувствую, сработал. Ставка приняла решение: летом сорок четвертого года разгромить сильнейшую группировку врага — «Центр» — в Белоруссии. У нас здесь пока будет сравнительное затишье до июня — июля. Поэтому твоих казаков перебрасывают на Первый Белорусский.

— Ясно, — кивнул Плиев. — Правда, я рассчитывал, что получу пополнение и рванусь через Прут, здесь для конницы и танков оперативный простор, что надо. А в лесах все сложнее.

Тут вошел генерал Корженевич и, тепло поздравив Плиева, вручил ему строго секретный пакет на его имя. Хотел было Плиев вскрыть пакет в их присутствии, но Малиновский остановил его.

— Вскроешь потом, — сказал он и достал бутылку армянского коньяка и рюмки. — Я вижу, Исай, долго ждать придется, пока ты соберешь нас «обмывать» Звездочку, знаю, ты не пьешь, но сейчас придется.

Они по-дружески чокнулись.

— Доброго пути тебе, Исай, и не забывай родной Третий! Уверен, нам еще придется вместе, повоевать, впереди Европа, и она услышит цокот копыт. Вот за это и выпьем!

Перевод Вал. Аксенова

Бибо переселился в наше село из Южной Осетии, и ему отвели участок рядом с Бобо. Семья у Бобо была небольшая, считай хоть снизу вверх, хоть сверху вниз: сам Бобо, его жена Дзадза да шестнадцатилетняя дочь Ната. Бобо и Дзадза работали в колхозе, а дочь их Ната училась в школе в девятом классе. И у Бибо семья такая же, только дочка постарше, Нина.

Быстро сдружились обе семьи. Стоял некогда между дворами ветхий плетень, но и его шутя, за ненадобностью день за днем они растащили на растопку, а вспомнили лишь тогда, когда мужчины, возвращаясь ночью навеселе то от одного из них, то от другого, перестали спотыкаться.

Словом, как говорят о друзьях, им двум в одной рубашке свободно было — так дружно жили соседи Бобо и Бибо; один без другого ни завтракать, ни ужинать не садился.

Но вот стал замечать Бибо, что слишком уж часто болеет сосед и не выходит на работу, жалуется то на боли в пояснице, то в желудке. Ездил Бобо и в город, да что-то никак не мог получить от врачей нужную бумагу.

Бобо был мастер рассказывать всякие были и небылицы. Слушая его, незаметно проходил вечер. И Бибо любил рассказы соседа. Да вскоре приметил, что в обществе Бобо чересчур много времени пропадает зря, и все реже стал наведываться к нему. Так в их дружбу попала «соринка». Бибо, бывало, вернется домой с поля поздно вечером усталый и, поужинав, валится спать, чтобы завтра с зарею опять на работу. Тут уж не до встреч и не до бесед. И Бобо стал обижаться на Бибо.

— Слышишь, старик, сегодня наш Бибо выполнил опять три нормы на прополке кукурузы, — сказала как-то мужу Дзадза.

— Держи, старуха, язык за зубами! Я знаю, куда он целится! — сердито ответил Бобо.